Учебник часть 1 Политическая социология

ИНСТИТУТ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ РАН

ПОЛИТИЧЕСКАЯ

СОЦИОЛОГИЯ

• МЫСЛЬ •

2000

Ответственные редакторы:

чл.-кор. РАН В. Н. Иванов,

д-р полит. наук Г. Ю. Семигин

Авторский коллектив:

д-р полит. наук Л. Н. Алисова,

д-р филос. наук 3. Т. Голенкова,

чл.-кор. РАН В. Н. Иванов,

канд. филос. наук И. В. Ладодо,

д-р полит. наук М. М. Назаров,

канд. истор. наук Р. М. Романов,

д-р полит. наук Г. Ю. Семигин

ISBN 5-244-00959-1

© ИСПИ РАН. 2000

События последнего десятилетия уходящего века, происшедшие в России и странах Восточной Европы и связанные с изменениями существовавшего в них строя, привлекли внимание ученых, работающих в разных областях знаний. Особенно большой инте­рес вызвали изменения в политическом устройстве и политической жизни этих стран. Необходимость осмысления этих процессов привела к интенсивному развитию научного политического знания, институализации в России относительно новой научной дис­циплины — политологии (науке о политике).

Однако по мере расширения поля проводимых ис­следований все активнее применялись в них методы социологической науки. Политика, понимаемая не только как борьба между классами (нациями, государствами), но и как взаимодействие заинтересованных групп, происходящее в разных формах (сотрудниче­ство, соперничество, конфликт, консенсус и т. п. так или иначе затрагивает интересы всего общества. Стало быть, и социология, изучающая общество как систему и взаимодействие входящих в него социальных общностей — элементов этой системы, не может и не должна стоять в стороне. Естественно, что социология, также как и политология, активно включилась в иссле­дование политических процессов и явлений, исполь­зуя свои методы и свой подход к изучаемым явлениям.

Конечно, многое из старых «теоретических запа­сов» потребовало пересмотра, уточнения. Например, рассмотрение политических процессов в обществе, провозгласившем себя социалистическим (общество реального социализма), с позиций теории бескон­фликтности не могло объяснить новые политические реалии. Межнациональные конфликты, антагонисти­ческие противоречия, острая борьба за власть с при­менением силы (осень1993 г.), забастовки, голодовки, пикеты и т. д. требовали объяснения с других теорети­ческих позиций. В этой связи изначально усилился интерес российских исследователей к работам запад­ных социологов, накопивших значительный опыт в изучении конфликтных ситуаций, и разработке рекомендаций по управлению конфликтами. На их основе уже в начале 90-х годов были проведены первые социо­логические исследования возникающих в обществе конфликтов (в том числе и конфликтов политических).

Но с середины 90-х годов центральное место в научных исследованиях заняли процессы демокра­тизации. Это объясняется тем, что именно эти процес­сы находились в центре общественной жизни страны, что именно они втянули в свою орбиту в той или иной мере все население России и все социальные институ­ты. С одной стороны, демократизация отвечала социальным ожиданиям масс, с другой — с самого нача­ла своего осуществления вызвала к жизни новые проблемы и противоречия.

Пришедшие к власти новые политические силы официально определили демократизацию как процесс перехода   от   командно-административной   полити­ческой системы, воплощением которой было тоталитарное государство, державшее под контролем все, на­чиная от плановой экономики и кончая мировоззрением граждан, к правовому государству. Последнему вменялось в обязанность создание новых для России демократических институтов и поддержка процесса формирования гражданского общества.

На практике на первом этапе демократизация в России предстала как разрушение партийно-бюрократической системы управления страной и внедрение в политическую практику норм и стандартов по образцу западной демократии, воспринимаемой как некий эталон, как имманентное свойство «цивилизованных государств».

Ликвидация партийной монополии на власть, утверждение политического и идеологического плюрализма, многопартийности, гласности, новой реально действующей избирательной системы отмечались «политическими социологами» как положительные мо­менты процесса демократизации страны и формирования гражданского общества. Однако, и это тоже нашло отражение в социологических  исследованиях, непоследовательность, субъективизм, игнорирование мнения большинства, попустительство грабительской приватизации (и чаще ее непосредственная поддерж­ка) привели на практике не столько к утверждению демократических порядков, сколько к потере автори­тета власти, ее ослаблению, минимизации ее роли в решении насущных проблем. Обозначилась и быст­ро обострилась проблема «власть и общество».

Стало ясно, что в процессе объявленного перехода от социалистической командно-административной системы к правовому государству и гражданскому об­ществу преодолеть отчуждение народа от власти не удалось. Изменилась форма последней, но мало из­менилось реальное положение дел. Власть осталась по сути бесконтрольной, а участие населения во влас­ти эпизодическим, связанным главным образом с выборами. Демократия как народовластие не состоялась. Демократическая политическая культура не сложи­лась.

Исследователи отмечали, что проявившиеся в поли­тической сфере тенденции теснейшим образом зави­сели от того, что происходило в экономике и социаль­ной сфере. Навязанный обществу курс экономических реформ показал свою полную несостоятельность. Бу­дучи во многом «подсказан» западными экспертами, он не учитывал российской ментальности, состояния массового сознания, российского опыта экономиче­ского строительства и ранее проведенных реформ, реальных интересов разных социальных групп. В ре­зультате поразивший общество системный кризис не только не был преодолен, но еще больше усугубился. Посткоммунистическая либерализация дала простор для формирования новой политической элиты, отра­жающей групповые интересы новых собственников и мало заботящейся об общегосударственном благе.

Более того, снижение жизненного уровня населе­ния в конце 90-х годов, неясность дальнейших пер­спектив и неуверенность в завтрашнем дне создали почву для усиления протестных движений. Экономи­ческое недовольство разных групп населения приоб­ретало все больше политический характер. Проведен­ные в 90-е годы социологические исследования за­фиксировали рост недоверия масс политическому режиму, позволили выявить причины и мотивацию политического поведения разных групп населения, со­ставляющих в своей совокупности новую социальную структуру общества.

Отсутствие развитого среднего класса при наличии незначительных по численности групп богатых и сверхбогатых людей, слоя мелких собственников, люмпенизированных и маргинальных групп делают социально-политическую ситуацию в обществе в це­лом весьма нестабильной.

Вместе с тем рост недовольства и усиление протестного потенциала не означает неизбежность социаль­ного взрыва и новых политических потрясений. Как показали социологические опросы, наиболее сильно распространено недовольство статус-кво среди отно­сительно пассивной части населения, ориентирую­щейся главным образом на ценности и установки со­ветского периода истории страны. Более того, социа­льное недовольство концентрируется главным образом в шахтерских поселках, «закрытых городах», сельской местности.

Конечно, это не говорит о том, что массовые актив­ные выступления (особенно в столице и других боль­ших городах) вовсе невозможны. При дальнейшем ухудшении социально-экономического положения, растущей угрозе межнациональных конфликтов и се­паратизма, активизации радикальной оппозиции их вероятность значительно возрастает. Попытки властей стабилизировать «номенклатурный капитализм» вряд ли принесут желаемый результат. Компромисс между интересами политической элиты (особенно ее кор­румпированной части) и интересами большинства населения невозможен. Нынешний политический ре­жим, чтобы сохранить самого себя, становится все более авторитарным, теряя полностью социальную опору.

Богатый эмпирический материал, полученные тео­ретические выводы убедительно свидетельствуют, что в социологической науке обозначилась новая, относи­тельно самостоятельная область научных исследова­ний — широко использующая общесоциологические методы, но имеющая свой предмет, свои исследова­тельские задачи, свою концептуальную базу. Эта новая область социологического знания позволяет выявить социальную детерминированность политических процессов, политической деятельности и полити­ческого поведения разных групп населения с учетом изменяющихся условий.

Особенно высоким был ее вклад в анализ такого нового явления в жизни российского общества в пост­советский период, как реальные, свободные выборы в условиях многопартийности и идеологического плюрализма. В изучении электорального поведения как одной из разновидности политического поведе­ния масс накоплен, пожалуй, самый значительный опыт, сравнимый только с изучением общественного мнения.

Переход от авторитарной (командно-бюрократи­ческой) системы к демократической сопряжен со зна­чительными трудностями, отнюдь не только теорети­ческого характера. Отсутствие необходимых знаний и навыков, опыта в формировании и отстаивании (за­щите) своих интересов, слабая законодательная база, перекосы в разделении полномочий в структуре влас­ти, коррупция, низкий жизненный уровень большин­ства населения создали предпосылки для различного рода анархистских и экстремистских проявлений, со­здающих угрозу действительной демократизации по­литической жизни.

Естественно, что эти проблемы не могли не при­влечь внимание специализирующихся в области поли­тической социологии ученых, так же как и проблемы прав большинства и меньшинства, власти и оппози­ции, противоборства и сотрудничества, централизма и децентрализации власти и т. д.

Ориентация на наиболее важные проблемы вза­имодействия различных политических сил, отражаю­щих интересы определенных социальных групп, ана­лиз в режиме мониторинга социально-политических ситуаций в регионах страны и в стране в целом, поис­ки путей политического сотрудничества и стабиль­ности выдвинули политическую социологию в ранг востребованных обществом наук. Утверждение ВАКом соответствующей специализации привлекло к иссле­довательской работе значительное число молодых ученых.

Однако следует признать, что политическая социо­логия как наука находится в настоящее время в стадии становления. Она во многом повторяет путь, пройден­ный, например, экономической социологией, утверж­дение которой также потребовало значительного вре­мени и усилий. То же можно сказать и о военной социологии.

Дальнейшая институционализация политической социологии предполагает систематический анализ и обобщение накопленной исследователями инфор­мации, с одной стороны, и своевременную подготовку в нужных количествах научных кадров — с другой.

Интенсивно развивающаяся политическая социо­логия способна сыграть положительную роль в обес­печении необходимой социально-политической ин­формацией органов управления страной.

Добытые ею знания будут полезны и для широких масс населения, помогая российским гражданам по­нять суть происходящих в политической сфере про­цессов и делая сознательным их участие в полити­ческой жизни страны.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ КАК НАУКА

1. Предмет политической социологии

Социология — одна из интенсивно развивающихся в настоящее время наук. Расширяется предметная об­ласть проводимых ею исследований, становятся более разнообразными средства и методы исследователь­ской деятельности; шире используются результаты ис­следований в социальной практике.

Многочисленные дискуссии о предмете социоло­гии, проведенные в разное время, дали богатый мате­риал, позволяющий сегодня прийти к некоторым бо­лее или менее определенным выводам.

Есть достаточно оснований утверждать, что социо­логия изучает как общество в целом, так и закономер­ности и тенденции возникновения, становления и раз­вития социальных общностей, механизмы их взаимо­связей и взаимодействия в разных сферах социальной практики. В поле зрения социологии находятся раз­личные формы и способы бытия социальных общно­стей, их количественно-качественные характерис­тики, структура. Изучая массовые социальные процес­сы, совокупную жизнедеятельность определенным образом организованных индивидов, социология определяет содержание и вектор происходящих в об­ществе социальных изменений, прогнозирует их по­следствия.

В качестве самостоятельной отрасли научного зна­ния социология реализует такие функции, как теоре­тико-познавательную, практически-преобразователь­ную, прогностическую. Ее основные прикладные функции состоят в объективном анализе социальной действительности, диагностике социальных ситуаций, предоставлении обществу достоверной информации о реальном состоянии социальных субъектов, их социальном статусе, связях, степени удовлетворения и согласования их специфических интересов, их цен­ностных ориентациях, идеалах, мотивах деятельности и ожиданий¹.

Прикладная направленность социологической нау­ки выражается также и в том, что социологические исследования обращены, как правило, к конкретным социальным проблемам, которые подлежат решению средствами социального планирования, проектирова­ния и управления.

Ценность всякого социологического исследования, начиная от локальных опросов и кончая крупномас­штабными исследованиями, определяется не только тем, насколько адекватно отображены в нем закономерности и тенденции изучаемых процессов, но и тем, в какой степени оно завершается практическими ре­комендациями для принятия управленческих реше­ний, позволяет предвидеть их социальные послед­ствия, ориентирует на проведение социальных экспе­риментов.

Развитие социологического знания в последние го­ды идет по пути прогрессирующей дифференциации и специализации. Расширение масштабов и проблема­тики социологических исследований, получение значительной по объему социальной информации приве­ло к возникновению и развитию новых разделов, но­вых ответвлений социологической науки, специа­лизирующихся на исследовании определенных типов социальных процессов, явлений и проблем.

Эти отраслевые (специальные) социологические теории именуются еще нередко частными. Харак­теризуя последние, М. Н. Руткевич отмечает, что их предметом могут быть: 1) разные типы социальных общностей, каждая из которых дает «срез» системы общественных отношений. Таковы поселенческие об­щности, социально-демократические группы, трудо­вые коллективы, малые группы, семья и т. д. вплоть до личности, в которой концентрируются все об­щественные отношения; 2) определенная сформировавшаяся область общественной жизни, имеющая свои институты, организации. Таковы политика, пра­во, религия, наука и т. д.; 3) определенные виды человеческой деятельности. Таковы труд, досуг, спорт и т. д. К теории этого типа мы также отнесли бы социологические теории, посвященные изучению дея­тельности в сфере социальной патологии (преступ­ность, пьянство, алкоголизм, наркомания и т. д.).

Очевидно, что число таких отраслевых теорий имеет устойчивую тенденцию к возрастанию, что делает актуальной проблему их классификации и вза­имосвязи с «пограничными» областями знания. Например, социология права, социология морали, со­циология медицины и т. д., формирование которых свидетельствует о проявлениях другой тенденции в развитии социологического знания — интеграции науки и практики².

Убедительным подтверждением этого, является ста­новление, например, экономической социологии, изу­чающей социальный аспект функционирования эко­номики, рассматривающей последнюю как социальный прогресс, суть которого — «изменения в харак­тере функционирования экономики под влиянием межгрупповых отношений»³.

То, что экономика (экономические отношения) изучаются собственно экономической наукой, ни в коей мере не исключает необходимости ее изучения средствами других общественных наук, социологией в том числе.

Именно социология позволяет учесть собственно «человеческую составляющую» в экономической дея­тельности субъектов производства, влияние на послед­нюю социального положения, социальных связей и социального самочувствия людей.

По аналогии с экономической могут рассматри­ваться и проблемы становления политической социо­логии. С учетом тех процессов, которые происходят в общественной практике и общественном сознании, связаны, в первую очередь, с демократизацией обще­ственной жизни, «вторжение» социологии в полити­ческую сферу (сферу политических отношений) представляется делом чрезвычайно актуальным.

Конечно, формирование политической социоло­гии идет не «с нуля». Есть опыт социологических ис­следований в этом направлении в различных странах, есть значительные публикации, соответствующая научная специализация.

Именно с учетом этого опыта следует рассматри­вать проблемы институционализации политической социологии в нашей стране, определение ее места в системе общественных наук.

Как специализированная отрасль науки полити­ческая социология утвердилась на Западе в 30 — 50-е годы XX в. Однако элементы социологического подхо­да к явлениям и процессам политической жизни выяв­ляются уже в научной мысли Древнего Востока, антич­ной Греции и Рима, особенно в трудах Платона и Ари­стотеля, затем у мыслителей позднейших эпох — Н. Макиавелли, Ж. Бодена, Т. Гоббса, Ш. Л. Монтескьё, А. Токвиля и др. По мнению многих западных ученых (Р. Бендикс, С. Липсет и др.), основателями полити­ческой социологии как науки были К. Маркс и М. Вебер. В ее формировании значительную роль сыграли В. Парето, Г. Моска, П. Сорокин, Р. Михельс, Т. Парсонс, Г. Лассуэлл, С. Липсет, М. Дюверже, а в марксист­ском направлении научной мысли — Г. Плеханов, В. Ленин, А. Грамши, К. Каутский и др.

Современная политическая социология использует в исследованиях различные методологические подхо­ды, собственный понятийный аппарат. Границы ис­следований, проводимых политической социологией как специализированным направлением науки, не все­гда четко обозначены. Социологи, подчеркивая, что политическая социология в той или иной мере свя­зана с функционированием политических институтов, концентрируют внимание на восприятии населением власти и различных форм ее существования и раз­вития. Политическая социология объясняет эти явле­ния с позиций политического сознания и полити­ческого поведения как всего населения, так и различ­ных социально-классовых групп. Современная политическая социология стремится преодолеть ра­нее существовавшее противопоставление государства и общества: государство рассматривается как один из политических институтов, а политические институты как разновидность социальных институтов, взаимоот­ношения внутри их и с другими институтами всегда в той или иной мере имеют политическое звучание.

В XX в. развитие политической социологии харак­теризуется использованием различных подходов к изучению политических процессов: институцио­нальный (Дж. Брайс, А. Бентли), бихевиористский (Ч. Мерриам, Д. Вальдо, К. Боулдинг), постбихевиористский (Р. Ч. Миллс, С. Додд), моделирования (Д. Ис­тон, К. Дойч, Г. Алмонд), ценностный (Г. Лассуэлл, Л. Хоффман, Ф. Бро). Характерной особенностью по­литической социологии является ее национальная специфика. Если в США исследования носят ярко вы­раженный эмпирический характер и касаются раз­личных аспектов политической власти и конфликтов, то в ФРГ они были тесно связаны с государствоведением и политической философией, а в Великобри­тании — с политической историей и политической экономией. В послевоенный период, особенно в 60-х годах и позже, в ряде стран Запада в университетах стали создаваться кафедры и вводиться учебные про­граммы по социологии политики, политической со­циологии и др.

Политическая социология в России XIX —начала XX вв.— это, несомненно, часть мировой науки, тем более что обмен идеями отечественных и западных ученых осуществлялся тогда беспрепятственно и ин­тенсивно. В то же время она имеет ряд отличительных черт, связанных с историческими особенностями об­щего положения гуманитарной мысли России.

Развиваясь под сильным влиянием господствующих западных учений, русская политическая социология не только находилась на уровне мировой науки в це­лом, но и зачастую опережала ее, что было связано в первую очередь с остротой социальных противоре­чий российского общества.

Определяя этапы развития русской политической социологии, А. Н. Медушевский в статье «Полити­ческая социология в России» отмечает, что цельная философская и историко-правовая концепция русско­го исторического процесса была дана под влиянием дискуссии славянофилов и западников уже государ­ственной (юридической) школой (Б. Н. Чичерин, К. Д. Кавелин, А. Д. Градовский). Ее вклад состоял в по­становке проблемы соотношения общества и государ­ства, создании теоретических основ русского либера­лизма и конституционализма⁴.

Общая система политической науки в России пред­ставлена в обобщающих трудах Б. Н. Чичерина, кото­рый рассматривал ее как часть курса государственной науки, получившей название «Наука об обществе, или социология». Данная наука включала в себя, по замыслу Чичерина, философское обоснование изучения об­щества и государства, собственно социологию как дисциплину, непосредственно изучающую общество, и, наконец, политику, ставящую своей задачей обосно­вание разумной политической деятельности. Содержа­ние социологии Чичерина в соответствии с разрабо­танной системой представляет рассмотрение основных сторон, или элементов, общества. Им посвящены специальные разделы его курса: природа и люди; эко­номический быт; духовные интересы. Анализ основ­ных сторон общественной жизни он проводил в их взаимосвязи и историческом развитии. Внимание Чи­черина привлекают новые элементы социальной структуры — промышленная буржуазия, фермерство, рабочая аристократия и интеллигенция, положение которых в обществе связывается с техническим про­грессом. Считая, что общественные классы имеют происхождение не только экономическое, но и юри­дическое, политическое и даже религиозное, Чичерин прослеживает «отношение юридических форм к эко­номическим началам».

Решающую роль в определении места социологии в кругу других общественных дисциплин сыграли тру­ды М. М. Ковалевского «Социология», «Современные социологии», работы по сравнительной истории пра­ва и политических институтов. В них отразилось стремление к синтезу воззрений Маркса, Спенсера, Конта, Дюркгейма, Зиммеля и других ведущих евро­пейских социологов. Определяя социологию по Конту как «науку о порядке и прогрессе или, точнее, органи­зации и эволюции общества», Ковалевский подчерки­вал специфику ее предмета в отношении как фило­софских дисциплин (философия истории, история цивилизации, социальная психология), так и конкрет­ных общественных наук (этнография, этнология, по­литическая экономия, археология и др.). Важное зна­чение в развитии социологии Ковалевский придавал исследованию сходных и типичных черт в истории различных стран и народов, а главную задачу социо­логии видел в отыскании законов эволюции общества и его устройства. В фундаментальных политических трудах «Происхождение современной демократии», «От прямого народоправства к представительному и от патриархальной монархии к парламентаризму», «История монархии и монархических доктрин» Ковалевский разрабатывал теорию факторов общественного развития, концепцию расширения солидарности как фактора прогресса, стадий социального и экономического роста, сравнительно-исторического изучения права и институтов.

Большой вклад в развитие политических исследова­ний в России был сделан представителями социологи­ческой школы права С. А. Муромцевым, В. И. Сергееви­чем, Н. М. Коркуновым, изучавшими типологически сходные фазы развития права у разных народов.

Определение метода и места социологии в совокуп­ности наук, изучающих общество, дал Н. И. Кареев. В работах «Введение в изучение социологии», «Общие основы социологии» он показал классификацию наук об обществе, в основу которой положил степень обоб­щения этими науками социальных явлений, или уро­вень абстракции. Он выделяет три основные науки — историю (и другие родственные ей идеографические дисциплины), социологию и философию истории, каждая из которых различается предметом, методом и уровнем обобщения информации. Социологии в этой классификации отводится среднее место, по­скольку она опирается на эмпирические наблюдения истории и обобщает их с помощью сравнительного метода, в то время как философия дает оценку этих обобщений с позиции этики и теории прогресса. «Со­циология, — писал он, — есть общая абстрактная наука о природе и генезисе общества, об основных его эле­ментах, факторах и силах, об их взаимоотношениях, о характере процессов, в нем совершающихся, где бы и когда бы все это ни существовало и ни происхо­дило».

Дальнейшее развитие представлений о предмете со­циологии в России в конце XIX — начале XX вв. свя­зано с поиском его оснований в сфере социального поведения, взаимоотношения людей, социальной пси­хологии. С точки зрения юриспруденции эту пробле­му рассматривал в «Социологии» Г. Ф. Шершеневич. Методологическое обоснование нового подхода с позиций марбургской школы неокантианства и эмпи­риокритицизма дал Б. А. Кистяковский в книге «Со­циальные науки и право. Очерки по методологии со­циальных наук и общей теории права». Крупнейший русский юрист Л. И. Петражицкий подошел к этой проблеме, определяя соотношение права и нравствен­ности в качестве мотивов человеческого поведения. Основатель Психоневрологического института Е. В. де Роберти посвятил ей свои основные труды — «Социо­логия» и «Новая постановка основных вопросов со­циологии». Главную задачу социологии он усматривал в «открытии законов, управляющих возникновением, образованием и постепенным развитием высшей, надорганической или духовной формы мировой энер­гии». Под влиянием идей этих мыслителей происходи­ло становление взглядов таких крупнейших русских, а затем западных мыслителей, как П. Сорокин и Ж. Гурвич.

Переломный этап в развитии русской социологии знаменует собой творчество П. Сорокина. Отталки­ваясь от идей своих предшественников и учителей Ковалевского, Петражицкого и де Роберти, Сорокин создал первое собственно социологическое учение, наметил программу как эмпирических исследований по социологии, а так и ее преподавания в высшей школе. Основной труд Сорокина русского периода — «Система социологии», — а также более популярный «Общедоступный учебник социологии». Методологи­ческие основы социологии Сорокина существенным образом повлияли на понимание предмета этой науки. «Социология, — считал он, — изучает явления взаимо­действия людей друг с другом, с одной стороны, и явления, возникающие из этого процесса взаимо­действия, — с другой». Исходя из этого были сфор­мулированы руководящие принципы социологиче­ской концепции: следует преодолеть традиционное противопоставление наук о природе и культуре и строить социологию, опираясь на методы обеих наук; социология является теоретической наукой, изу­чающей реальные социальные отношения. Изучая явления, доступные наблюдению, а также проверке и измерению, она должна быть объективной дис­циплиной в смысле как свободы от оценочных суж­дений, так и точности и доказательности. Считая традиционные политико-правовые понятия («нация», «класс», «государство») слишком широкими для объяс­нения явлений конкретной действительности, ученый стремился выработать для анализа противоречий и взаимодействий элементов социальной структуры на различных уровнях соответствующий понятийный аппарат. Чтобы достичь общих истин, считал он, со­циология должна перейти от масс к молекулам. С этих позиций разрабатывалась теория социальной стратификации, социального конфликта и мобильности, ис­следовалась правящая элита. Важным вкладом в раз­витие социологии стала программа конкретных со­циологических исследований разнообразных социальных и профессиональных групп общества.

Решающий вклад в становление политической со­циологии в России и на Западе внес классический труд М. Я. Острогорского «Демократия и политические партии», появление которого (1898) закладывало ос­новы современной политической социологии в узком смысле слова, оказав существенное влияние на ее раз­витие в XX в.

В СССР на протяжении многих лет проблемы поли­тической социологии исследовались и преподавались преимущественно в рамках исторического материали­зма, научного коммунизма (теории социализма) и час­тично в рамках правовых наук. С 1990—1991 гг. наме­тился переход к специализации и институционализации политической социологии как науки и учебного предмета. В отдельных вузах России и других стран СНГ созданы кафедры политической социологии, где преподается самостоятельный курс этой науки.

Предмет политической социологии как науки и на­учной дисциплины является темой незавершенных дискуссий. Это связано с тем, что политическая социо­логия сформировалась как результат синтеза социологических и политических знаний, социологизации политической науки, развиваясь в рамках каждой из этих наук. Поэтому она определяется иногда как до­черняя дисциплина социологии и политологии.

Понятие «социология политики» безошибочно определяет участок, подразделение общего поля со­циологии так же, как, например, социология религии, отдыха и т. д. Используя его, мы уточняем, что подход, область или фокус исследования социологичны.

Понятие «политическая социология», напротив, не­четко. Оно может употребляться как синоним социо­логии политики, но может означать и что-либо другое. Употребление понятия политической социологии делает фокус подхода неясным. Многие европейские ис­следователи, подобно Морису Дюверже, полагают, что «в самом общем смысле эти два понятия (политическая социология и политические науки) синонимичны»⁵.

Определяя линию, разделяющую социологию и по­литическую науку, Смелсер утверждает: «Фокус науч­ной дисциплины ... может быть охарактеризован пере­чнем зависимых и независимых переменных, которыми занимается исследователь»⁶. Социология может быть определена как дисциплина, которая «предпочи­тает в качестве объясняющих переломных социально-структурные условия»⁷. Соответственно, политическая наука может быть определена как наука, предпочитаю­щая использовать в этих целях политико-структурные условия. Бендикс и Липсет придерживаются этой же точки зрения, утверждая, что «политическая наука на­чинает с государства и исследует, как оно воздействует на общество, а политическая социология начинает с общества и изучает, как оно влияет на государство»⁸.

Можно также утверждать, что независимыми пере­менными причинами, детерминантами или фактора­ми для социолога являются в основном социальные структуры; в то время как независимыми переменами-причинами, детерминантами или факторами для по­литических исследователей являются в основном по­литические структуры.

После разделения политической науки и социоло­гии встает вопрос о наведении мостов через пропасть, их разделяющую, — мостов интердисциплинарных. Политическая социология является одним из таких связующих мостов. Она — междисциплинарный гиб­рид, в котором должны сочетаться социальные и по­литические объясняющие переменные.

Следует признать, что предложенное определение политической социологии в значительной степени нормативно. Создание политической социологии как подлинно междисциплинарного подхода, как резуль­тат сбалансированного перекрестного соглашения между социологами и политологами является скорее задачей будущего, чем характеристикой сегодняшнего ее состояния. В действительности многое из того, что определяется как «политическая социология», — это не что иное, как социология политики, незнакомая с по­литической наукой.

Политическая социология сегодня представляет со­бой зачастую «социологическую редукцию» политики. Этот подход так же легитимен, как и остальные, но мы будем именовать его «социологией политики». В своей часто цитируемой энциклопедической статье Яновиц утверждает, что наряду со стратификационным подхо­дом всегда существует и «институциональный подход» к политической социологии, определенный влиянием Вебера, у которого «политические институты являют­ся... независимыми источниками социетальных изме­нений»⁹.

Политическая социология рождается только тогда, когда социологический и «политологический» подхо­ды сочетаются и пересекаются. Если «социология по­литики» имеет дело с неполитическими причинами того, почему люди в политической жизни поступают именно так¹⁰, то политические социологи должны для выяснения этого включать и политические причины. Подлинная политическая социология в связи с этим является междисциплинарным прорывом, занимаю­щимся поиском широкомасштабных моделей, вклю­чающих в качестве переменных данные каждого со­ставляющего компонента.

Если, например, речь идет о партиях, подлинная по­литическая социология предполагает объяснение то­го, как партии обусловлены обществом и как общество определяется наличной партийной системой. Сказать, что партийная система является следствием данных социально-экономических условий, означает предста­вить лишь часть картины. Полная картина требует объяснения, в какой мере партии являются зависимой переменной, отражающей социальную стратифика­цию и разделение общества на классы и, наоборот, степень, до которой это разделение определяет дей­ствия элиты и отражает структуры партийной систе­мы.

Мы живем во все более политизирующемся мире. Это не просто означает, что политическое участие и/или политическая мобилизация становятся всемир­ным феноменом. Это означает прежде всего, что власть власти возрастает огромными темпами, сравни­мыми с темпами роста технологии в отношении как манипулятивных и принудительных возможностей го­сударственной власти, так и ситуации отсутствия таковой. Чем больше роль политики, тем меньше роль «объективных факторов». Все наши объективные дол­женствования все в большей мере подчинены и обусловлены политической неопределенностью. Тем выше в этих условиях значимость политических наук, способных предсказать эту неопределенность.

Как рассматривают предмет этой науки современ­ные исследователи, какие точки зрения наиболее часто встречаются в этой связи, какие тут возможны подходы?

1. Политическая социология определяется как социологическое объяснение проявления власти, как такая интерпретация общей социологической теории, которая проблеме власти отводит центральное место¹¹ (Ежи Вятр).

2. Как наука, занимающаяся общественными основами власти во всех институционализированных секторах общества¹² (Моррис Яновиц).

3. Как дисциплина, изучающая взаимоотношения между обществом и государством, между социальным строем и политическими институтами¹³ (Сеймур Mapтин Липсет).

4. Как приложение общей системы отсчета пере­менных и объяснительных моделей социологии к исследованию   комплекса   различных   видов   политической деятельности и политического сознания (по аналогии с подходом Дж. Н. Смелзера к определению экономической социологии).

5. Как ветвь социологической науки, раскрываю­щая отношение общества к государству и институтам распределения и формирования власти, которое про­является прежде всего в направленности политиче­ского  сознания   и   политического   поведения.   «По­литическая    социология, — отмечают   Ж. Т. Тощенко г и В. Э. Бойков, — призвана ответить на вопрос: как осознаются индивидом, социальными группами и слоями, партиями и общественными организациями сущест­вующая политическая реальность, система властных отношений, их политические права и свободы. Это дает основание представить, как гражданское обще­ство взаимодействует с политическими институтами, структурами»¹⁴.

6. Как «наука о взаимодействии между политикой и обществом, между социальным строем и политическими институтами и процессами. Она выясняет влияние остальной, неполитической части общества и всей социальной системы на политику, а также ее огромное воздействие на свою окружающую сре­ду»¹⁵.

Как бы ни отличались подходы к предмету полити­ческой социологии, ясно, что речь идет об изучении влияния социальных отношений (социальной сферы) на политические (политическую) и политических на социальные, иначе говоря, о диалектике их взаимодей­ствия и взаимовлияния. Последнее проявляется в по­литической деятельности и политическом поведении людей, составляющих те или иные социальные общности и имеющих свои специфические интересы, содержание которых предполагает создание и функ­ционирование специальных политических и обще­ственных структур, институтов, организаций.

Политические социологи должны сосредоточи­ваться на рассмотрении того, как общество воздей­ствует на государство, изучая «силовое поведение» во всех его проявлениях и во всей совокупности инст­рументов, с помощью которых оно реализуется. Это практически делает политическую социологию тож­дественной всей социологии. На практике, однако, политические социологи пытаются концентрировать внимание на «силовом поведении» в той степени, в ка­кой это позволяет понимать специфику и способ ра­боты политической системы.

Мы исходим из того, что политическая социоло­гия — это отрасль социологии, концентрирующаяся главным образом на анализе взаимодействия полити­ки и общества. При этом политика определяется в тер­минах класса действий, а не в понятиях совокупности институтов или организаций. Мы рассматриваем по­литику как особую совокупность социальных дей­ствий, отраженных или формируемых в многочислен­ных и разнообразных организационных контекстах.

Как таковая политика связана с проблемами орга­низаций, правил, обязательных между членами этих организаций, с процессом выработки правил. Политическая социология рассматривает эти проблемы с точки зрения процессов, подчеркивающих факт выработ­ки правил. Она необходимо предполагает решение проблемы социального порядка, поскольку принимаемые правила в любом случае должны быть обязательными.

В политической социологии взаимозависимость между социальным классом и избирательным выбо­ром, между экономическим развитием и полити­ческой стабильностью и т. п. показывает тип явлений, нуждающихся в объяснении. Объясняя, необходимо показывать, как эти взаимозависимости могут быть предсказаны или выведены из совокупности более об­щих теоретических предпосылок. Политические со­циологи более заинтересованы в построении теорий относительно событий, чем в самих событиях. Здесь они противоположны историкам, в основном сосредоточивающимся на частных событиях (Гражданская война в Америке, французская революция и т. д.). Это не означает в целом, что они не интересуются про­шлым. Напротив, многие блестящие работы посвяще­ны толкованию прошлой политической жизни и т. д., дают исторические основания текущей политической ситуации, углубляя их исторической перспективой (см. работы К. Маркса — II том «Капитала», социологи­ческие исследования Макса Вебера, работы Моска об элите, исследования Липсета, посвященные изучению процесса национального строительства в США). Об­ращение к прошлым фактам дает им основания для создания моделей социальных процессов.

В более формализованных науках (таких, как фи­зика, например) совокупность экспериментальных на­блюдений обычно выводится в строгой логической манере из предпосылок и теорем (предложений) тео­рии, так что не подтверждающиеся наблюдения тре­буют изменения в принятых посылках или теории. В социальной науке мы не достигаем этого уровня. Теории здесь зачастую нечетко и неадекватно сфор­мулированы, и их связи с «реальным миром» зачастую произвольны. Отсюда наличие вариантов теоретиче­ских подходов в объяснении одной и той же со­вокупности данных. Такое состояние, близкое к тео­ретической анархии, характерно в настоящее время для социальных наук. Однако это не повод для от­чаяния, а скорее стимул для дальнейшей работы. Как отмечал Питт Риверс, комментируя археологи­ческий ажиотаж, вызванный публикацией дарвинов­ского «Происхождения видов», «утверждение нашего скромного происхождения может стать стимулом для трудолюбия и респектабельности».

Большое количество используемых в социальных науках теорий узки по сфере исследования. Мертон определил их как «теории среднего уровня»¹⁶. Это тео­рии узкого круга явлений — выбор электората, иерар­хия политических партий, революций и т. д. Они каса­ются лишь малых сегментов социальной жизни. Дру­гие теории могут рассматривать более широкие проблемы, но на сегодняшний день их уровень остав­ляет желать лучшего. Таким образом, политические социологи заимствуют свой концептуальный аппарат у социологов; в основном это идея о сети социальных взаимосвязей, исследуемых с помощью таких понятий, как роль, норма, ценности, социальная структура и стратификация, межпоколенная их передача, и по­нятия организации. Данные понятия связаны между собой в теориях большей или меньшей сложности и степени логической строгости.

Не вызывает сомнений, что идущий в обществе по­литический процесс социально обусловлен, и все, что связано с ним, начиная от распределения власти меж­ду различными государственными и общественными институтами и кончая политико-пропагандистской деятельностью, связано с теми или иными социаль­ными группами, их статусом, ролью, интересами, их политической активностью.

Только изучая повседневную деятельность полити­ческих институтов на основе такого подхода, можно выявить систему связей и зависимостей, закономер­ности и тенденции в функционировании полити­ческих институтов, понять причины их неэффектив­ности, приводящие к политической нестабильности и конфликтам.

Все более явным становится, что реформа 90-х го­дов в России не только породила движение от автори­тарной системы к правовому государству и граждан­скому обществу, но и сделала возможным открытое движение националистических сепаратистских сил, разрушающих исторически сложившиеся экономиче­ские, политические и культурные связи между народа­ми и регионами страны.

Сказываются, конечно, и недостаток политической культуры, и политическая неопытность масс, позволяющих втянуть себя в межнациональные и другие конфликты, не умеющих своевременно разобраться в истинных целях тех или иных политических ли­деров.

Политическая социология дает обобщенное знание того, как то или иное социальное изменение в со­циальной структуре, мобильности, статусе групп и т. п. сказывается на функционировании политической сис­темы в целом или ее какого-то элемента. Она позволя­ет выявить социальные факторы, как способствующие политическому согласию, политической стабиль­ности, так и вызывающие различного рода «дисфунк­ции», срывы, напряженность, политический экстре­мизм в тех или иных формах, политические риски.

Характеризуя исследовательский потенциал поли­тической социологии, можно попытаться выделить ключевую категорию в ее понятийном аппарате. Если, например, в политической экономии К. Маркса цент­ральной явилась категория «товар», в социологии — категория «социальное», в экономической социоло­гии — категория «социально-экономическое», то в по­литической социологии в качестве таковой может рас­сматриваться понятие «социально-политическое». Оно помогает увидеть и понять смысл других, во мно­гом производных от него категорий, имеющих «сты­ковой» характер. Данная категория ориентирует на выявление социальных факторов, условий, связей, объясняющих направленность и основной смысл по­литической деятельности тех или иных субъектов. Не­редко в науке рассматриваются политическая сфера (политические отношения) и экономическая сфера (экономические отношения) как непосредственно связанные субстанции и игнорируется то, что их опосредует — социальная сфера (социальные отношения). Ни экономическая, ни политическая деятельность не могут быть правильно поняты, если за рамками науч­ного анализа останутся «действующие субъекты», т. е. социальные общности с их специфическими интере­сами и механизмами взаимодействия. Изучение социальной детерминированности политических от­ношений и политической деятельности, выявление закономерностей взаимовлияния политической и со­циальной сфер в конкретных исторических условиях и является предметом политической социологии.

В работах российских философов и социологов последних лет получила известное распространение точка зрения, согласно которой специфика социаль­ных отношений состоит в том, что они выступают как аспект всех иных общественных отношений: эконо­мических, политических, идеологических и т. д., что находит отражение в категориях «социально-эконо­мическое», «социально-политическое», «социально-культурное» и т. д.

Однако такой подход требует некоторых уточне­ний. Распространенность вышеназванных категорий свидетельствует не только о «включенности» социаль­ного в другие виды отношений, но и об известном «примате» социального как такой качественной опре­деленности, которая выражает сущностную сторону в деятельности тех или иных субъектов (каких бы сторон общественной практики они ни касались) как носителей определенного способа взаимодействия людей (общностей, институтов, организаций).

Этот способ совместной деятельности (взаимодей­ствия) людей проявляется в разных ее сферах, но ка­кие-то сущностные стороны, свойственные социаль­ным общностям, обязательно при этом «присутствуют». Удачным, на наш взгляд, является следующее определение этой категории: «Социальное — это сово­купность тех или иных свойств и особенностей обще­ственных отношений, интегрированная индивидами или общностями в процессе совместной деятельности (взаимодействия) и конкретных условиях и проявля­ющаяся в их отношениях друг к другу, к своему поло­жению в обществе, к явлениям и процессам обще­ственной жизни»¹⁷. Это относится в полной мере и к политической сфере (политическим отношениям), где интересы и способы борьбы за претворение раз­ных социальных общностей особенно видны.

2. Структура и исследовательские задачи

политической социологии

Политическая социология, как всякая иная наука имеет свою структуру. Схематично ее можно пред­ставить как совокупность нескольких разделов: ис­торического, общетеоретического и специализиро­ванных.

Исторический раздел должен включать системати­зированные знания о самом процессе становления данной науки, этапах ее развития, появлении основ­ных теорий и концепций.

Общетеоретическая часть содержит обоснование подходов к изучению социальных основ установив­шейся в обществе власти, социальной природы дей­ствующих в обществе политических сил и институтов, их целей и методов функционирования. Эта часть яв­ляется по существу социологической теорией полити­ки¹⁸. Она выполняет роль непосредственной мето­дологии по отношению к специальным разделам, занимающимся анализом отдельных областей полити­ческой деятельности и отдельных политических ин­ститутов. К ним относится изучение:

1) политических процессов;

2) политических партий, движений;

3) политического поведения;

4) политического сознания;

5) политической культуры;

6) политических конфликтов;

7) внешнеполитической деятельности;

8) социально-политического прогнозирования.

Специальный раздел политической социологии должны составлять методы и процедуры исследования политических отношений, процессов, явлений.

Политическая социология теснейшим образом связана с другими науками: историей, социальной психологией, политологией, юриспруденцией. Ей свойственны те же функции, что и социологии в целом.

Говоря об основных направлениях научных иссле­дований политической социологии, можно отметить в качестве таковых следующие:

1. Диагноз социально-политического развития и социально-политических ситуаций, определение показателей политической стабильности общества, выявление условий и причин, вызывающих «функцио­нальные расстройства» политической системы и нахо­ждение путей их преодоления.

2. Выявление и анализ политических интересов со­циальных групп, движений, организаций, разработка путей и способов обеспечения их политического со­гласия.

3. Социально-политическая экспертиза принимае­мых решений.

4. Прогнозирование возможных политических из­менений, выявление зон политической напряжен­ности и предотвращение возможных конфликтов.

5. Разработка технологии преодоления кризисных ситуаций.

6. Определение путей выхода из возникшего кон­фликта (внутри страны или на международной арене).

В целом в понятийный аппарат политической со­циологии входят такие понятия, как «социально-поли­тические процессы», «социальный механизм власти», «социально-политическая стабильность», «полити­ческое согласие», «поддержание социального поряд­ка», «политическое взаимодействие», «социально-по­литический конфликт», «социально-политический кризис», «политическое сознание», «политическое по­ведение», «политическое движение», «политическая позиция», «лидерство», «заинтересованная группа», «оппозиция», «политический интерес», «политический риск», «политический экстремизм», «политическая культура», «политическое давление», «политическая идеология», «политическое сотрудничество», «электо­ральное поведение».

Иначе говоря, есть понятия, которые разрабатыва­ются преимущественно в рамках политической со­циологии, и понятия, общие для социологии, юрис­пруденции, политологии (например, государственный аппарат, политический процесс, политическая культу­ра, политический конфликт и т. п.).

Что более актуально из того, чем занимается поли­тическая социология? Какие проблемы политической деятельности и политических отношений приобрета­ют сейчас наибольшую важность? В их числе можно назвать следующие:

1. Социальные аспекты демократизации обще­ственной жизни, легитимность власти.

2. Социальное партнерство и достижение полити­ческой стабильности.

3. Реформы и методы деятельности политических институтов в условиях многопартийности.

4. Власть и политическое участие разных групп на­селения.

5. Выборы и политическое поведение масс.

6. Социально-политические представления и цен­ности разных групп населения, их эволюция.

7. Основные тенденции в массовом политическом сознании.

8. Механизмы власти, их социальная обусловлен­ность, тенденции изменения, повышение эффектив­ности работы федеральных и местных органов власти.

9. Политическая культура как процесс, ее социаль­но-экономическая обусловленность.

10. Показатели оценки социально-политической ситуации, возможные пути ее оптимизации.

11. Бюрократия, ее социальные источники и грани­цы влияния.

12. Типология политических лидеров, рейтинг их популярности.

13. Политическое доминирование и оппозиция.

14. Социальная напряженность и политический протест.

15. Социальные истоки политических движений и национальное самосознание.

16. Политический экстремизм и сепаратизм.

17. Политические партии и борьба за власть.

18. Политические конфликты и гражданское со­гласие.

19- Политический плюрализм и его перспективы.

20. Социально-политические аспекты регионализации и федерализма.

21. Политические элиты и децентрализация власти.

Разумеется, это только круг проблем в «первом при­ближении». Их изучение политическая социология должна вести в содружестве с другими науками, откли­каясь на потребности политической практики, учиты­вая имеющийся опыт и достижения политической со­циологии в других странах.

Особую значимость приобретают сегодня пробле­мы политической стабильности общества и конструк­тивной направленности политической активности масс, их консолидация во имя действительного реше­ния назревших проблем.

Уместно вспомнить о том, какое место проблемам стабильности политического режима традиционно уделяют американские социологи. «Если стабильность общества является центральным вопросом социоло­гии в целом, — пишет С. Липсет, — то стабильность специфической институциональной структуры или политического режима — социальные условия демо­кратии — основной вопрос политической социологии»¹⁹.

Подтверждением этого положения являются мно­гочисленные исследования проблем «функционально­го расстройства политической системы», научные по­иски путей достижения «политического согласия», предупреждения или разрешения политических кон­фликтов, разработка моделей политического поведе­ния различных социальных групп в изменяющихся условиях.

Сегодня возникают новые проблемы и коллизии, в частности, в связи с деятельностью оппозиционных политических сил и отношением к ним президента и правительства. Каковы место этих сил в полити­ческой системе, их роль и перспективы, чьи интересы они выражают? Как к ним относятся разные группы населения?

Политический и идеологический плюрализм ста­новится нормой политической жизни, внося в нее много нового и непривычного. С помощью каких средств и методов можно достичь гражданского со­гласия, исключить насилие в любых его формах в условиях обострившейся борьбы за власть, втяги­вающей в свою орбиту все новые и новые слои и груп­пы населения?

Разгосударствление собственности, ее приватиза­ция, развитие частного предпринимательства приво­дят к изменениям не только в социальной структуре общества, но и в его политической организации. Объективно это вызывает дальнейшее усиление поли­тического противостояния разных социальных сил. Понять и исследовать связанные с этим процессы — насущная задача политической социологии.

В структуре политической социологии одним из ее разделов должно быть изучение внешнеполитической деятельности. Это объясняется прежде всего той ро­лью, которая отводится ей в решении проблем как выживания человечества, так и обновления общества.     

Сложившаяся   в   связи   с   балканским   кризисом1999 г. ситуация вызвала серьезные изменения в со­циально-политических представлениях и установках разных групп населения в нашей стране.

В процессе осознания населением реальных внеш­них и внутренних угроз происходят изменения в об­щественной психологии и в общественном мнении, что так или иначе влияет на политическое поведение людей, усиливая потенциал протестных движений и общее недовольство.

Социально-политические представления являются основными компонентами массового сознания, по ко­торым можно судить о его состоянии и господствую­щих в нем тенденциях. Именно в них отражается нормативно-ценностный подход различных групп на­селения (и населения в целом) к деятельности полити­ческих институтов и организаций, всей политической системы, к принципам и нормам ее функционирова­ния. Радикальные изменения в системе политических ценностей, интересов, установок способны вызвать состояние напряженности в политическом сознании, инициировать возникновение «конфликтных потен­циалов». Своевременное их обнаружение средствами социологии имеет не только научную, но и практиче­ски-политическую ценность.

В социально-политических представлениях отра­жается отношение не только к настоящему, но и к прошлому (отсюда во многом и к будущему). В хо­де реформ переоценивается опыт прошлого и настоя­щего, происходит существенное обновление знаний и оценок, идет освобождение массового сознания от разного рода мифов, фальсификаций и полуправды. Все это объективно способствует правильному пони­манию не только истории, но и роли России в обще­цивилизованных процессах, ее вклада в решение насущных проблем современности, ее принципиальных возможностей влиять на мировые процессы в настоя­щее время.

Реальное воздействие реформ на международную обстановку предполагает постоянный научный анализ происходящих изменений, в том числе и в сфере массового политического сознания. Знать и правиль­но выражать то, что народ сознает, было и останется важнейшим условием успеха во всех сферах сози­дания и прежде всего в процессе преодоления затянувшегося системного кризиса. В этом также может и должна сказать свое слово политическая социо­логия.

Систематически осуществляемые по сравнитель­ным методикам социологические исследования в сфе­ре политических отношений создают необходимые предпосылки для своевременного получения социаль­но-политической информации, на базе которой воз­можно принятие научно обоснованных управленче­ских решений. На этой же базе возможен и достовер­ный, многовариантный прогноз развития социально-политических отношений, политического поведения масс, деятельности новых политических структур в тех или иных условиях, определения их вероятных последствий.

С этой целью большую значимость приобретает организация превентивных (опережающих) исследо­ваний на основе применения целенаправленных вы­борок (например, лидеры политических движений, руководители предприятий, работники СМИ и т. п.). Более разнообразными и «гибкими» должны стать и методы сбора первичной информации. Опросные методы, доминирующие сегодня, должны дополниться методами углубленного интервью, бесед, анализа тек­стов (в том числе литературных произведений), при­менением тестовых методик и т. д.

Иначе говоря, общие для социологов проблемы ка­чества исследовательской деятельности актуальны и для специалистов в области политической социоло­гии. Тем более на нынешнем этапе ее становления и развития.

¹ См. подробнее: Ядов В. А Размышления о предмете социологии // Социс. 1991. № 2. С. 14—15.

² См.: Руткевич М. Н. О. значении и структуре теоретического уровня социологических исследований // Социс. 1984. № 4. С. 20.

³ См.: Заславская Т. И., Рывкина Р. В. Экономическая социология: исторические предпосылки и объект изучения // Социология и пере­стройка. М, 1989. С. 19.

⁴ См.: Политическая социология в России / А. Н. Медушевский // Политическая энциклопедия: В 2 т. Т.2. М., 1999. С. 211—213.

⁵ Sociologie politique. Paris, 1967. P. 24.

⁶ Smelser Neil. Sociology and the Other Social Sciences // Lazarsfeld P. F. etal. The people's choice. N. Y., 1969. P. 12.

⁷ Ibidem.

⁸ Bendix R. and Upset S. Political Sociology: An Essay and Bibliogra­phy // Current Sociology. Paris: UNESCO, 1957. Vol. VI. N 2. P. 87.

⁹ Janovitz M. Political sociology // International Encyclopedia. (N. Y.) 1968. Vol. 12. P. 299.

¹⁰ Geazer Natban. The Ideological uses of Sociology // The uses of Sociology. N. Y, 1967. P. 75.

¹¹ См.: Вятр Е. Социология политических отношений. М., 1979. С. 21—22.

¹² Там же. С. 423.

¹³ См.: Американская социология. М., 1972. С. 204.

¹⁴ Тощенко Ж. Т., Бойков В. Э. Политическая социология: состояние, проблемы, перспективы // Политическая социология: проблемы становления. Информационные материалы. Вып.1. М., 1990. С. 9.

¹⁵ Пугачев В. П., Соловьев A.M. Введение в политологию: Учебник для вузов. М., 1999. С. 32.

¹⁶ Merton R. К. Social Theory and Social Structure. 2-nd ed. Glencoe, 1968. P. 39—72.

¹⁷ Социология / Г. В. Осипов, Ю. П. Коваленко, Н. И. Щипанов. М, 1990. С. 27.

¹⁸ См.: Вятр Е. Социология политических отношений; Бурдье П. Социология политики. М., 1993; Иванов В. Н., Смолянский В. Г. Политическая социология: очерки / Ред. Ж. Т. Тощенко. М., 1993.

¹⁹ Социология сегодня. Проблемы и перспективы. М., 1965. С. 91 — 92.

СИСТЕМА СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ

ПОКАЗАТЕЛЕЙ      

Первостепенное значение для исследователей в области политической социологии имеет система (под­система) социально-политических показателей, явля­ющаяся неотъемлемой частью более общей системы социальных показателей, описывающих состояние всех сфер общественной жизнедеятельности с точки зрения их социальной сущности и возможных изме­нений.

Под социально-политическим показателем пони­мается оценка, которая фиксирует определенное от­ношение субъекта к объекту. Основанием для оценки могут выступать некие стандарты, представления, нор­мы. С их помощью путем сопоставления, сравнения оценивается состояние объекта (например, социаль­но-политическая ситуация) и происходящие в нем изменения¹.

Создавая подобную систему, работающие в области политической социологии исследователи должны исхо­дить из учета общего состояния социума, особенностей переживаемого им исторического периода. Основная характеристика состояния российского общества в современных условиях состоит в том, что оно пе­реживает переходный период, отягченный системным кризисом, и это обстоятельство накладывает отпеча­ток на все процессы и явления, в том числе и со­циально-политические, находящиеся в теснейшем вза­имодействии прежде всего с социально-экономиче­скими процессами.

Понять и правильно оценить происходящее воз­можно, четко ответив на вопрос: куда движется обще­ство, от чего к чему совершается переход. Следует подчеркнуть, что в теоретических разработках и науч­ных проектах, содержащих попытки ответить на этот вопрос, сложилась некая многовариантность. Еще в 1986—1991 гг. обосновывалось положение о том, что общество начало движение от модели «реального социализма» к модели социализма демократического. Или другой вариант: от административно-командной модели социализма к «естественно-исторической».

После крушения социалистического эксперимента, официального отказа от социализма и начала рыноч­ных реформ декларировалась точка зрения, что мы уходим от государственно-монополистического со­циализма к демократическому государству с рыноч­ной экономикой или «российское общество сегодня находится на переломном этапе перехода от общества традиционного типа к современному»². Можно было бы привести и другие характеристики и оценки со­стояния российского общества и его ближайших пер­спектив.

Вместе с тем дать достаточно обоснованный ответ на этот вопрос — значит и найти необходимую «точку отсчета» движения и развития. В этой связи наиболее корректным представляется мнение, что мы уходим от государственно-монополистического социализма, со­зданного в стране, не имевшей необходимых эконо­мических, культурных, социальных предпосылок для социалистического строительства, что обусловило значительные деформации и отступления от социа­листических идеалов, целей и методов.

Отвечая на вопрос, «от чего к чему совершается переход», исследователи должны также дать фундаме­нтальную характеристику экономических, социальных, политических и духовных основ нынешнего, ут­верждающегося строя в России. Согласны ли мы, на­пример, что нынешний общественный строй — это «номенклатурная демократия», или «симбиоз комму­нистического тоталитаризма и его мобилизационной экономики с сегодняшними спекулятивно-мафиозны­ми зачатками капитализма»³, или государственный ка­питализм с зачатками гражданского общества, или это возврат к «дикому» рыночному капитализму времен первоначального накопления или даже, может быть, к феодализму. «Было бы ошибкой думать, что в России осуществилась реставрация капитализма. На самом де­ле в обществе складывается совсем иная, неофеодаль­ная форма господства, при которой не созданная тру­дом и предприимчивостью собственность является ис­точником власти, а, наоборот, власть становится источником собственности»⁴. Определений такого ро­да (или несколько иного) уже немало в нашей и зару­бежной литературе.

Одним из наиболее адекватных нынешнему состоя­нию представляется определение, в соответствии с ко­торым в России под давлением политической оппози­ции и при постоянных уступках находящихся у власти реформаторов складывается государственный капита­лизм с такими характерными чертами, как наличие смешанной экономики при ведущей роли государ­ственного сектора производства и государственной собственности, а также авторитарной системы управ­ления, многопартийности и плюрализма. При этом многими исследователями отмечается провал эконо­мических реформ, выполнивших только разрушитель­ные задачи и не решивших главной — вывода страны из кризиса и создания необходимых механизмов и условий повышения материального и культурного уровня масс, укрепления Российского государства, его экономической и политической независимости.

Это вынужденный, стихийно сложившийся этап на пути создания адекватной для условий России модели общественного устройства. Последняя будет при благоприятных условиях скорее всего близка по своей сущности к модели демократического социализма шведского образца. При неблагоприятном развитии событий, углублении кризиса, ухудшении социально-политической ситуации движение к названной модели может быть серьезно затруднено и даже деформирова­но. Нынешний этап может затянуться и могут появить­ся некоторые новые моменты, отдаляющие страну от демократии и гражданского общества. Сейчас трудно прогнозировать, как будут развиваться события. Ясно, что переходный период будет длительным, не исклю­чающим серьезных коллизий и конфликтов.

Нельзя не согласиться в этом плане с мнением: «...еще нужно посмотреть, куда приведет нынешний переходный период, хотя совершенно ясно, что ка­питалисты пытаются навязать бывшим странам «ре­ального социализма» типичный «манчестерский капи­тализм» (свободный рынок) в его самом диком виде». В этой связи нельзя исключить даже возможности «восстания тех, кто предпочтет переориентацию на «третий путь» — к социальной рыночной экономике с сильным участием в экономической жизни обще­ственного сектора в самых различных формах»⁵.

Переходный период в развитии любого общества отличают определенные, наиболее характерные чер­ты, независимо от конкретного содержания и направ­ленности социальных процессов. К ним можно отнес­ти: неустойчивость, быструю смену форм и методов экономической и политической деятельности, интен­сивную борьбу нового и старого, появление новых социальных групп и интересов, многоукладность, осо­бую роль государства в экономике и т. д.

Но наряду с общими, свойственными любому пере­ходному периоду чертами есть и специфические, ха­рактерные для конкретно взятой страны. Для России такой специфической чертой переходного периода является социальная неопределенность (аморфность). Она выражается, во-первых, в отсутствии четко опре­деленной цели, придающей смысл «общему делу» и со­ставляющей ядро государственной идеологии. Во-вто­рых, в отсутствии понятной и поддерживаемой боль­шинством населения программы общественных преобразований. В-третьих, в непоследовательности и противоречивости применяемых методов и средств в решении насущных проблем, шараханий из одной крайности в другую. В-четвертых, в размытости, не­определенности норм (юридических, социальных, мо­ральных). Последнее обстоятельство стимулирует маргинализацию общества. Эти и другие черты и свойства переходного периода весьма затрудняют применение уже устоявшихся и привычных исследо­вательских процедур. В проведенных ранее исследова­ниях в качестве базовых использовались такие катего­рии, как «функционирование» и «развитие». Они не потеряли своего значения, но, по всей вероятности, должны быть дополнены более адекватной для нынеш­них условий категорией «становление». Для переходно­го периода категория «становление» (рыночных от­ношений, демократии, гражданского общества и т. д.) наиболее точно отражает существо позитивных изме­нений в соотнесении с моделью (целью процессов).

Процесс становления означает накопление, созда­ние предпосылок для нормального, стабильного функ­ционирования и развития. Почему потерпел пораже­ние режим, созданный КПСС? Одна из причин — не­способность к реформированию, т. е. к изменению в соответствии с новыми условиями и назревшими потребностями. Такая неспособность объяснима не­желанием, незаинтересованностью правящей партий­ной верхушки в каких бы то ни было серьезных ре­формах (особенно политического плана).

Наибольшую сложность для условий переходного периода представляет проблема закономерностей об­щественного развития. В доперестроечные времена исследователи, изучая общественные процессы, исхо­дили из таких закономерностей, как построение со­циально однородного общества, превращение труда в первую жизненную потребность, утверждение со­циальной справедливости и социального равенства, социалистический демократизм, развитие системы общественного самоуправления, дружба народов, все­стороннее развитие личности. Это были закономер­ности-постулаты. В них находили выражение не столько происходящие в обществе объективные про­цессы, сколько официально провозглашенные идеалы и цели. В новых условиях нужно ответить на вопрос: какое сочетание объективных и субъективных факто­ров определяет движение российского общества на современном этапе?

Очевидно, в переходный период сохраняет ак­туальность проблема социального выбора на разных уровнях общественной организации и, главное, мо­дели общественного устройства. Здесь возникает множество вариантов. В их числе ориентация на опыт других стран, на свой собственный опыт, успешные решения в прошлом. Есть и другие комбинированные возможности. От того, какая «ориентация» возоблада­ет, зависит и характер управляющих воздействий на все сферы общественной жизни.

Ориентированное определенным образом управле­ние неизбежно приобретает идеологическую окраску и делает актуальной проблему восприятия или оттор­жения насаждаемых или поддерживаемых сверху образцов, стандартов поведения и деятельности. Их со­отношение с российской действительностью и реаль­ными (а не надуманными) потребностями приоб­ретает решающее значение.

Очевидно, как и прежде, в процессе создания сис­темы социальных показателей необходимо методоло­гически корректно структурировать их в соответствии со сферами жизнедеятельности общества.

Основополагающее, «задающее» значение имеет, конечно, социальная сфера. Она в широком значении предстает как сфера взаимодействия (сотрудниче­ство, противостояние, конфликты и т. д.) различных общностей: социально-классовых, демографических, социально-профессиональных, национальных, тер­риториальных. Если раньше измерялась, главным образом, интенсивность складывания социально однородного общества, то теперь важно понять и изучить, в первую очередь, процессы социальной дифференциации. И здесь показатели отношения к собственности, участия в собственности, источники доходов, доступ к реальной власти приобретают осо­бое значение. В условиях государственно-монополи­стического социализма именно место субъекта в ие­рархии власти играло решающую роль в определе­нии уровня материального благосостояния, доступе к информации, социальным привилегиям, выборе условий труда, контроле над государственной соб­ственностью. Иначе говоря, структура власти опреде­ляла основные параметры стратифицированной структуры общества.

Более широко, чем это было раньше, предстоит использовать понятие элиты, ее состав, источники рекрутирования, функции, роль, отношение к ней раз­ных групп населения и т. д.

Нужны также показатели статуса всех социальных групп, включая новые, ранее не представленные или представленные в незначительных масштабах. Речь идет, в первую очередь, о предпринимательской подструктуре, включающей в себя: 1) предпринимателей (работодателей); 2) занятых ИТД, но без найма рабо­чей силы; 3) наемных работников. Эти группы могут быть дифференцированы по сферам занятости, харак­теру производства, доходам и т. д. Например средний класс. Как он формируется и какова его реальная роль, его интересы в переходный период? Его границы и перспективы.

Особую группу показателей должна составлять группа, фиксирующая изменение социальных качеств населения, включающая ценностные ориентации, мо­тивацию, уровень профессионализма, ответствен­ность, дисциплинированность, установки на самооб­разование, совершенствование знаний и навыков, по­вышение производительности труда на предприятиях государственного и частного сектора и т. д. Отсюда следует обозначить выход на проблему социальной адаптации к новым условиям. Вместе с тем важным аспектом проблемы социальных свойств населения является уровень его готовности к освоению новых технологий и режимов работы (без чего проблема интенсивного, устойчивого развития не может быть успешно решена).

Необходимо ответить на вопрос: «Действует ли в нынешних условиях закон возвышения потребно­стей?» Примитивизация многих сторон общественной жизнедеятельности, снижение уровня потребностей и меры их удовлетворения, прогрессирующая бед­ность создают угрозу социальной деградации. «Изме­рить» эту угрозу — принципиально новая задача.

В системе социальных показателей особую группу должны составлять показатели социальной конфлик­тности. С их помощью должны быть определены конфликтогенные факторы в социальных отношениях, описаны предконфликтные и конфликтные ситуации, перерастание проблемных ситуаций в конфликтные. Особое значение приобретают показатели социаль­ных антагонизмов, социального недовольства и напря­женности. Проявление в тех или иных формах со­циальных антагонизмов прямо связано с начавшимся процессом возрождения социально-классовой структуры, свойственной обществу с многоукладной эконо­микой, базирующейся на разных формах собствен­ности, включая частную.

Рост напряженности и конфликтности особенно заметны в межнациональных отношениях после раз­вала СССР. Обособление, противопоставление, отчуж­дение одной национальной (этнической) группы от других приобретает значительные масштабы. Нацио­нальная идея, взятая на вооружение национальными элитами в их борьбе за власть, все чаще превращается на практике в национализм и сепаратизм, под воздей­ствием которых национальная консолидация приоб­ретает гипертрофированный характер, противопоста­вляется тенденции к межнациональной интеграции, создавая тем самым явную угрозу целостности России как многонационального, федеративного государства.

Естественно, что показатели, характеризующие межнациональные отношения в доперестроечные времена, должны быть существенно дополнены новы­ми, позволяющими фиксировать складывающуюся ситуацию и вероятные тенденции ее развития в условиях реформ с учетом всех сложностей и неудач в их про­ведении.

Следует также учесть, что характер межнациональ­ных отношений в Российской Федерации зависит не только от внутренних, но и от внешних факторов, в первую очередь, от положения соотечественников в странах СНГ, от практического решения проблем интеграции.

Отношение тех или иных этнических групп к со­зданию в той или иной форме нового объединения бывших советских республик на добровольной основе приобретает решающее значение. В этой же связи следует измерить и рейтинг популярности идеи созда­ния Евразийского Союза и, конечно, обратить особое внимание на становление и развитие Союза России и Республики Беларусь.

В 90-е годы по существу шло становление новой политической системы в соответствии с новой Конс­титуцией Российской Федерации.

По Конституции1977 г. политическая власть про­возглашалась как власть трудящихся. Фактически власть в стране была отчуждена от народа. Затем в годы перестройки была сделана попытка отдать ее Сове­там народных депутатов. Но все закончилось в октябре1993 г. приходом к власти новой бюрократии. Возник­ла новая уже «несоциалистическая» форма отчуждения власти от трудящихся. В этих условиях новая полити­ческая система не стала механизмом гражданского согласия, консолидации, сближения. Она создала «по­ле» острой политической борьбы. Последняя требует к себе постоянного внимания исследователей.

Конечно, создание действительно демократическо­го государства предполагает отказ от политической монополии одной партии, от реальной власти став­ленников одной партии, идеологического диктата и т. п. Падение прежнего режима было сопряжено с ослаблением роли государства и его институтов. Сла­бое государство не может создать необходимые усло­вия для проведения экономических реформ, не может навести порядок, справиться с преступностью и т. д. Возникает задача: стабилизировать политическую систему, усилить контрольные, организующие, властные функции государства. Но ее решение создает угрозу роста авторитаризма.

Нужны показатели, фиксирующие эти процессы. Важной проблемой является деятельность оппозиции. Само ее наличие есть показатель демократизма. Но здесь важны отношения к ней со стороны властей и населения, ее политическое поведение. С оппозицией связан и политический экстремизм. Последний много­лик. Он проявился и в деятельности самой оппозиции и в отношении к ней. Появились и разного рода воору­женные формирования, и политический терроризм. Возросшее в 90-е годы (особенно в связи с чеченским кризисом) число террористических актов свидетельствует о расширении масштабов политического насилия в его крайних формах и об особой опасности этого явления еще и потому, что оно прямо связано с деятель­ностью мафиозных структур. Эти новые реалии в поли­тической жизни должны быть учтены и измерены.

Нестабильная политическая ситуация негативно сказывается на функционировании механизмов защи­ты прав граждан. Причем не только от преступных посягательств, но и от произвола со стороны чинов­ников. Незащищенность граждан формирует их недо­верие к властям, негативное отношение к ним, что само по себе таит значительную угрозу эффективному выполнению принимаемых государством законов и решений.

В новых условиях требует своей разработки группа показателей социальной безопасности общества, госу­дарства, личности. В данном случае речь идет о пока­зателях внутренних угроз устойчивому развитию и функционированию всех общественных и государ­ственных структур, угроз нормальной жизнедеятель­ности и даже физическому существованию граждан.

Конечно, эта группа показателей должна быть тесно увязана с контекстом текущих трансформаций и должна быть дифференцирована по уровню и субъ­ектам. Например, безопасность для России в целом как государства, безопасность для ее экономики, эколо­гии, безопасность для отдельно взятого региона и т. д.

В центре исследований должно быть поставлено изучение явлений и процессов, ставящих под угрозу устойчивое развитие и функционирование всего об­щественного организма. Эти процессы во многом бу­дет определять устойчивость общественного согласия и прочность гражданского мира в каждый конкретный момент времени. Здесь важно понять сущность, направленность, масштабы социального недовольства. В качестве наиболее полной его характеристики мо­жет быть применен комплексный показатель протестной активности (давление на власть). Последний представляет собой некую интегральную величину, определяемую такими составляющими, как:

— уровень митинговой активности;

— стачечная активность;

— массовые сборы подписей;

— интенсивность критических выступлений в СМИ;

— масштабы антиправительственной агитации;

— радикальность антиправительственных призы­вов;

— масштаб силовых акций (число столкновений, открытого противодействия властям, количество участ­ников в антиправительственных мероприятиях и т. п.).

Особую значимость в настоящее время приобрета­ет выявление и характеристика ценностных ориента­ции и установок в духовно-нравственной сфере жизни общества, групп, личности, находящихся в тесном вза­имодействии с социально-политической сферой.

При этом, в первую очередь, речь должна идти о тех из них, которые имеют глубинный, «корневой» харак­тер, определяя российскую ментальность. Конечно, это не означает какой бы то ни было недооценки «актуали­зированных», конъюнктурных ценностных ориента­ции. Они также важны. Но в условиях радикальной ломки прежней системы духовных ценностей обраще­ние к первым особенно важно, что объясняется еще и тем, что в последнее время в значительном масштабе идет вторжение в массовое сознание чуждых россий­скому менталитету норм, стандартов, ценностей. Глав­ным источником здесь выступают СМИ. Кинофильмы, музыка, видеопродукция, пропагандируя насилие, секс, анархическую вседозволенность, активно способству­ют духовному закабалению населения, особенно моло­дежи. Уместно привести слова известного американ­ского антропографа Стивена Л. Лаперуза об американ­ской духовной экспансии: «В духовном смысле Америка уже почти погибла. В нашем «свободном обществе» каждый имеет право на духовную деградацию. Но какое право имеют больные заражать здоровых?»⁶ По сути продолжается практика мифологизации массового со­знания, но с другим знаком. Значительную угрозу ду­ховному здоровью общества составляют не только про­цессы вестернизации духовной жизни и беспрецедент­ной экспансии западной массовой культуры, но и усиление позиций идеологии преступного мира. Культивирование агрессивности, жестокости, суперменства, «заражение» общества криминальными обы­чаями и традициями приводят к серьезным деформа­циям в индивидуальном и групповом сознании.

Новым в духовной жизни российского общества является своеобразный религиозный «ренессанс». Предстоит выяснить реальное значение для жизни со­временников религии как таковой. В этой связи должны быть определены показатели, позволяющие выя­вить отношение разных групп верующих к существую­щим условиям удовлетворения их религиозных потребностей.

Итак, принципиально новая ситуация в реформиру­емом обществе делает необходимым провести опреде­ленную модификацию методических подходов и на­учного инструментария. Нужно дополнить сложив­шуюся ранее систему социальных и социально-политических показателей и индикаторов новыми, как объективными, так и субъективными.

В первую очередь, внимание должно быть уделено разработке и «наполнению» индикаторов, характе­ризующих взаимодействие и борьбу элементов но­вого общественного уклада с тем, от которого об­щество отказывается. Поскольку в этом взаимодей­ствии сталкиваются интересы различных социальных групп и политических сил и оно приобретает конфликтный характер, первостепенное внимание должно быть уделено индикаторам и показате­лям, фиксирующим социальную напряженность, политическое противоборство, недовольство, ра­зобщенность, политический экстремизм и ксено­фобию.

Свойственная переходному периоду социальная и политическая нестабильность увеличивает непред­сказуемость предстоящих изменений и их послед­ствий. И те методы анализа, которые эффективны для стабильно функционирующих систем, должны быть серьезно скорректированы. Речь идет, главным обра­зом, о количественных методах, длительное время яв­но доминирующих в социологии.

Очевидно, чтобы сделать более действенным и до­стоверным изучение социальных и социально-поли­тических процессов в переходный период, должно быть больше внимания уделено качественным мето­дам, развивающимся интенсивно в настоящее время, в частности в рамках так называемой клинической социологии.

Применяемые ею методы позволяют выяснить сложную и противоречивую динамику процессов вза­имодействия ментального и социального, соединить воедино социологические и социоструктурные факто­ры, детерминирующие происходящие в обществе трансформации.

Идущие в обществе изменения как бы корректиру­ют систему социальных и социально-политических показателей и индикаторов, оставляя неизменной стратегию построения этой системы. Последняя вклю­чает в себя четыре этапа:

1. Выделение на основе теоретической концепции показателей, характеризующих социальные и со­циально-политические процессы.

2. Отработка с помощью экспертных процедур эм­пирических характеристик — (референтов) — для каж­дого показателя и индикатора.

3. Агрегирование индикаторов и показателей.

4. Конструирование социологических индексов.

Неизменность стратегии построения системы со­циально-политических показателей не означает недо­пустимость каких бы то ни было корректив, она озна­чает обязательность данной последовательности и со­хранение основных составляющих. Предложенная стратегия в некоторых случаях может быть содержа­тельно дополнена.

С учетом сложившейся в стране критической ситуа­ции наибольшую важность представляют показатели, характеризующие рост недовольства и напряжен­ности в разных сферах.

В качестве основных (типовых) могут быть пред­ложены следующие показатели проявления социаль­ной напряженности (по сферам).

I. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СФЕРА

1. Неудовлетворенность уровнем личного благосо­стояния.

2. Фиксация ухудшения материального положения за последний год.

3. Отсутствие веры в возможность улучшения лич­ного благосостояния в будущем.

4. Обеспокоенность возможностью оказаться без работы.

5. Обеспокоенность ростом дороговизны жизни.

6. Недоверие к экономическим программам феде­рального правительства.

7. Неудовлетворенность деятельностью властей в социально-экономической сфере.

8. Неудовлетворенность жилищными условиями.

9. Неудовлетворенность условиями труда.

10. Участие в массовых акциях протеста (с эконо­мическими требованиями).

11. Готовность отстаивать свои экономические требования с использованием противоправных дей­ствий.

12. Неудовлетворенность состоянием снабжения продуктами питания.

13. Негативное восприятие усиливающегося эконо­мического неравенства в нашем обществе.

II. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СФЕРА

1. Неудовлетворенность деятельностью:

— Президента РФ;

— Правительства РФ;

— местных органов власти;

— правительственных (федеральных) органов.

2. Одобрение (поддержка) деятельности оппозици­онных нынешнему руководству страны политических партий и организаций.

3. Рост одобрения деятельности политических ли­деров, выступающих с экстремистскими требования­ми.

4. Ощущение личной политической беззащит­ности.

5. Отрицательное отношение к проводимому руко­водством страны внутриполитическому курсу.

6. Готовность отстаивать свои политические взгля­ды с использованием противоправных действий.

7. Личное участие в насильственных действиях (по отношению к представителям властей).

8. Отрицательное отношение к проводимым в стра­не политическим преобразованиям.

III. СФЕРА МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

1. Проявление неудовлетворенности некоренного населения и малочисленных национальных групп:

— фактами назначения на руководящие и престиж­ные должности по национальному признаку;

— отсутствием или недостаточным участием своих представителей в работе местных органов власти;

— влиянием национального фактора на поступле­ние в вузы и распределением на работу после их окон­чания;

— распределением жилой площади в зависимости от национальности.

2. Проявление отрицательного отношения людей коренных национальностей к людям иных националь­ностей, приезжающим в данную местность на работу и постоянное проживание.

3. Негативные высказывания людей коренных на­циональностей о людях других национальностей (и наоборот).

4. Сохранение предрассудков, обычаев и т. п., ме­шающих установлению дружеских отношений между людьми разных национальностей.

5. Проявление установки на работу в коллективе, состоящем преимущественно из людей своей нацио­нальности.

6. Использование религии и чувств верующих лю­дей для возбуждения вражды к людям других нацио­нальностей.

7. Групповые хулиганские действия и нарушения; общественного порядка на национальной почве.

8. Готовность отстаивать интересы своей национальной группы с использованием силы.

9. Готовность участвовать в конфликте на стороне своей национальной группы.

Взятые в совокупности вышеназванные показатели позволяют более или менее точно оценить складываю­щуюся социально-политическую ситуацию и выявить доминирующие тенденции.

¹ См. подробнее: Показатели и индикаторы социальных измене­ний / Иванов В. Н., Кочергин Е. А., Левашов В. К, Орлова И. Б., Хлопьев А. Т. Отв. ред. Г. В. Осипов. М, 1995.

² Лапин Н. И. Ценности как компоненты социокультурной эволю­ции современной России // Социс. 1994. № 5. С. 3.

³ Бутенко А. П. О характере созданного в России общественного строя // Социс. 1994. № 10.

⁴ Андреев А. Дело и демагогия // Москва. 1994. № 7. С. 110—111.

⁵ Шафф А. Мой XX век // Свободная мысль. 1994. № 5. С. 10.

⁶ Москва. 1994. № 9. С. 123.

Глава третья

ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

1. Понятие гражданского общества

Изучая взаимодействие политической и социаль­ной сфер, политическая социология рассматривает гражданское общество как одну из центральных, основополагающих категорий. Нельзя не отметить, что в настоящее время существует множество подхо­дов к его определению. Чаще всего под гражданским обществом понимается сфера общества, которая пред­ставлена самоуправлением индивидов и добровольно сформировавшимися ассоциациями и организациями граждан, способными защитить себя от прямого вме­шательства и произвольной регламентации со сторо­ны государственной власти. Для некоторых исследова­телей оно также ассоциируется с существующими за­падными демократиями, которые характеризуются многопартийной парламентской системой, т. е. плюралистической демократией; свободой личности; мно­гообразием отношений собственности; наличием пра­вового государства. Но несмотря на различные интер­претации, с момента своего возникновения и до наших дней понятие «гражданское общество» имеет четко выраженный антиэтатистский импульс и значи­тельный демократический потенциал.

Итак, «гражданское общество» принадлежит к числу понятий социологической и политической теории (наряду с понятиями свободы, справедливости, равен­ства, демократии), которые имеют как теоретическое, так и практическое значение. Такого рода понятия нелегко определять, поскольку в силу чрезвычайной содержательной широты в них наличествует большая «зона» неопределенности, что и порождает значитель­ные различия в их толковании.

Тем не менее можно вычленить два специфических параметра или функции, понятия «гражданское обще­ство»: теоретико-аналитический и нормативный. Пер­вое значение используется как научная категория для анализа и объяснения явлений социальной реаль­ности. В этом смысле гражданское общество — агреги­рованное понятие, обозначающее специфическую со­вокупность общественных коммуникаций и социаль­ных связей, социальных институтов и социальных ценностей, главными субъектами которой являются гражданин со своими правами и гражданские (не госу­дарственные) организации, ассоциации, объединения, общественные движения и гражданские институты.

Понятие гражданского общества во втором значе­нии имеет преимущественно статус нормативной кон­цепции, которая объясняет мотивацию граждан и других социальных субъектов в развитии содержания и различных форм гражданской активности. Для трансформируемого общества особое значение имеет именно эта функция.

Понятие гражданского общества уже несколько ве­ков играет стратегически важную роль в европейских и англо-американских странах, чего нельзя сказать о России, в жизни которой оно как в теоретическом, так и в практическом смысле занимало традиционно незначительное место.

В основе идей и опыта исторических концепций и практических моделей гражданского общества ле­жат три достаточно различных источника. Один из них уходит в глубь европейско-средиземноморской традиции, когда в итальянских городах-республиках времен Ренессанса возникали первые зачатки граж­данского общества.

Эта традиция хорошо отражена Н. Макиавелли. Он формулирует и подчеркивает такие важнейшие цен­ности гражданского общества, как мир и безопасность граждан, наслаждение своим имуществом и богат­ством, право каждого иметь и отстаивать свои убеж­дения.

Другой исторический источник связан с континентально-европейской традицией, формировавшейся под влиянием немецкого культурного круга. Появле­нию свободного гражданина во многом способство­вала гильдия как одна из первых форм объединения ремесленников, торговцев, как первая форма ассоциа­ций, защищавших их и оказывавших влияние на про­цесс управления городами.

Третий, наиболее значимый исторический ко­рень — это либеральная англо-американская традиция: Дж. Локк, отстаивавший право частной собственности на основе естественного права и свободы; А. Смит, объявивший модернизацию и саморегуляцию необхо­димыми компонентами гражданского общества; Т. Пейн с его концепцией минимального государства, подразумевающей самостоятельное гражданское об­щество и весьма ограниченную роль государства как необходимого зла; А. де Токвиль, описавший демокра­тию в Америке; Д. С. Милль, создавший образец отно­шений государства и гражданского общества, не зави­сящего от государства. Последовательная трактовка гражданского общества как особой, внегосударственной сферы социума стала утверждаться в Европе вслед за публикацией книги А. Токвиля «О демократии в Америке». Именно в Америке получили оптимальное для своего времени развитие формы политической демократии и элементы гражданского общества, сло­жилось эффективное позитивное взаимодействие между ними. Добровольные ассоциации граждан при­шли на помощь властям. «Свободная сфера» общественной жизни переполнилась так называемыми «об­ществами», негосударственными учреждениями, объединениями вне сферы государственной власти. Государство стало отстраняться (диссоциироваться) от ряда функций, которые оно ранее выполняло, поэтому обществу пришлось ассоциироваться.

С развитием капиталистических отношений уже в конце XIX в. резко возросла эмансипация личности от государства, сократилось пространство прямого ре­гулирующего воздействия последнего. В ходе интен­сивного развития и усложнения горизонтальных со­циальных связей усиливается структурированность общества, появляются все новые и новые общественные организации и движения, что активизировало процесс вытеснения «локковского» толкования граж­данского общества «токвилевской» интерпретацией. После первой мировой войны процесс демократиза­ции государственных и общественных образований усилился.

В конце XIX и в течение XX в. дискуссии об отноше­ниях гражданского общества и политического госу­дарства утихли, а интерес к проблеме снизился.

С начала XIX в. и до наших дней наблюдаются две противоположные линии развития этого понятия в виде частей дихотомической теоретической пара­дигмы: гражданское общество — политическое госу­дарство. Одна линия опирается на германскую куль­турную традицию, достигая кульминации у Гегеля и Маркса. Гегель стремился примирить либерализм и идею универсального государства, утверждая, что государство — это не радикальная негоция общества, находящегося в состоянии непрерывной войны всех против всех (Гоббс), и не инструмент его совершенст­вования (Локк), а новый момент, охраняющий незави­симость гражданского общества с целью его трансформации и трансценденции. Только государство как абсолютный дух и универсальная политическая об­щность способно достичь общего интереса.

Для Гегеля гражданское общество — это противопо­ставляемая семье и государству, но взаимосвязанная с ними система частных и групповых интересов, где каждый стремится только к собственным целям, но без взаимодействия с другими не может достичь их; при этом государство олицетворяет морально-полити­ческое единство и общий интерес.

Маркс предложил свое решение проблемы, сняв различие между гражданским обществом и государ­ством путем так называемого обобществления госу­дарства и политики. Это привело к тому, что государство уравнялось с обществом и, превратившись в единственного защитника общества, поглотило его. Для Маркса гражданское общество — это общество, ос­нованное на частной собственности, в котором со­циальные отношения принимают форму классовых антагонизмов, предопределяющих возникновение го­сударства.

На практике, когда стали строить социализм, это привело к модели этатистского общества. Кроме того, многие заблуждения возникли потому, что Маркс ото­ждествил понятия «гражданское» и «буржуазное» об­щество, поэтому у нас первое долгое время имело негативный идеологический оттенок.

По сути, этот подход характеризуется приматом политического, апофеозом государства, восхвалением институционального порядка, коллективистской ориентацией. Акцент ставится на политическое реше­ние общественных вопросов, т. е. на решение их госу­дарством. Еще Ж.-Ж. Руссо создал классическую форм­улу, согласно которой государство, воплощающее не­посредственное верховенство суверенного народа, выше отдельной личности и обладает правом принуж­дения по отношению к ней. Не в этой ли формуле нашли оправдание террору якобинцы и позже боль­шевики?

Свое дальнейшее развитие эта линия получила в со­циал-демократической традиции. Гражданское общество признается сердцевиной всей политики, здесь традици­онно больше развито стремление к справедливости, равенству. Государство с его властными отношениями должно участвовать в обеспечении функционирования гражданских институтов, чтобы гарантировать их де­мократическое управление, сдерживая рынок, стремя­щийся к поглощению и разрушению всего, что несов­местимо с его логикой.

Этот подход отвергает либеральную идею «государ­ства — ночного сторожа» и подчеркивает, что государ­ство должно быть демократическим и социальным.

Другая — либеральная — линия развития концепции гражданского общества (либеральная традиция) центр тяжести переносит на свободу, ставя ее превыше всех ценностей. Здесь особый упор делается на функцию саморегуляции гражданского общества, выступаю­щего хранителем индивидуальных прав и свобод, за­щитником (гарантом) их от посягательства государ­ства. При таком подходе гражданское общество нужно для того, чтобы создать ряд защитных структур в от­ношениях между индивидом и государством.

Свободная и независимая личность — это централь­ная фигура гражданского общества. Сторонники та­кого подхода свое внимание сосредоточивают на раз­рушительной энергии государства, способной оказывать деструктивное воздействие на такие институты, как семья, церковь, профессиональные и локальные ассоциации и др., забывая при этом, что и сами ин­ституты гражданского общества могут взаимно подрывать друг друга, проявляя экспансионизм (например, рынок). Здесь акцент ставится на примате обществен­ного, апофеозе права и свобод, ассоциативности и са­моорганизации, индивидуалистических ценностных ориентациях. Общественные проблемы решаются гражданами, а государство служит интересам обще­ства и личности.

Получив широкое распространение в США, эта кон­цепция укоренилась там, возможно, благодаря тому, что государственным идеалом было самоуправление свободных людей на свободной земле и сильное недоверие к любой исполнительной власти, которая во время революции ассоциировалась с колониальной администрацией, а бюрократия появилась позже де­мократии и на ее базе. В Европе же демократизация политической системы произошла значительно позд­нее возникновения управленческого аппарата, бюро­кратии, который был разветвленным и довольно безболезненно был инкорпорирован в политические сис­темы демократии.

2. Современные концепции

Дискуссии об отношениях государства и граждан­ского общества возобновились в конце XX в. и про­должаются по сей день. Так, например, А. Арато счита­ет, что простое разграничение государства и граждан­ского общества идет от английской либеральной традиции. С развитием капитализма государство от­тесняется, освобождая тем самым «волшебную силу рынка». Учитывая данный процесс, Арато предложил заменить дихотомическое противопоставление госу­дарства и гражданского общества моделью, состоящей из трех частей: государства, гражданского общества и экономики. Другой исследователь, Т. Янссон, харак­теризуя отношения государства и гражданского обще­ства, считает, что мы имеем дело с драматическим «треугольником»: государство находится наверху, а внизу, с одной стороны, местное самоуправление, муниципалитеты, относящиеся к общественной сфере и государству; с другой (также внизу) — добровольные объединения, помещающиеся в «частной, социальной, свободной сфере», управляемой по правилу Бентама, согласно которому целью общества является наиболь­шее счастье возможно большего числа граждан.

В результате в одних странах распространение по­лучил коммуналистский тип общества (с акцентом на местное самоуправление), а в других странах обще­ство стало «ассоциативным». Добровольные организации становились общенациональными.

Здесь важно подчеркнуть, что на протяжении ис­тории человечества менялось понимание как при­знаков государства (единая территориальная орга­низация политической власти в масштабах всей стра­ны; особая организация политической власти, обладающая специальным механизмом, системой ор­ганов и учреждений, осуществляющих непосредствен­ное управление обществом; организация обществен­ной жизни на основе права; верховенство государ­ственной власти), так и его сущности, и причин возникновения. Это было обусловлено тем, что на различных этапах исторического развития и в разных культурных средах на первый план выходили те или иные функции государства.

Идея гражданского общества на протяжении по­следних десятилетий расширялась и углублялась, до­полняясь идеями демократии, основанной на полити­ческом плюрализме, консенсусе и партнерстве кон­курирующих социальных групп, идеями ограничения государственной власти установленными правовыми нормами; индивидуальной свободы человека; расши­рения демократии в социальном плане. Широкое рас­пространение получила теория плюрализма, согласно которой основная задача современного демократиче­ского государства состоит в достижении общеграж­данского консенсуса путем учета и координации мно­жества интересов и потребностей различных групп населения, в снятии или смягчении противоречий, поиске гражданского согласия. Государство при этом воспринимается как сообщество свободных индиви­дов, объединяющихся на солидарной основе. Однако, как показывает практика, государственные институты не всегда являются эффективным инструментом демо­кратизации гражданского общества, поскольку их усиление нередко приводит к росту бюрократизации и увеличению власти государства.

Несмотря на то, что понятие «гражданское обще­ство» давно стало для многих западных социологов и политологов олицетворением идеальной модели развития западных обществ, до сих пор не существует общепринятой единой теории этого общества. Такое явление объясняется отсутствием в социальной дей­ствительности завершенного, поддающегося унифицированию экономических, социальных, полити­ческих, моральных параметров нормального состоя­ния гражданского общества. Иными словами, не существует в чистом виде обществ, соответствующих изложенным моделям.

В связи с этим ряд авторов подчеркивают ограни­ченность обеих моделей и традиций, выдвигая идею укрепления границ между различными сферами граж­данского общества без стремления регулировать то, что в них происходит. Государство должно всячески ограничивать воздействие экономического неравен­ства на политическую систему. Зрелое гражданское общество сокращает количество функций, закрепленных за государством, до минимума, сохраняя лишь наиболее важные: обеспечение правопорядка и без­опасности личности, охрану окружающей среды и т. д. Сегодня в России гражданское общество не разви­то, оно находится в стадии формирования, многие его элементы вытеснены или «заблокированы». Иначе го­воря, в нынешней ситуации по содержанию, степени развитости нет гражданского общества, которое было бы адекватно современному открытому и демократи­ческому обществу, но есть его отдельные элементы, вытесненные в небольшие оазисы автономной обще­ственной жизни. Дело в том, что Россия традиционно принадлежит к тем странам, которые больше ориентированы на государство, чем на общество. Среди насе­ления глубоко укоренено убеждение в необходимости сильного государства, что, к сожалению, нередко ото­ждествлялось с самоволием власти. Общество по тра­диции недостаточно автономно и независимо, а граж­дане часто оставлены на милость и немилость госу­дарства и  всемогущих    политиков.    Достаточно вспомнить историю государства Российского, его тра­диции, специфику, где весьма своеобразно перепле­лись элементы восточной и европейской форм госу­дарственного управления. Приведем для иллюстрации образное  высказывание А. Грамши:  «На  Востоке  (и в России) государство было всем, гражданское обще­ство находилось в первичном, аморфном состоянии. На Западе между государством и гражданским обще­ством были упорядоченные взаимоотношения, и, если государство начинало шататься, тотчас выступала на­ружу прочная структура гражданского общества. Госу­дарство было лишь передовой траншеей, позади кото­рой была прочная цепь крепостей и казематов»¹.

К историческим, или традиционным, основаниям, сдерживающим развитие гражданского общества в России, следует добавить современные причины, блокирующие возможности его развития.

Термин «гражданское общество» вновь стал ак­туальным в 80-е годы XX в., когда в социалистических странах проявились экономическая стагнация и кри­зис легитимности власти как результат негативных эффектов ригидной экономической, социально-по­литической и правовой системы, идеологического диктата. В России, Польше, Югославии начались многочисленные дискуссии о назревших реформах. В ходе дискуссий был выдвинут тезис о необходимо­сти сужения сферы вмешательства государства и поли­тических институтов вообще в экономическую и об­щественную жизнь и о развитии на этой основе гражданского общества как особой сферы социальной жизни, относительно свободной от государственного принуждения. Гражданское общество стало в опреде­ленном смысле регулятивной идеей, определившей возможное направление общественных реформ. В данном контексте эта категория приобрела нор­мативный характер, описывая не нечто существующее, но то, что должно осуществиться. Она выражала по­требность в изменениях и их направленность, аль­тернативу, иное состояние иного общества. К размышлениям и анализу, способствовавшим все более широкому ее применению, подталкивала неудовлетво­ренность общим положением дел в бывших социалис­тических странах. Поэтому не будет преувеличением обозначить современную, «ожившую» в последнее десятилетие концепцию «гражданского общества» в качестве демократической альтернативы авторитар­ному социализму.

В свое время социализм появился на исторической сцене с двумя великими целями-обещаниями, пробу­дившими большие надежды: 1) новой демократии, бо­лее широкой и содержательной, чем все предшествую­щие; 2) новых экономических отношений, ведущих к равенству и благосостоянию, т. е. удовлетворению человеческих потребностей на основе принципа распределения по труду (и по потребностям в перспек­тиве).

На практике же с самого начала вместо расширения демократии началось ее сужение, а с установлением пролетарской диктатуры произошло не только отри­цание прав человека и его свобод, но проявились без­законие и насилие. Что касается второго обещания, то реальный социализм вместо удовлетворения челове­ческих потребностей ввел различного рода «диктатуру над потребностями», создал жесткую и авторитарную систему социально-экономического и политического регулирования, основной целью которой стало уста­новление контроля над обществом. В результате сузи­лась и угасла инициатива масс, ослабла их мотивация к созидательной деятельности в рамках нового строя, которая вначале была реальной политической и мо­ральной движущей силой. Данная движущая сила, с одной стороны, опиралась на привлекательные цели, а с другой — на так называемую негативную легитима­цию, т. е. на непопулярность старых режимов, что и привело их к кризису. Поскольку в социалистиче­ских странах общество оказалось полностью подчи­ненным авторитарному государству, т. е. олигархиче­ским структурам, в иерархии которых весьма важную роль играла коммунистическая партия, то проистекав­шие из этого политический волюнтаризм и полити­ческая вседозволенность вытеснили идею о верховен­стве права.

В социалистических странах длительное время гос­подствовало убеждение, что государство — лучший «сторож» общества и соответственно социализма. Раз­личные социалистические теории об отмирании го­сударства отмирали сами, а государство не только оставалось, но и укреплялось, все больше обюрокрачи­ваясь и отчуждаясь от граждан. Парадокс социалистического государства заключался в том, что его руково­дители и коммунистическая партия, которая им управ­ляла, не осознавали, что, усиливаясь таким образом, в общественном плане они становились слабее. Со­циалистическое государство существенно сузило авто­номию социальности и гражданского общества, обес­печив себе контроль над всеми сферами общества. К сожалению, со временем усилились также регулятивные, политические, идеологические, репрессивные и другие функции государственного аппарата.

Когда сегодня употребляется термин «гражданское общество», то это не означает «возврат назад». Речь идет о термине, который дает возможность охватить, включить предшествующее знание о социалистических и других обществах и исправить то, что в социа­лизме было ошибочно, например отношения государ­ства и общества. Гражданское общество опирается на достижения и опыт развитых стран, на результаты современных научных исследований. Любая попытка механического копирования, трансплантации или имитации бесплодна. Необходимо анализировать ли­беральную и социалистическую традиции, их взаимовлияние и синтез в известных школах и теориях, имея в виду, что либерализм эволюционировал к социаль­ному либерализму, а социализм стал более восприимчив к некоторым либеральным ценностям.

3. Российские проблемы

Рассматривая основные элементы гражданского об­щества применительно к российским реалиям, следует исходить из того, что право и свободы человека и гражданина являются основной детерминантой политической системы общества, которое стремится быть открытым и демократическим. Положение чело­века в социалистическом и постсоциалистическом об­ществах намного важнее, чем другие элементы, через которые определяли социализм до сих пор. Это были собственность на средства производства, господство­вавший тип общественного распределения, монополь­ное положение коммунистической партии. В рамках теоретической посылки, что постсоциалистическим обществам следует возвратить «человеческое лицо», должно быть реабилитировано и понятие граждан­ства, т. е. следует возвратить человеку политическую и экономическую субъектность, моральную, религиоз­ную и творческую автономию. Трудно предположить, что человек может быть свободным, когда экономиче­ская монополия любого рода неизбежно служит ограничением его активности.

За годы реформирования в России произошли су­щественные изменения в направлении формирования гражданского общества. Возникли элементы рыноч­ной инфраструктуры, в первую очередь банковской и торговой, был ликвидирован в значительной мере товарный дефицит, приостановлен интенсивный рост цен. Однако на фоне позитивных изменений проис­ходят падение производительности труда и ослабле­ние его мотивации, сокращается объем производства, снижаются качество и уровень жизни широких масс населения.

На протяжении последнего десятилетия в России идет массовое обнищание населения в целом, и осо­бенно тех социальных слоев (средние слои, моло­дежь), которые должны быть наиболее заинтересова­ны в развитии гражданского общества. Положение тех, у кого основным источником доходов остается заработная плата и социальные выплаты, продолжает ухудшаться несмотря на то, что большинство работаю­щих продолжают трудиться добросовестно. Около 22% населения России в 1997 г. имели денежные доходы ниже прожиточного минимума². Одна треть населе­ния едва сводит концы с концами. Значительно ухуд­шилось положение работников бюджетной сферы (особенно если учесть постоянно сохраняющуюся за­долженность по выплате заработной платы). В настоя­щее время размер ставок (окладов) работников первых 14 разрядов единой тарифной сетки ниже прожиточ­ного минимума. Межотраслевое и межрегиональное неравенство в заработной плате также продолжает углубляться, составив в1997 г. отношение 1:10. К этому еще следует добавить и рост безработицы — 9% эконо­мически активного населения. А если учесть скрытую безработицу, то этот процент значительно возрастет. Ситуация резко усложняется, если вспомнить о слабой материальной базе культуры, образования, искусства, всей духовной жизни в целом как важнейшей предпо­сылке развития гражданской культуры и гражданского общества. Равенство в бедности в обществе, которое традиционно не было склонно к социальным различи­ям, создает солидную социальную основу для автори­тарного режима, комбинируемого с националистиче­ским популизмом.

Процесс ускоренного социального расслоения охватывает российское общество неравномерно. Все резче верхние слои отделяются от массовых слоев, концентрирующихся на полюсе бедности. Наклады­вающиеся друг на друга процессы обнищания населе­ния и растущего социального расслоения приводят к гипертрофированным формам социального нера­венства и, образно говоря, создают «поле слез» и «поле чудес». Разрыв в уровнях зарплаты 10% самых низко­оплачиваемых и 10% высокооплачиваемых россиян в декабре1997 г. был 13-кратным (по официальным данным, которые существенно занижены). В странах с рыночной экономикой такое соотношение не пре­вышает, как правило, 5 раз. Следует отметить, что приведенные цифры характеризуют легальный сегмент экономики. Подобное соотношение чревато социаль­но-политическими потрясениями, а не социальным миром.

Результаты социологических исследований под­тверждают, что в массовом сознании создается пред­ставление о том, что богатство в наше время приоб­ретено многими индивидами и группами несправед­ливо. На вопрос: «Что помогло разбогатеть многим людям сегодня?», заданный в рамках ежегодного ис­следования Института социологии РАН, 88% ответили, что помогла занимаемая ранее влиятельная долж­ность; 84% — разграбление и присвоение государ­ственной собственности; 84% — родственные связи и лишь 14% ответили, что помогла предприимчивость.

В современном российском обществе средний класс, как он понимается в западных сообществах, находится в зародышевом состоянии. Если процесс реформирования России удастся направить в благо­приятное русло, то вследствие изменений в экономи­ческой структуре средние слои будут все более погло­щать прежние социальные слои и классы и станут важной социальной силой. Правда, сегодня трудно сказать, станут ли они гарантом развития гражданско­го общества, как на Западе, поскольку «новые русские» ориентированы пока не на производство, а на пере­распределение благ, и это обстоятельство может ока­заться решающим для будущего страны.

Большинство российского населения стало равным в бедности и сильно зависимым от государства, вер­нее, от государственных чиновников, бюрократии (за­держки с выплатой зарплаты, отсутствие частной собственности у большинства населения и т. д.).

Формирование и развитие институтов гражданско­го общества предполагает наличие свободных, эконо­мически независимых, самостоятельных и самоосоз­нающих себя граждан. Это сложно сказать о гражда­нах России, поскольку сужается пространство индивидуальной свободы и прав (скажем, право на труд фактически поставлено под угрозу).

Существенным элементом гражданского общества является верховенство права. Это шире, чем идея пра­вового государства. Идея правового государства при­шла из немецкой политической и правовой теории и вначале означала ограничение государственной ад­министрации правом, законом. Но само государство могло быть авторитарным, так как концепция право­вого государства не ограничивает принимающего законы в том, каковы должны быть эти законы и до каких границ по отношению к правам человека они могут распространяться. Поэтому правовое государство могло быть не только авторитарным, если зако­нодательный орган не избран демократически, но и тоталитарным, когда законы простираются на все стороны общественной и частной жизни, т. е. возмож­на так называемая «тоталитарная демократия», или ти­рания большинства с помощью закона.

Немецкая теория была подчеркнуто этатистской. И у Гегеля государство понимается как сфера обобще­ствления, которая в ценностном и в правовом смысле стоит над обществом. В свою очередь идея о господ­стве права, развиваемая в англосаксонской полити­ческой и правовой философии, намного шире и боль­ше соответствует пониманию правового государства в наше время. Верховенство права подразумевает, что ни один субъект не может нарушать установленные правила, в том числе и законодатель. Меньшинству также гарантированы необходимые права, а сами пра­вила устанавливаются в соответствии с определенны­ми принципами и в рамках демократических учрежде­ний. «Ни для одного человека, находящегося в граж­данском обществе, не может быть сделано исключение из законов этого общества»,— писал в свое время Дж. Локк. Единые требования предъявляются ко всем чле­нам гражданского общества, где двойной стандарт не­приемлем и морально осуждается. Но в то же время, как писал в свое время В. О. Ключевский, «право — ис­торический показатель, а не исторический фактор, термометр, а не температура... Закон — рычаг, который движет тяжеловесный, неуклюжий и шумный паровоз общественной жизни, называемый правительством, рычаг, но не пар». И тем не менее без правового госу­дарства, когда само государство, все социальные об­щности, отдельный индивид уважают право и находят­ся в одинаковом отношении к нему, нет гражданского общества. Право здесь выступает способом взаимосвя­зи государства, общества и индивида. Верховенство закона, гарантии прав личности, взаимная ответствен­ность государства и личности, принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судеб­ную — необходимые условия невмешательства госу­дарства в дела гражданского общества.

В настоящее же время в России чиновничий ап­парат, представляющий государство на всех уровнях, воспользовавшись «смутным» переходным временем, осуществил «приватизацию государства», «переписав на себя» гигантские «ломти» бывшей госсобствен­ности (например, «Газпром» и др.). Парадоксальным образом у нас реализовалась Марксова оценка прус­ского государства как «частной собственности бюро­кратии».

В российском обществе получила широкое распро­странение коррупция. Криминализированное и кор­румпированное государство — основное ^препятствие для развития гражданского общества. Т. Пейн в свое время справедливо предупреждал, что деспотическое государство — вид гриба, вырастающего на «почве» коррумпированного общества.

Все это вместе взятое в условиях правового бес­предела привело к разрушению целостности россий­ского общества, росту в нем аномии, если воспользо­ваться термином Э. Дюркгейма. Свидетельством чему является то кризисное состояние, которое фиксиру­ется по всем социально-экономическим и другим по­казателям ООН и существенно сужает рамки развития гражданского общества в России. В настоящее время население в своем большинстве не доверяет ни од­ному из институтов власти (правительство, президент, Совет Федерации, Государственная Дума, руководите­ли регионов, суд, милиция, прокуратура и т.д.): от 50 до 6896 опрошенных в мае1996 г. отказали им в доверии. И данная тенденция еще усилилась в по­следующие годы.

Ослабление государственной власти в условиях не­развитого гражданского общества — большая пробле­ма. Только тогда, когда человек как индивид превращается в экономического и политического субъекта, он естественно включается в более широкие эконо­мические и политические ассоциации и общности, результатами деятельности которых обменивается с другими людьми. Это ведет к усложнению эконо­мической жизни.

Отношения личного, частного и общественного в гражданском обществе должны быть уравновешены, ибо концепция гражданского общества подразумевает и определенную автономию общественных сфер.

Автономия общества — важный элемент граждан­ского общества, означающий самостоятельность и са­модеятельность различных общественных сфер и ас­социаций: экономики, т. е. производства в широком смысле, профсоюзов, университетов, печати, науки, общественных объединений граждан, церкви, религи­озных объединений и т. д. Роль государства по от­ношению к этим общественным агентам должна сво­диться к установлению самых общих рамок в виде закона, регулирующего правила игры, которых не­обходимо придерживаться, чтобы сохранить права и свободы для всех членов общества. Экономический, социальный, политический и культурный плюрализм, являющийся альфой и омегой гражданского общества, устанавливается на основе автономии общественных факторов, прав и свобод человека и гражданина.

Автономия различных сфер общества подразумевает, что они могут самоорганизовываться в соответствую­щие ассоциации, демократическая внутренняя жизнь которых имеет важное значение для гражданского общества. Существующие ныне в российском обществе многочисленные самостоятельные ассоциации, обще­ства, организации, движения создают неплохие предпо­сылки для дальнейшего развития гражданского обще­ства. Однако опыт развития трансформирующихся об­ществ, в том числе и России, свидетельствует о том, что появление добровольных ассоциаций, направленных против господства государства, нередко приводило к их соперничеству друг с другом за право представлять народ, результатом чего было и «огосударствление», т. е. превращение в составную часть государственной влас­ти (например, военизированные отряды казачества). Бесспорен также и факт, что в борьбе за народную поддержку значительное влияние приобретали движе­ния, выступавшие с националистическими лозунгами.

Это вело к негативным последствиям, блокирую­щим и вытесняющим гражданское общество, когда вместо формирования различных демократически ориентированных движений, инициатив, партий, идей возникают противостоящие друг другу демокра­тические и национальные идеи и движения, причем сегодня в России национально ориентированные субъекты (движения, партии, идеи) нередко домини­руют над демократическими.

Это обстоятельство объективно работает против самой идеи гражданского общества, которая, по опре­делению, не«,может быть реализована в политических границах закрытого национального государства. Гражданское общество в полном смысле этого слова должно быть открытым обществом. Декларируемое национальное общество, как правило, — это подтвер­ждает опыт европейской истории — закрытое и авто­ритарное общество.

Важным элементом гражданского общества являет­ся «гражданская культура», основу которой составляет демократическая политическая культура. В странах Восточной Европы преобладает авторитарный менталитет, проявляющийся в авторитарной политической культуре. Консенсус по поводу основных социальных ценностей, без чего невозможно развитие граждан­ского общества, подлинная интеграция людей в обще­стве до сих пор не достигнуты. На этой почве возникла ситуация аномии, когда одна ценностно-нормативная система разрушена, а другая еще не сформировалась. Значительное число граждан ощущает отчуждение от социальных процессов, свою социальную невостребованность. В обществе нет устоявшейся политической системы, нет четкой экономической политики, нет общей идеологии, нет общепринятой системы ценно­стей. В этих условиях проявляется новая тенденция, характеризующаяся комбинацией элементов новой гражданской культуры с элементами старой традици­онной авторитарной культуры. Из первой берется идея (преимущественно номинально) об участии граждан в управлении, которая, однако, все более раз­мывается в пользу господствующих элит путем насаждения теории о необходимости предоставления реаль­ных рычагов управления избранным и подготовлен­ным и о рациональности как легитимной основе (в веберовском понимании). В условиях нарастания аномии усиливаются авторитаристские настроения — воз­растает потребность в сильном лидере, в авторитар­ном государстве.

Эта постоянно присутствующая сегодня в россий­ском обществе опасность значительно возрастает, ко­гда вместо дихотомии «гражданское общество (поли­тическое) — государство» все четче прослеживается дихотомия «элита — масса». На вопрос: «В чьих интересах действует правительство в настоящее время?» — 52% респондентов ответили: «В интересах отдельных групп», 25,8% — «В интересах богатых слоев» и только 3,8% — «В интересах общества»³.

Экономическое положение в обществе высшего слоя, составляющего по разным исследованиям от 5 до 10% населения, резко отличается от положения остальных слоев. Этот слой концентрирует в своих руках как экономическую, так и политическую власть, что в условиях отсутствия демократических институ­ций серьезно влияет на социоэкономическое положе­ние остального населения.

В последнее время все активнее на первый план выдвигается идея соединения правового и социаль­ного государства с целью синтеза институтов либера­лизма (свобода, верховенство права и т. д.) и некото­рых традиционных требований социализма (забота о благосостоянии граждан; создание достойных усло­вий их существования, благоприятной среды обита­ния для всех; обеспечение определенной степени со­циального равенства; солидарность, общественная за­бота о слабых, поддержка талантливых и т. д.).

Социально ориентированное государство формирует новый тип социальных связей между людьми, основан­ный на принципах социальной справедливости, со­циального сотрудничества и гражданского согласия. Оно берет на себя ответственность за поддержание стабиль­ного социально-экономического положения своих граждан и социального мира в обществе. Многие индуст­риально развитые страны сегодня стремятся реализовать такой подход в государственном строительстве. При подобном подходе государство понимается как меха­низм управления делами общества, т. е. регулирования общественных отношений и учета интересов различных групп населения, снятия или смягчения противоречий и поиска гражданского согласия, иными словами, как механизм, осуществляющий функцию интегрирования общества, в котором сталкиваются групповые интересы не только на классовой основе, но и на национальной, конфессиональной, экономической и др. При этом государство воспринимается не как безликое коллектив­ное сообщество граждан, в котором индивидуальность растворена, а как объединение свободных индивидов на солидарной основе. Этот синтез нелегок и непрост, так как часто речь идет о противоположных идеях. Нелегко примирить, например, конкуренцию и рынок с неко­торыми идеями о ликвидации эксплуатации и с участи­ем в управлении производителей; идею социального партнерства — с прибылью как мотивацией к труду и т. д. Либеральное государство не оглядывается на «социальный вопрос», который должно было решать социалистическое государство, а последнее не обеспе­чивало свободу человеку и творчество (в том числе и экономическо-производительное), поэтому поиск путей синтеза внешне полярных идей труден, но не­обходим. Концепция правового государства сегодня должна дополняться и корректироваться, по крайней мере минимальными элементами социального государ­ства, хотя вполне очевидно, что фактические гарантии, особенно социально-экономических прав и свобод, зависят не только от принятых подходов и деклариру­емых принципов, но и от реальных возможностей самого государства.

Встает вопрос: в какой мере концепция гражданско­го общества и правового государства вписывается в нашу действительность, где политическую жизнь ха­рактеризуют авторитарность и всплески националистических и популистских заявлений политических лидеров? Современное российское общество является квазигражданским, его структуры и институты, обла­дая многими формальными признаками гражданского общества, не выполняют в полной мере его функции. С этим и связана часто звучащая пессимистическая оценка перспектив развития гражданского общества в современной России, объясняющая это российской спецификой. В преодолении такого состояния, обусловленного процессом трансформации, вклю­чающим в себя противоречия процессов деэтатизации, деидеологизации, приватизации, и состоит спе­цифика современного этапа развития всех постсоци­алистических обществ, включая Россию.

Дело в том, что перед государствами этих стран встала задача создания новых взаимоотношений с гражданским обществом, находящимся в стадии ста­новления. У населения традиционно сильны надежды на помощь со стороны государства, так как ценности свободы, частной собственности, индивидуализма длительное время не имели широкого распространения в общественном сознании. Поэтому ослабление социальной функции государства привело к росту конфликтов на постсоветском пространстве. Камнем преткновения становится и аппарат государственного управления, который явно «не дотягивает» до веберовских стандартов рациональной бюрократии, допуская такую степень индифферентности по отношению к обществу, которую в наше время не может себе позволить даже самое либеральное из современных западных обществ⁴. Сегодня этот аппарат фактически бесконтролен.

Подводя некоторые итоги, можно сделать вывод, что для создания необходимых предпосылок развития гражданского общества в России требуется выполне­ние ряда условий, и прежде всего учета того, что длительное подавление элементов гражданского обще­ства определило неуправляемый, нередко разруши­тельный характер демократических преобразований в России, ориентированных по преимуществу на уничтожение созданных ранее социальных институ­тов (как сферы «несвободы») и поощрение стихийных тенденций общественного развития («свободы»), что в условиях неупорядоченности правовой составляю­щей приводит к хаотичному состоянию общества, усиливаемому эффектом поликультурности, поликонфессиональности и полиэтничности.

¹ Грамши А. Избр. соч. Т.3. М., 1957. С. 200.

² Россия в цифрах. М., 1997. С. 51.

³ См. подробнее: Гражданское общество: теория, история, современность / Отв. ред. 3. Т. Голенкова. М., 1999. С. 25.

⁴ См.: Облонский А Бюрократия: теория, история, современность // Знамя. 1997. № 7.

Глава четвертая                                      

ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

Политическая культура является одной из наиболее распространенных и вместе с тем неоднозначных концепций в современной политологии и полити­ческой социологии. В последнее десятилетие наблюдается активизация научных поисков содержания ее составляющих, а также определения новых приложе­ний в рамках различных дисциплин. Термин «полити­ческая культура» стал широко использоваться не толь­ко в научном, но и в политическом языке средств массовой информации. Поэтому в поисках ответов на практические вопросы исследователи с неизбежно­стью сталкиваются с необходимостью теоретико-ме­тодологического осмысления феномена полити­ческой культуры на основе нового знания и нового опыта в связи с тем, что этот феномен рассматрива­ется в обществознании в рамках различных исследо­вательских парадигм. Предлагаемый обзор теоретиче­ских подходов позволит, кроме того, более точно выстроить как теоретико-методологические, так и прикладные основания анализа политической культуры в рамках политической социологии с учетом сложившихся исследовательских традиций.

1. 1.      Марксистская традиция анализа

политической культуры

Значительное внимание изучению политической культуры было уделено в свое время в трудах советских обществоведов. Причем теоретическим фунда­ментом разработки проблемы здесь являлись работы классиков марксизма. Непосредственно в полити­ческую и научную практику советского периода это понятие было введено В. И. Лениным. Концептуальные основания понимания феномена политической куль­туры составляли такие важнейшие положения марк­систской теории, как материалистическое понимание истории; вывод об определяющей роли материально­го производства; видение общества как системной це­лостности; учение о классовой борьбе и революцион­ном преобразовании общества.

Поскольку понятие «политическая культура» имеет в своей основе как понятие «культура», так и понятие «политика», то необходимо остановиться подробнее на содержании и логике их интерпретации в рамках данного подхода. Основоположники марксизма, как известно, рассматривали развитие общества как естественноисторический процесс. При этом культура от­ражает достигнутый на определенном этапе уровень развития, предполагающий тот или иной тип отноше­ния человека к природе и обществу, равно как и раз­витие творческих сил и способностей личности. При этом обосновывалось, что для определения содержа­ния и характера культуры на каждом этапе ее развития необходимо обращение к специфике конкретной об­щественно-экономической формации.

В основе ленинского понимания политической культуры лежит идея о единстве культуры и политики, о выражении в политике интересов крупных социаль­ных общностей. Был и выдвинут тезис о наличии двух тенденций, или составляющих, в каждой националь­ной культуре, выявлены характерные черты буржуаз­ной и пролетарской культур, партийность культуры во всяком классовом обществе.

Диалектико-материалистическое понимание поли­тических отношений предполагает также, что отноше­ния эти детерминируются исторически изменяющимися экономическими отношениями. Кроме того, спе­цифика политики определяется тем, что в центре ее находится вопрос о власти, об отношении классов к государству как инструменту классового господства. Марксизм рассматривает политическую деятельность как средство преобразования общественных отноше­ний и в итоге революционного изменения всего об­щества. В этой связи политическая культура трактуется как некоторая производная, необходимая составляю­щая для достижения этой цели. Словом, развитая, про­грессивная политическая культура групп и классов, принимающих участие в политике, является необхо­димым условием эффективного преобразования об­щественных отношений.

Вместе с тем политическая культура рассматрива­лась и как определенная цель политической деятель­ности. Исходным было представление о том, что ис­торический смысл перехода от капитализма к социа­лизму состоит в превращении человека труда из средства в главную цель общественного производства. Общественная собственность на средства производ­ства, которая при этом устанавливается, трансфор­мирует характер создаваемого общественного богат­ства. Предполагалось, что содержанием и всеобщей формой этого богатства становится теперь сам че­ловек, реализация совокупности всех его сущностных качеств. Таким образом, практика социалистического строительства должна включать в себя не только рост количества и качества производимых материальных благ, но и непрерывное совершенствование отноше­ний между людьми, постоянное развитие их культуры. Взятая в таком аспекте политическая культура представляет своеобразную цель политической деятель­ности, направленную на становление человека нового общества, как универсального общественного сущест­ва, на развитие сущностных сил социального субъекта, как главного смысла и цели общественного развития.

Напомним, что в более конкретном плане В. И. Ле­нин использовал понятие «политическая культура» при анализе уровня сознательного участия масс в по­литической деятельности, рассмотрении характера политических ценностей общества, их влияния на по­литические отношения. Особая роль политической культуры отмечалась в связи с необходимостью созда­ния нового государственного и хозяйственного меха­низмов. Политическая культура характеризуется уров­нем идейной зрелости трудящихся, общественной ак­тивности, участием в принятии политических решений.

В связи с последним надо указать и на черту поли­тической культуры, которая получила достаточно глу­бокое обоснование в отечественном обществознании советского периода. Речь идет о том, что если в буржуазном обществе политика выполняет функцию обще­ственного регулирования, выдавая частные интересы за всеобщие, то социалистическая политика регулиру­ет общественную жизнь через подчинение частных интересов всеобщим. Поэтому политическая культура нового общества предполагает наличие и развитие демократических прав и свобод, т. е. максимально пол­ное развитие демократии рассматривалось, по край­ней мере в теории, как необходимая предпосылка раз­вития политической культуры социализма в целом.

На базе приведенных теоретических положений в 60 — 80-е годы в нашей стране проводились достато­чно многочисленные исследования политической культуры советского общества. Среди отечественных авторов, уделявших значительное внимание теорети­ко-методологическим вопросам изучения полити­ческой культуры, следует назвать Е. М. Бабосова, Э. Я. Баталова, К. С. Гаджиева, Ф. М. Бурлацкого, А. А. Галкина, А. В. Дмитриева, В. Н. Иванова, Н. М. Кейзерова, Л. Н. Когана, В. В. Смирнова, Ж. Т. Тощенко, Г. В. Осипова, В. Г. Смолянского, Р. Г. Яновского и дру­гих. Наряду с концептуальными разработками пробле­мы целый ряд работ имел эмпирическую направлен­ность.

Какие интерпретации политической культуры были в этот период преобладающими? Среди многочислен­ных определений в качестве предметной области-но­сителя выделялись феномены общественного сознания (установки, нормы, ценности), элементы полити­ческого поведения, политические институты. Во многих определениях подчеркивалась важность соот­несения политической культуры с конкретными клас­сами или группами общества¹.

Характерной особенностью подходов, преобладав­ших в первый период исследования политической культуры в нашей стране, можно назвать его сущест­венный нормативный акцент. В этом случае конкрет­ные проявления политической культуры соотносили с некоторой идеальной моделью, присущей человеку социалистического общества. Показательной в этом плане является точка зрения, согласно которой по­литическая культура фиксирует, в какой степени об­щество, класс, отдельные индивиды овладели всеми элементами политической деятельности, и, таким об­разом, является обобщенной, синтезированной харак­теристикой субъекта политической деятельности. Кроме того, подчеркивалось то обстоятельство, что политическая культура свидетельствует о том, «какой степени политическая деятельность, все ее элементы развивают человека, обогащают его духовный мир, способствуют его становлению как гражданина»².

Составляющими социалистической политической культуры рассматривались, например, такие компо­ненты, как овладение научной политической идеоло­гией, знаниями в области марксистско-ленинской теории, внутренней и внешней политики партии; превра­щение знаний в глубокие внутренние убеждения личности, выработка классового самосознания, уме­ние отстаивать свои взгляды; приобретение необходи­мых навыков политической деятельности, освоение ее принципов и норм; реализация знаний, убеждений в практической деятельности субъекта политической культуры во всех сферах общественной жизни³.

Заметим, что нормативный аспект присущ не толь­ко отечественным исследованиям политической куль­туры, проведенным в течение советского периода. Он проявляется и в подавляющем большинстве зарубеж­ных исследований, только в этом случае политическая культура рассматривается с точки зрения ее соответст­вия стандартам западной демократии.

Итак, какие черты методологического плана харак­теризуют исследования политической культуры, вы­полненные в русле марксистско-ленинской парадиг­мы? Во-первых, следует говорить об историко-материалистическом основании анализа в целом; во-вторых, о классовости подхода; в-третьих, очевидной является нормативная компонента эмпирических ис­следований, направленность их на обеспечение практики воспитания советского человека. По нашему мне­нию, приведенные черты содержат как достоинства, так и недостатки, говорить о которых следует в связи с конкретными задачами анализа политической куль­туры применительно к тому или иному историче­скому этапу.

1. 2.      Поведенческая традиция анализа

политической культуры

Появление и начало широкого использования тер­мина «политическая культура» в западной науке обыч­но относят к концу 50-х — началу 60-х годов двадцато­го столетия. Стремление к объяснению феноменов политики с помощью теории политической культуры наблюдалось в явной и неявной форме на протяжении всей истории политической науки. В эту традицию внесли свой вклад Платон, Аристотель, Макиавелли, Руссо и другие выдающиеся мыслители.

Если раньше этот термин зачастую применялся в узкотехническом или вспомогательном плане, то те­перь наблюдается его использование в качестве не­обходимой концептуальной составляющей исследова­ний в области политики. Изначально новый статус понятия «политическая культура» определялся задача­ми классификации и сравнения политических систем. Впервые в политико-социологический дискурс данное понятие было введено в 1956 г. известным американ­ским специалистом Г. Алмондом. Он писал: «Каждая политическая система является укорененной в кон­кретной совокупности ориентации на политическое действие... отношений к политике. Представляется це­лесообразным рассматривать это как политическую культуру»⁴. Таким образом, для автора политическую культуру составляли явные и латентные ориентации на политическое действие. Причем политическая куль­тура является некоторой частью культуры общества в целом, хотя и обладает некоторой автономией.

Приблизительно в этот же период появляются не­которые другие работы, в которых политическая куль­тура наделяется методологическим статусом. По мне­нию С. Вира, «...определенные стороны общей культу­ры общества относятся к вопросам о том, как правительство должно управлять и что оно должно де­лать. Эту область культуры мы называем политической культурой. Так же, как и с культурой в целом, основ­ными составляющими политической культуры явля­ются ценности, верования и эмоциональные отноше­ния»⁵. В рамках другого определения политическая культура трактовалась как разделяемые цели и обще­принятые правила взаимодействия индивидов и групп, посредством которых властные решения и выборы осуществляются всеми акторами внутри полити­ческой системы⁶.

В целом в этот период в литературе о политической культуре говорится в весьма широком контексте. В ка­честве рядоположенных с ним выступают такие тер­мины, как, например, «идеология», «ценностные ориентации», «политические ожидания», «идентифи­кация», «политический фольклор» и т. д. Термин «по­литическая культура» использовался некоторыми ав­торами в качестве синонима доминирующих норм в сфере политики, политической системы или даже общества в целом.

Следует принять во внимание и некоторые обстоя­тельства научно-исторического плана, значимые с точки зрения учета истоков и генезиса поведенче­ской концепции политической культуры. Основатели концепции выделяют несколько направлений гумани­тарного знания, взаимодействие которых существен­но повлияло на ее становление.

Прежде всего следует сказать об исследованиях культуры и личности, которые сформировались как научное направление в течение первых десятилетий нынешнего столетия. Эта исследовательская традиция возникла на основе синтеза подходов культурной ант­ропологии и психоанализа, представленных такими именами, как Г. Лассуэл, Р. Бендикт, М. Мид, Э. Фромм и др. Суть ее состоит в попытке объяснить такие фено­мены, как политическая мобилизация, агрессия, ав­торитаризм, этноцентризм, на основе анализа, глав­ным образом, ранней детской социализации. Влияние этой школы было особенно сильным в период второй мировой войны, актуализировавшей задачи изучения особенностей «национальных характеров» населения государств, вовлеченных в войну. Однако попытки объяснения многих феноменов в области политики (в особенности политических организаций) в этом кон­тексте оказались не во всем успешными. Прежде всего это объяснялось методологической ограниченностью подхода. Исходной базой гипотез здесь выступали на­блюдения за особенностями формирования раннего детского поведения в деревнях, исследования перво­бытных обществ антропологами, а также подходы, принятые в клинической психиатрии при индивиду­альной работе с пациентами.

Тенденцию пристального внимания к проблемати­ке политической культуры конца 50-х — начала 60-х годов правомерно рассматривать в качестве известной реакции на исследовательский редукционизм психологического и антропологического характера. Вместе с тем появление концепции политической культуры было своеобразной реакцией на ситуацию, сложив­шуюся в то время в политико-правовых науках. В соответствии с принятой здесь традицией предполагалось, что поведение политических акторов и институтов строго детерминировано конституционными форма­ми, в рамках которых они вынуждены функциониро­вать. В концепции политической культуры акцент был перенесен с формальных структур государства на дру­гие составляющие, в совокупности обеспечивающие его дееспособность. Очевидно, что произошли явные изменения ракурса анализа, предполагающего теперь использование теоретических моделей и схем систем­ного и структурно-функционального подходов. Прежде всего внимание было сконцентрировано на изуче­нии человека «политического» (или политической личности), что ранее относилось к периферийным вопросам традиционной политической науки. Здесь имеется в виду значимая роль таких феноменов, как, например, электорат, группы давления и прочие составляющие власти и влияния в политическом про­цессе.

Другое обстоятельство, повлиявшее на становление концепции политической культуры, было связано с широким развитием методики и техники эмпириче­ских исследований. Именно это позволило в исследованиях политической культуры перейти от уровня умозрительных построений к эмпирическому обосно­ванию и проверке гипотез. Фиксация количественных и качественных параметров политической, социаль­ной и психологической сторон реальности была обусловлена развитием точных методов выборочного исследования, позволяющих получать репрезентативные данные относительно больших массивов населе­ния; совершенствованием техники сбора данных, прежде всего интервьюирования, обеспечивающих надежность первичной информации; развитием тех­ники шкалирования, дающей возможность сортиро­вать ответы респондентов и соотносить их с исход­ными теоретическими переменными; применением сложных методов статистической обработки, позво­ляющих перейти к многомерным, регрессионным, причинным и другим моделям анализа ценностных, поведенческих и ситуативных параметров политической культуры⁷.

Наиболее ярким и полным примером разработки поведенческой концепция политической культуры яв­ляется работа Г. Алмонды и С. Вербы «Гражданская культура: политические установки и демократия в пяти государствах», ставшей классикой современной поли­тико-социологической литературы⁸. В последней вер­сии определения политической культуры авторы вы­деляют четыре ее основные, или базовые, черты.

Во-первых, политическая культура характеризуется совокупностью политических ориентации, присущих населению в целом или его группам. Во-вторых, ком­понентами политической культуры являются познавательные, эмоциональные и оценочные составляющие. Это включает в себя знания и верования относительно политической реальности, чувства в отношении поли­тики, приобщенность к политическим ценностям. В-третьих, содержание политической культуры скла­дывается под воздействием ряда факторов: детской социализации, образования, открытости средствам массовой информации, контактов с правительственными организациями, влияния социально-экономиче­ской действительности. В-четвертых, хотя полити­ческая культура влияет на политические и правитель­ственные структуры и их функционирование, однако вовсе не детерминирует их деятельность. Причинная зависимость между политической культурой и политическими структурами, функциональными особен­ностями последних является двусторонней⁹.

Стратегию исследователей определял и по сей день определяет актуальный для мировой политической науки вопрос — в какой степени в тех или иных странах возможно достижение уровня политической куль­туры, которая будет поддерживать или соответство­вать демократическим системам? Альмонд и Верба провели сравнительные эмпирические исследования в США, Великобритании, Германии, Италии и Мексике. В центре их внимания находилась совокупность проб­лем, связанных с отношением населения этих стран к существующим там демократическим режимам. Не вдаваясь в конкретику результатов, целесообразно выделить то, что является важным в контексте данного анализа, а именно — используемые методологические решения.

Аналитическими категориями, которые применя­лись при классификации политических систем соот­ветствующих государств, были их политические струк­туры и культуры, находящиеся во взаимозависимости. Для уточнения характера этой зависимости были вве­дены концепции роли и ориентации на политическое действие, основанные в свою очередь на построениях Т. Парсонса. Согласно последнему, каждый полити­ческий актор (индивид или группа) выполняет опреде­ленную роль. Его действия направляются и находятся в пределах, очерченных концепцией его роли, пони­манием актором того, что другие внутри системы ожи­дают от него как от исполнителя роли. Каждый актор выполняет несколько ролей, которые иногда могут быть взаимодополняемыми. В то же время они могут находиться в конфликте друг с другом, поскольку по­литическим ролям неизбежно соответствуют нормы и ожидания.

Политические системы функционируют в рамках некоторой совокупности целей и ценностей, опреде­ляемых, в свою очередь, как политические ценности общества. Последнее, по мнению Альмонды и Вербы, является другим важным фактором классификации со­временных политических систем.

Существуют четыре уровня проявления полити­ческой культуры. Первый — уровень системы в целом. Здесь рассматриваются вопросы о знаниях и представ­лениях индивида об истории, конституционных характеристиках, распределении властных ресурсов го­сударства и политической системы. Вторым выступает уровень, условно говоря, «процессов на входе» сис­темы в целом. Здесь находятся институты, организую­щие и канализирующие поток требований от обще­ства к государству, инициирующих преобразование этих требований во властные действия. Этот уровень включает политические партии, профсоюзы, другие группы давления, а также средства массовой инфор­мации. Третий уровень включает «процессы на выхо­де» и охватывает деятельность бюрократии, судов и других институтов, входящих в процесс реализации властных решений. Четвертым является собственно индивидуальный уровень. Здесь рассматривается ха­рактер системы соотнесения личности с элементами политической структуры различного уровня.

Таким образом, в рамках рассматриваемой концеп­ции предложено фиксировать особенности полити­ческой культуры через фиксацию частоты проявления различного рода когнитивных, аффективных и оце­ночных ориентации по отношению к политической системе в целом, к различным составляющим ее вход­ных и выходных характеристик, а также к самому индивиду как политическому актору.

На основе эмпирических исследований в рамках предложенной методологической схемы Г. Алмонд и С. Верба старались отнести анализируемую ими по­литическую культуру пяти государств к одному из трех ее идеальных типов или, по крайней мере, опре­делить варианты «пересечения» идеальных типов на практике. Тремя предложенными ими идеальными ти­пами, были «политическая культура участия», «подданническая политическая культура» и «провинциалистская политическая культура».

Политическая культура участия предполагает, что граждане выступают активными субъектами полити­ческой жизни, что они в состоянии реально влиять на политическую систему через участие в выборах, через организацию групп давления, политических партий для выражения своих интересов. В рамках подданни­ческой политической культуры граждане находятся в пассивном или подчиненном положении по отноше­нию к существующей политической системе. Несмот­ря на наличие различных оценочных отношений сис­темы, доминирующими здесь являются представления граждан о своем зависимом положении от политической системы, о невозможности и безрезультат­ности своей активности. Провинциалистская политическая культура присуща обществам с неразвитой политической системой. Индивиды, составляющие такие общества, в принципе не соотносят свое существова­ние с политической системой как таковой, и вопрос о возможностях влияния на систему даже не ставится.

Проблема соотношения конкретной политической культуры и политических институтов является цент­ральной, по мнению авторов, для объяснения эффек­тивности политической системы в целом. Наиболее оптимально для демократии принятие индивидами ценностей, находящих непосредственное выражение в процессе функционирования системы. Кроме того, необходимо точное знание и понимание индивидами действия политической системы, а также положитель­ное эмоциональное и оценочное к ней отношение.

Отметим, что в целом методологии (концепции) политической культуры характеризуются двумя позна­вательными акцентами. Один из них получил услов­ное название сравнительного, другой — социологиче­ского. Под сравнительным использованием концеп­ции политической культуры понимается не просто ее направленность на задачи сравнения между нациями, а прежде всего рассмотрение ее в качестве самостоя­тельного фактора при объяснении различий в нацио­нальных политических структурах и действиях. Со­циологический акцент проявляется при изучении взаимосвязей переменных внутри той или иной поли­тической культуры. При этом предметом непосред­ственного анализа служит уровень личности или груп­пы, а не нации как таковой. Следует принять во вни­мание суть основных критических аргументов, высказанных в адрес поведенческой концепции по­литической культуры.

Поведенческому подходу к политической культуре присущи общие методологические принципы исполь­зования объективных методов и объяснительных мо­делей естественных наук. В самом общем плане смысл этого состоит в том, что для описания и объяснения поведения необходимо использовать специальный язык эмпирически наблюдаемых стимулов и реакций. Тем самым предопределяется, что базовые единицы политического анализа должны максимально соотно­ситься с эмпирически наблюдаемыми и измеряемыми проявлениями поведения. Отсюда широко использу­емые опросные техники и методы статистического анализа зачастую оказываются «нечувствительными» к глубинному культурному и нормативному контексту происходящего.

Кроме того, ставилась под сомнение правомер­ность рассмотрения агрегированных индивидуальных реакций и ориентации в сфере политики в качестве некоторых долговременных факторов поддержания политической системы. Факт существования того или иного политического института естественным обра­зом в рамках подхода увязывается с наличием соответствующих индивидуальных ценностей по его под­держке. Тем самым вне поля зрения оказывалась проб­лема одновременного существования формально разделяемых официальных ценностей и скрываемых реальных политических ориентации.

Весьма жесткая связь, которая обосновывается в рамках подхода между политическими институтами и политической культурой, с очевидностью предпола­гает акцент на рассмотрении этого обстоятельства прежде всего как фактора стабильности системы в це­лом. Это, в свою очередь, скрывало то обстоятельство, что на практике та или иная политическая культура содержит в себе противоборствующие составляющие. Последнее является предпосылкой реализации иных политических траекторий развития.

1. Политическая культура:

интерпретационные подходы

В понимании явления политической культуры с те­чением времени происходили и происходят измене­ния[*]. В этой связи кроме рассмотренных выше поведен­ческих подходов к анализу политической культуры следует сказать и о качественно иной традиции изу­чения данного явления. Наличие этой традиции свя­зано с разным видением задач анализа социальной реальности в рамках бихевиористских и интерпрета­ционных парадигм науки.

При изучении политической культуры бихевио­ризм отличает следование критериям свободной от ценностей позитивистской науки в совокупности с ис­пользованием строгих количественных методов опро­са для получения эмпирических данных. Именно в русле этого подхода были выполнены «классиче­ские» исследования политической культуры, о которых говорилось в предыдущем разделе. Несмотря на отдельные недостатки, этот подход получил наиболее широкое отражение в современной политико-социо­логической литературе.

Отличительной чертой интерпретационных под­ходов к исследованию политической культуры явля­ется поиск «смыслов» политической жизни, вычлене­ние смысловых аспектов политики. При этом исполь­зуется широкий набор методических приемов, начиная от разнообразных описаний и анализа фраг­ментов национальной истории до изучения образцов популярной культуры.

Центральными для некоторых из современных интерпретационных исследований политической культуры являются индуктивные методы и идеи со­циальной антропологии. Здесь, как известно, символ трактуется в качестве ключевого элемента понимания культуры и, соответственно, природы и проявлений человеческого поведения. Влиятельными в этой связи являются работы известного современного антропо­лога К. Гирца¹⁰. Он определяет культуру как совокупность значений, воплощенных в символических формах, включая действия, высказывания и значащие объекты разного рода. Посредством этих форм ин­дивиды общаются друг с другом, обмениваясь опытом, разделяя представления и верования. Основной зада­чей анализа культуры является объяснение значений, интерпретационная экспликация значений, вопло­щенных в символических формах. Подобный анализ культуры оказывается сродни интерпретации литера­турного текста и не предполагает изучения эмпириче­ских закономерностей. При изучении феноменов культуры, по Гирцу, от исследователя требуется не столько внимание к классификациям, количествен­ным характеристикам, поиску функциональных вза­имосвязей, сколько чувствительность к выявлению значений, отделению неясностей от смыслов, умение проникать в суть того образа жизни, который полон смыслов и значений для людей определенного круга.

В рамках подобного подхода происходит распро­странение приемов, предложенных для изучения куль­туры в целом, на область политической культуры. Сле­дует заметить, что такого рода приемы при изучении политической культуры имеют достаточное распро­странение, хотя указания на их использование непо­средственно в самих работах могут отсутствовать¹¹.

В основе некоторых других работ лежат посылки, заимствованные из структурной антропологии¹². В этой связи следует обратить внимание на методоло­гический подход в изучении политической культуры, получивший сегодня достаточно широкий резонанс¹³. По мнению его авторов, предметом политической культуры должны быть не быстро меняющиеся психологические установки, а фундаментальные представ­ления, лежащие в их основе. Другими словами, общий, интегральный смысл политической культуры состоит не в выяснении того, например, справедливым ли яв­ляется правительство. Речь должна идти о полити­ческой жизни в целом, начиная от смысла социаль­ного существования, к общим социальным приорите­там и завершая актуальными вопросами политики¹⁴.

Сторонники этого подхода выделяют четыре ос­новных аспекта. Во-первых, политическую культуру следует рассматривать не как альтернативу рациональ­ному поведению, а как форму рациональности как таковой — культурной рациональности. Во-вторых, формирование культуры происходит адаптивно. Люди вырабатывают свою культуру (в том числе полити­ческую) в процессе принятия решений. Постоянная актуализация и модификация отношений с властью и по поводу нее расставляют акценты в системе пред­почтений. В-третьих, нации в целом не являются представителями идеальных типов политических культур. Каждой нации присуща определенная комбинация их различных типов. В-четвертых, существует ограничен­ное число типов политических культур.

При определении типов политических культур ос­нование дифференциации строится, исходя из пред­ставлений об ограниченном числе «образов жизни», присущих тем или иным культурам. В основе этого, в свою очередь, лежит концепция антрополога М. Дуг­ласа о двух базовых параметрах измерения социаль­ного контроля. Первым является степень многочис­ленности традиционных предписаний и ограничений. Вторым — степень коллективности, фиксирующая си­лу или слабость групповых барьеров. Отсюда форми­руется четырехпозиционная матрица культур или об­разов жизни. Этими культурами являются: «эгалитар­ная», «иерархическая», «индивидуалистическая» и «фаталистическая».

4. Политическая культура и социальные изменения

Следует иметь в виду, что проблематика полити­ческой культуры изначально изучалась применитель­но к обществам в двух качественно различных состоя­ниях. С известной долей упрощения упомянутые выше подходы можно отнести к изучению обществ в стати­ке, в состоянии относительной стабильности. Другое направление исследовало политическую культуру в связи с интенсивными социальными изменениями. Здесь преимущественно рассматривались политика и общества развивающихся стран.

Наиболее известной в этом плане является работа «Политическая культура и политическое развитие», опубликованная под редакцией Л. Пая и С. Вербы в 1965 г. Одной из важных концептуальных состав­ляющих этой и других работ данного направления выступает теория модернизации. Причем категория политического развития использовалась как соотно­сящаяся с категорией модернизации применительно к области политики. Модернизация определялась как процесс изменений, обусловливающий переход от аг­рарного к индустриальному образу жизни, вызванный невиданным ранее ростом знаний и возможностей человека по контролю за условиями своего сущест­вования¹⁵.

В целом возникновение теории модернизации бы­ло сопряжено с активизацией дебатов о природе раз­вития, что в свою очередь было продиктовано новой ситуацией, возникшей во второй половине XX в. после крушения колониальной системы. Нельзя не сказать и о том, что под модернизацией зачастую понималось преодоление отсталости, свойственное традицион­ным обществам, а в качестве модели развития прини­мались характеристики обществ индустриально раз­витых стран Запада. При этом своеобразие историче­ского пути западных стран получало статус некоторого универсального по своей сути закона раз­вития. Предполагалось, что модернизация экономики, политики, социальной жизни развивающихся стран так или иначе должна сопровождаться трансформаци­ей ценностных структур, что в свою очередь невоз­можно без разнообразных инноваций.

В концептуальном плане большая часть работ по теории модернизации находилась в рамках веберовско-парсоновской традиции анализа социального действия¹⁶. Авторы особое внимание придавали изу­чению роли «ментальности», норм и ценностей кон­кретного общества с точки зрения их позитивного или негативного влияния на процессы модернизации. При этом в качестве важнейших составляющих раз­вития рассматривались политическое участие и эко­номическая активность населения. Однако основным препятствием формирования последних как раз и яв­ляются традиционные ценности, присущие обществам развивающихся стран. Отсюда вытекает необходи­мость переориентации элит и создания в развиваю­щихся странах совокупности условий и институтов, обеспечивающих в конечном счете необходимую ос­нову для трансляции и укрепления ценностей совре­менного (западного) общества. Среди их характерис­тик в первую очередь выделялись универсализм, ориентация на достижение цели, успех, функциональ­ная ограниченность (определенность).

Приложение результатов анализа политической культуры к проблемам политического развития позво­ляло точнее, по мнению авторов, определить те ком­бинации ценностей и ориентации, которые влияют на восприятие и направленность новых процессов. Кро­ме того, результаты исследований позволили охарак­теризовать основные черты политики обществ так называемого «незападного типа». В их числе: недифференцированность области политики от социальной и личностной сфер; различия протопартийных груп­пировок не столько по отношению к конкретным вопросам политики, сколько к более широким характе­ристикам образа жизни населения; существенные раз­личия в политических ориентациях поколений; отсутствие консенсуса в отношении целей и средств развития; высокий уровень политической апатии на­селения; слабая дифференциация политических интересов широких масс¹⁷. Анализ различных политических культур должен был способствовать пониманию того, какие политические решения и ресурсы необходимы для достижения изменений в желаемом направлении.

При каких условиях ценностные изменения оказываются более вероятными? Утверждалось, что наиме­нее предрасположены к трансформациям ценности,легитимизирующие функционирование базовых политических структур. В этой ситуации ценностные изменения возможны при условии, когда новые социальные группы (обладающие иными по отношению к существующим базовыми ориентациями) смогут по­лучить   контроль   над  доминирующими   правитель­ственными и прочими структурами или когда эти структуры будут подвергнуты кардинальным преобразованиям. Чем больше степень распространенности ценностей среди широких слоев населения, тем менее вероятны их быстрые изменения. В случае если ценности укрепляются посредством поддержки их выра­жения и наказания оппозиции к ним, то ценностная система остается более стабильной. Когда наиболее уважаемые члены сообщества разделяют базовые цен­ности, значение этих ценностей оказывается стабиль­ным. Однако если, по мнению представителей местных элит, старые ценности не являются более адекват­ными, то они скорее всего получат новую интерпретацию¹⁸.

Как известно, в 60 — 70-е годы модернизационные модели были подвергнуты серьезной критике. Наи­более активно это делалось в рамках концептуаль­ного направления так называемого зависимого раз­вития. Критике подвергалось игнорирование со­циальных, политических, культурных характеристик истории и современной ситуации развивающихся обществ. Основное направление критики было связано с претензией модернизационных проектов на универсальность. Неудовлетворенность теориями мо­дернизации и политического развития, которая была достаточно распространенной и в последние два де­сятилетия отражала среди прочего и некоторые тен­денции в науке более общего плана. К ним следует отнести рост скептицизма в отношении западных ценностей и политико-социальных институтов как таковых.

Тем не менее полемика относительно теории мо­дернизации продолжалась. В качестве аргумента из­начальной правоты этой теории (несмотря на отдельные оговорки) ее сторонники приводят явления кри­зиса    авторитаризма,  наблюдавшиеся   не  только в Восточной Европе и СССР, но и в Китае, Восточной Азии, Южной Европе и Латинской Америке¹⁹. Заметим также, что проблематике политической культуры было уделено внимание в обширной литературе советологического характера²⁰.

Ценностным трансформациям в социально-политической области уделялось внимание и при изучении западных обществ. На основе эмпирических исследований было предложено несколько вариантов объяснения этого феномена. В рамках одного из них из­менения в установках связывались с жизненным цик­лом людей, причем рост консервативных настроений прямо связывался с возрастом индивида. В рамках другого подхода изменения ценностей группы рас­сматривались как результат смены состава последней. Кроме того, была выдвинута идея периодических эф­фектов, когда те или иные политические и социально-экономические события оказывают значимое влияние на установки большинства населения²¹.

Одним из наиболее известных в этой связи является проект изучения ценностей, реализованный под руко­водством Р. Инглхарта. Автор выдвинул две централь­ные гипотезы. Во-первых, индивидуальные приорите­ты и ценности отражают социально-экономический контекст: индивид оценивает как более важное то, в чем он испытывает относительный недостаток. Во-вторых, взаимосвязь социально-экономических усло­вий и ценностных ориентации людей не является од­номоментной, а предполагает существенный времен­ной лаг. Базовые ценности индивида в значительной мере отражают условия, превалирующие в юношеском возрасте. В результате проверки гипотез на основе сравнительного анализа репрезентативных массивов он сделал следующий вывод. Отсутствие серьезных потрясений, наблюдавшихся в западном обществе пос­ле 1945 г., и беспрецедентный рост благосостояния оказали решающее влияние на ценности людей. После­военные поколения делали меньший акцент на ценно­стях экономической и физической безопасности по сравнению со старшими возрастными группами, пере­жившими вторую мировую войну, годы Великой де­прессии. Более молодые возрастные когорты отдавали приоритет таким нематериальным ценностям, как по­требность в общении и качестве окружающей среды²².

Итак, рассмотренные теоретические предпосылки, генезис и особенности формирования современных подходов к изучению политической культуры позво­ляют увидеть, какое содержательное наполнение полу­чают отдельные компоненты политической культуры в рамках основных исследовательских парадигм, уяс­нить происходящие изменения в политической куль­туре в контексте социальных изменений в обществе. Все это следует иметь в виду при изучении состояния политической культуры.

¹ Среди работ этого периода можно выделить такие: Кейзеров Н. М. Политическая культура социалистического общества. М., 1982; Бабосов Е. М. Политическая культура и ее роль в формировании личности. Минск, 1982; Политическая культура социализма / Общ. ред. Л. Н. Коган. Фрунзе, 1984; Васильев В. П., Щегорцев В.А., Яковлев А И. Политическая культура трудящихся: понятие, содержание, структура и функции, М., 1981: Лисенков Н. М. Политическая культура советского человека. М., 1983.

² Политическая культура социализма. С. 24.

³ См.: Лисенков Н. М. Указ. соч. С. 9.

⁴ Almond G. Comparative political systems // Journal of Politics. 1956. N. 18. August. P. 396.

⁵ Beer S. H. and Ulam A.B. Patterns of Government. N. Y, 1958. P. 7.

⁶ Macridis R. Interest groups in comparative analysis // Journal of Politics. 1961. February. P. 40.

⁷ Almond G. A A Dicsipline Divided: Schools and Sects in Political Science. 1990. Sage.

8 Almond G. A and Verba S. The Civic Culture: Political Attitudes and Democracy in Five Nations. Princeton University Press, 1963.

⁹ Almond G. A.  A Dicsipline Divided Schools and Sects in Political Science.

¹⁰ Geertz C. Thick Description: Toward an Interpretive Theory of Culture // Idem. The Interpretation of Cultures. N. Y., 1973.

¹¹ White S. Poutical Culture in Communist States' Some Problems of Theory and Method // Comparative Politics. 1984. N 16.

¹² Merelman R. M. On Culture and Politics in America: A perspective from Structural Antropology // British Journal of Political Science. 1989. P. 465—493.

¹³ Lane Rutb. Political culture. Residual category or general theory? //. Comparative Political Studies. 1992. Vol. 25. N 3. October.

¹⁴ Wildarsky A. Choosing preferences by constructing institutions: a cultural theory of preference formation // American Political Science Review. 1987. Vol. 81. N 1. March.

¹⁵ Political Culture and Political Development / Pye L and Verba S. (eds). Princeton, 1965. P. 13.

¹⁶ Hikeles A. and Smith D. H. Becoming Modem. London, 1974.

¹⁷ Pye L. The Non-Western Political Process // Politics ill Transitional Societies / Kebschull H. G. (eds). N. Y, 1968.

¹⁸ Williams R. M. Change and Stability in Values and Value Systems // Stability and Social Change / Barber B. and Inkeles A (eds). Boston Little, Brown, 1966.

¹⁹ Pye L V. Political Science and the Crises of Autoritarianism // American Political Science Review. 1990. N 84.

²⁰ В ряду важных работ назовем: Browuy A. Political Culture and Communist Studies. London: Macmillian, 1984; Pipec R. Russia under Old Regime. N. Y., 1974; Tucker R. C. Political Culture and Leadership in Soviet Russia: From Lenin to Gorbachev. Brighton, 1987; White St. Political Culture and Soviet Politics. L, 1984.

²¹ Kavanagb D. Political Science and Political Behaviour. L, 1983. P. 19.

²² Ingiebart R. Political Value Orientations // Jennings Al. K. (et al). Continuites in Political Action: A Longitudinal Study of Political Orientations in Three Western Democracies. Berlin; N. Y., 1989.

[*] Наряду с упомянутыми выше авторами в дискуссиях по этому вопросу в разное время принимали участие такие зарубежные специа­листы, как X. Экштейн, Р. Фаген, Р. Инглхарт, Р. Лэйн, X. МакКлоски, Р. Путнам, Л. Пай, Р. Такер, А Вилдавски и др.

Политическая ментальность является одним из час­то употребляемых и вместе с тем неоднозначно толку­емых понятий в современном гуманитарном знании. В последнее время этот термин стал использоваться не только в научном, но и в политическом языке средств массовой информации. Поэтому в поисках ответов на насущные вопросы политики и исследова­тели с неизбежностью сталкиваются с вопросами теоретико-методологического осмысления и эмпири­ческого анализа феномена политической ментальности.

1. 1.      Политическая ментальность в ракурсе

социологического анализа

В целом при трактовке понятия «менталитет» оче­видным является акцент на его психологических ос­нованиях. Так, например, в опубликованной недавно работе «Ментальность россиян» это понятие опреде­ляется как некая специфика психической жизни пред­ставляющих данную культуру (субкультуру) людей, де­терминированная в историческом аспекте эконо­мическими и политическими условиями жизни. Мен­талитет как область психологической жизни людей проявляется через систему взглядов, оценок, норм, умонастроений, представлений, которые основывают­ся на имеющихся в данном обществе знаниях и веро­ваниях. Последние наряду с доминирующими потреб­ностями и архетипами коллективного бессознательно задают иерархию ценностей и соответственно характерные для представителей данной общности убеждения, идеалы, социальные установки¹.

Каковы особенности интерпретации понятия ментальности применительно к сфере политики? В эн­циклопедическом словаре «Политология» отмечается, что понятие «менталитет» используется главным об­разом для обозначения оригинального способа мыш­ления, склада ума или умонастроений социальной группы, слоя, класса. В широком смысле оно охватыва­ет совокупность и специфическую форму организа­ции, своеобразный склад различных психических свойств и качеств, особенностей и проявлений. В бо­лее узком, политическом смысле ментальность — «об­щая для членов социально-политической группы или организации своеобразная политико-психологиче­ская основа, позволяющая единообразно восприни­мать и оценивать окружающую политическую реальность, понимать друг друга и действовать в соответст­вии с определенными устоявшимися в общности нор­мами и образцами»².

Следует специально оговорить специфический ра­курс подхода к анализу политической ментальности, который задается в значительной степени рамками политико-социологического изучения. В наиболее общем плане, как уже отмечалось, в задачи полити­ческой социологии входит изучение и объяснение взаимосвязей и отношений между политикой и обще­ством, между социальными и политическими ин­ститутами, между политическим и социальным пове­дением. Причем в первую очередь внимание сосредо­точивается на тех сторонах сознания, поведения, ментальных структур, которые дают возможность объяснить процессы и явления в области политики. Подобное рассмотрение проблематики политической ментальности современного российского общества диктуется также и тем, что в целом «политическая социология раскрывает отношение общества к госу­дарству и институтам распределения и формирования власти, которое проявляется прежде всего в направ­ленности политического сознания и поведения людей. Политическая социология призвана ответить на воп­рос, как осознаются индивидуумом, социальными группами и слоями, партиями и общественными организациями существующая политическая реаль­ность, система властных отношений, политические права и свободы»³.

Исходя из этого становится понятным, что одним из существенных моментов политической менталь­ности является процесс отражения в сознании людей сложившихся социальных отношений, формирования схемы восприятия, оценки людьми своего положения в социуме. Таким образом, если говорить о методах изучения политической ментальности, то речь среди прочего должна идти об анализе эмпирических прояв­лений идеологий.

В этом плане обращает на себя внимание иссле­довательская традиция школы «Анналов». В трудах ее представителей проблемы исторической ментальности получили основательную разработку. Це­лесообразно, по нашему мнению, принять во вни­мание точку зрения о том, что было бы опасно заключать понятие политической ментальности в рам­ки как чисто психологические, так и истории идей, которой свойственно выводить ментальности из док­трин и интеллектуальных творений ученых людей⁴. Важно, что в русле этой исследовательской традиции достаточно широко распространены интерпретации, в рамках которых ставится знак равенства между «ментальностями», «картинами мира», «идеологиями»⁵.

В этой связи представляет несомненный интерес рассмотрение (хотя бы и краткое) подходов к изу­чению идеологий. Это тем более важно, поскольку методология подходов к эмпирическому анализу по­литических ценностей и убеждений (опора, на кото­рую необходима при практическом исследовании по­литической ментальности) в значительной своей час­ти формировалась в связи с прикладными задачами изучения политических идеологий.

2. Структурные компоненты идеологий как составляющие политической ментальности

Известно, что проблемы исследований идеологий прошли через всю историю Нового времени и дошли до наших дней. Причем терминологическое поле ис­пользования этого понятия было и остается весьма широким. Показателен в этом плане следующий пе­речень вариантов интерпретации данного феномена. Идеологию понимают, например, как процесс произ­водства значений, знаков и ценностей в социальной жизни; как совокупность идей, присущих конкретной социальной группе или классу; как идеи, необходимые для легитимации доминирующей политической силы; как ложное сознание, способствующее политическому господству; как систематически разрываемая, иска­женная коммуникация; как форма мышления, детер­минируемая социальными интересами; как социально необходимые иллюзии; как канал или пространство, в рамках которого актор определяет смысл окружаю­щего его мира; как совокупность убеждений, ориен­тированных на действие; как семиотическое блокирование⁶.

В рамках каких конкретных подходов к изучению идеологий интересующая нас проблематика разраба­тывалась наиболее активно?

Прежде всего, речь должна идти о получившем до­вольно широкое распространение аттитьюдо-бихевиористском подходе, где идеология определялась в тер­минах взаимосвязи между установками (ценностями, идеями, убеждениями) и поведением (мобилизацией, действиями, движениями)⁷. Следует обратить внима­ние на предложенные здесь «координатные оси» ана­лиза политических идеологий: когнитивную (знания и убеждения), оценочную (нормы и ценности), праг­матическую (планы и цели), социальной базы (группы, общности). Немаловажной также является трактовка идеологии как проявления массовой психологии. В этом случае идеология понимается как субъективная система мышления, которую составляют всевозмож­ные формы рационализации, совокупности образов и восприятие социальной реальности, эмоционально окрашенное отношение к политическим идеям и дей­ствиям⁸.

Здесь же следует иметь в виду активно разрабаты­вавшуюся проблему структурных составляющих иде­ологии. Потребность в ее решении была вызвана сре­ди прочего необходимостью определения таких ком­понентов идеологии, которые были бы доступны для непосредственного эмпирического изучения. Несмот­ря на продолжающиеся дискуссии по этому вопросу, можно говорить о наличии в структуре идеологии элементов различного уровня обобщения и система­тизации. Можно сослаться в этой связи на опыт выч­ленения различных уровней идеологии⁹.

При таком подходе первым выступает уровень, на котором мировоззрение получает более или менее систематическое, последовательное и четко сформу­лированное выражение. Вторым является уровень так называемой «параидеологии». Здесь получают выраже­ние разнообразные идеологические элементы, однако в значительно менее систематизированном виде. Тре­тий уровень идеологии непосредственно связан с практикой, опытом индивида и нерефлективно вы­ражается как здравый смысл. По всей видимости, по­литические ценности, установки, убеждения, как интериоризированные индивидами характеристики социума — эмпирические проявления идеологии, — в наиболее отчетливом виде проявляются на втором и третьем из предложенных выше уровней.

3. Политические установки и ценности

Эмпирические исследования политических устано­вок и ценностей как составляющих идеологий в нача­ле своего появления имели преимущественно описа­тельный характер. В большей части они опирались на концепции и методы, предложенные в начале 60-х годов в США. Широко известными в этой связи явля­ются работы Ф. Конверса, А. Кэмпбелла и других ав­торов¹⁰. Остановимся несколько подробнее на цент­ральных посылках и результатах, которые были полу­чены в ранних работах Ф. Конверса и позднее подтверждены другими авторами.

Здесь идеология определялась как система убежде­ний, с которой соотносится совокупность индивиду­альных установок. Понимание людьми политической реальности, возникающие в этой связи оценки рассматривались в терминах систем убеждений индиви­дов. Системы убеждений определялись через образую­щие их элементы и отношения. Причем каждый эле­мент, по мнению авторов, имеет определенное, не сводимое к другому значение и входит одновременно в более широкую совокупность. Наличие фактора ограничений или внутреннего соответствия системы убеждений приводит к тому, что изменение одного из элементов влечет изменение другого. Отношения меж­ду элементами системы убеждений структурируются посредством специфических параметров, определяю­щих ассоциативные или диссоциативные отношения между ними.

Системные качества убеждений, характеризующие их внутреннюю структуру в целом, определяются тре­мя факторами: логическими, психологическими и со­циальными. Наибольшая роль, по Конверсу, принадлежит социальным факторам. Это значит, что природа социально-политической среды, в которую включен индивид, оказывает решающее влияние на формиро­вание систем убеждений. Социальное окружение индивида обеспечивает его информацией о значимости тех или иных сторон политической жизни, о возможных параметрах их оценки, о соотнесении друг с другом.

На основе приведенных посылок системы убежде­ний изучались с помощью опросных методик, позволявших анализировать эмпирические данные в обоб­щенном виде. Последнее давало возможность описы­вать идеологию в терминах системы убеждений не­скольких типологических групп индивидов, которые в совокупности представляли исследуемое население. Основные результаты исследований в рамках этой концепции можно сформулировать следующим об­разом.

Во-первых, составляющие системы политических убеждений «среднего индивида» оказываются не столь взаимосвязанными друг с другом, как это можно было предполагать. Так, американские избиратели в зна­чительной части одновременно разделяли два типа представлений, которые в собственно идеологическом смысле слабо стыкуются между собой. Так, избиратели поддерживали усиление роли государства и правительства по обеспечению различных форм социаль­ной защиты и в то же время выступали за необхо­димость снижения налогов, «несмотря на то что это приведет к сокращению важных социальных про­грамм»¹¹. Результаты английских исследователей по­казали, что даже применительно к меньшинству людей, обладающих хорошо артикулированными и стабильными политическими представлениями, ло­гическая взаимосвязь установок оказывается относи­тельно слабой¹².

Во-вторых, широко распространено непостоян­ство политических установок. Поддержка предлагае­мых решений тех или иных вопросов может меняться во времени весьма стремительно, в зависимости от хода политических процессов, особенностей социаль­но-экономической ситуации и прочих обстоятельств.

В-третьих, наблюдаются очевидные индивидуаль­ные различия в концептуализации политического вы­бора. Было изучено, в какой степени при объяснении людьми конкретных явлений из мира политики, про­явлений индивидуальной политической активности они опираются на те или иные идеологические ка­тегории. При этом выяснилось, что только сущест­венно меньшая часть населения мыслит «идеологи­чески». Оказалось также, что характеристики респо­ндентов отличаются в зависимости от того, на каком уровне исследуются идеологические составляющие структуры сознания. На «операциональном уровне», где выявлялась степень поддержки конкретных прави­тельственных программ, большая часть американских избирателей проявляли себя как либералы. На уровне «идеологическом» при выявлении представлений о ро­ли правительства в более общем, «концептуальном плане» большинство американцев оказываются кон­серваторами. На уровне самоидентификации, когда респонденты сами относили себя к либералам или консерваторам, число сторонников каждого идеоло­гического направления оказалось примерно одинако­вым¹³.

Особо следует остановиться на исследованиях по­литической социализации. Центральная посылка это­го направления также заключалась в том, что полити­ческие убеждения индивида определяются окружаю­щими его условиями. Особенно активно исследова­ния политической социализации проводились в 60—70-х годах. Изучались разнообразные факторы — агенты социализации, опосредующие первичные контакты детей с окружающей их сферой политики. На больших массивах первичных данных анализу подвергались политические установки детей и в то же вре­мя характеристики политического сознания их роди­телей, сверстников, доминирующих представлений в школе и т. п. факторы¹⁴. Среди основных выво­дов этого направления можно выделить нестабиль­ность политических установок. Кроме того, получило эмпирическое подтверждение то обстоятельство, что лишь в меньшей части наблюдений проявляется значимость факторов непосредственного социокультурного окружения как детерминант политического со­знания.

При этом взгляды на содержание и особенности политического сознания претерпевали изменения. Приведенные выше выводы строились на исследова­ниях 50—60-х годов и стали широко признанными в последующие десятилетия. Позднее были получены данные о большей степени стабильности и последова­тельности политических ценностей, что дало возмож­ность говорить об известной абсолютизации перво­начальных выводов. При этом серьезной критике под­вергались исходные методические посылки, инстру­ментарий исследований, характер интерпретации первичных данных¹⁵.

4. Психологический базис политических идеологий

Отдельное направление исследований идеологий связано с поиском их психологических оснований. В русле этого направления утверждается, что изучение идеологий в рамках таких дисциплин, как история, политические науки, социология, дает позитивные ре­зультаты, однако ряд важных составляющих анализа остается за кадром. С одной стороны, идеологии дете­рминируются реакциями конкретных индивидов на политические и социальные условия. С другой сторо­ны, идеологии как совокупность установок, разделя­емых людьми, являются продуктом сознания. Другими словами, идеологии можно рассматривать как явле­ния, имеющие в своей основе психологические со­ставляющие.

Одним из широко известных проектов этого на­правления является исследование «авторитарной лич­ности», которое проводилось Т. Адорно и его кол­легами¹⁶. Исходный замысел психологов состоял в поиске личностных характеристик, которые спо­собствуют предрасположенности индивида к приня­тию фашистской идеологии, а также выявлению особенностей личностной динамики, обусловливающих подобные установки. В ходе эмпирического анализа использовались так называемые F- шкалы. Последние были образованы совокупностью шкал антисемитиз­ма, политико-экономического консерватизма (под­держка сложившегося статус-кво в интересах предста­вителей бизнеса), этноцентризма (идентификации с представителями «своей группы» и неприятия «чу­жих», например мигрантов или чернокожих). В соот­ветствии с концепцией авторов эти три характерис­тики коррелируют между собой и объединяются по­средством более общего, интегрального показателя личностных диспозиций, определяемого как синдром авторитаризма.

Среди особенностей авторитарных убеждений на­блюдались высокий уровень озабоченности пробле­мами власти; стереотипность мышления; жесткое сле­дование «конвенциональным», т. е. доминирующим, ценностям; неприятие перемен; подчинение власти и поддержка санкций по отношению к нарушителям существующего порядка; положительное отношение к созданию барьеров, минимизирующих «чужое влия­ние», и некоторые другие характеристики.

Последующие исследования были связаны с ви­дением авторитаризма как проявления сущностных характеристик мышления как левого, так и правого политического спектра, как идеологии в целом. В этой связи была выдвинута концепция догматизма, предложенная М. Рокичем. Для догматически мыс­лящего индивида свойственна относительно «замк­нутая система убеждений», закрытость по отношению к новым идеям, низкий уровень терпимости¹⁷. Из­вестны также работы X. Айзенка, посвященные концептуализации и эмпирическому обоснованию жест­кого (авторитарного) и мягкого (либерального) ти­пов или стилей мышления в отношении политики¹⁸. Анализ проводился в пространстве двух координат­ных осей: знака политических идеологий (лево-пра­вой) и социально-классовых параметров. Айзенк при­шел к выводу, что фактор социально-классовой принадлежности позволяет наиболее точно предска­зывать характер политического мировоззрения. Не­зависимо от того, являются ли ориентации респондентов левыми или правыми, представителям ра­бочего класса в значительной степени свойствен жесткий тип мышления, тогда как представители среднего класса обладают мягким, или либеральным, мышлением.

Впоследствии упомянутые психологические подхо­ды были подвергнуты серьезной критике. В частности, отмечалась неадекватность индикаторов-ценностей, используемых в F-шкалах Адорно¹⁹. Повторные иссле­дования фиксировали недостаточную надежность эм­пирических процедур, когда изменение формулиро­вок и порядка переменных приводит к существенному изменению результатов в сторону ослабления прояв­ления авторитаризма²⁰. Были подвергнуты сомнению интерпретации, объясняющие политические установ­ки исключительно личностными и статусными харак­теристиками²¹.

Исследования психологических особенностей со­знания, опосредующих политические ориентации, продолжались и в дальнейшем. Было выявлено, напри­мер, что радикалы зачастую более импульсивны, чаще испытывают потребности в автономии, изменениях. Для консерваторов характерна тяга к порядку, приня­тию социальной реальности; готовность к помощи оказавшимся в сложном положении; стремление из­бежать возможных ситуаций, когда наносится вред другому²². Индивиды, разделяющие радикальные на­строения, оказываются также более мобильными, в большей степени ориентированными на поиск чувственных переживаний. Консервативно ориенти­рованные индивиды зачастую стараются сохранить свою анонимность, среди них шире, чем в других группах, распространена боязнь смерти²³.

5. Политическое мышление и механизмы

предпочтений

Данное направление получило развитие в 70 — 80-е годы. По сути оно связано с переходом от пред­ставлений о несвязанности и непостоянстве полити­ческих установок среднего индивида, от представле­ний, ставящих под вопрос наличие индивидуальной системы политического сознания как таковой, к более тщательному изучению возможных факторов детерминации особенностей политического сознания и мышления.

В исследовании Стимсона стабильность и после­довательность    политических   установок   изучалась в связи с дифференциацией так называемых когнитивных возможностей индивидов. Особое внимание; в этой связи уделялось уровню образования и степени политической информированности людей. Было по­казано, что для лиц с развитыми когнитивными спо­собностями характерной является высокая степень последовательности   и   стабильности   политических установок. Низкие когнитивные возможности не пред­полагают стройной системы политических предпоч­тений²⁴.

В ряде работ сделана попытка разрешить следую­щую проблему. Если большинству людей свойственна крайне невысокая информированность о политике, то каким образом они формируют свое отношение к конкретным вопросам, каков механизм принятия тех или иных политических решений на индивидуальном уровне? Сошлемся в этой связи на известную работу П. Снидермана и его коллег²⁵.

Исходным здесь было предположение о том, что рядовые граждане не обладают «законченным» набо­ром мнений по широкому кругу политических воп­росов. Поскольку вынесение суждения является слож­ным по своей природе феноменом, то оптимизация процесса его принятия предполагает использование специфических схем упрощения. Эти средства упро­щения позволяют рядовому гражданину выносить суждения о конкретных политических вопросах, не обладая при этом всей полнотой информации. Среди подобных средств упрощения — эвристик — значительную роль играют эмоционально-оценочные ком­поненты.

На основе эмпирических исследований было по­казано, как индивидуальное принятие или непринятие тех или иных вопросов, эмоционально окрашенное отношение к ним влияют на структуру политических убеждений. Отчетливо это проявляется в связи с изу­чением расовых проблем. Респонденты принимают решение о принятии или непринятии политики, ориентированной на поддержку черного населения, чаще всего в связи с их эмоциональным отношением к этой группе населения в целом. Однако влияние чувств и эмоций может быть как явным, так и не столь очевидным. По мнению авторов, фундаменталь­ным способом, с помощью которого индивиды обес­печивают субъективную стабильность своих полити­ческих убеждений, является их соотнесение с индивидуальными эмоционально-оценочными предпочте­ниями²⁶.

Достаточно активно в последнее десятилетие раз­рабатывается проблема политического мышления. Од­на из наиболее известных в этом плане работа Ш. Розенберга «Смысл, идеология и политика», методологической основой которой является когнитивная психология Ж. Пиаже²⁷. Здесь знания рассматривают­ся не просто как отражение объективной реальности. Между актом опыта и процессом понимания включа­ется мыслительная активность индивида, предпола­гающая в свою очередь процесс субъективного описа­ния или интерпретации. Цель последнего состоит в поддержании адаптивных отношений индивида с окружающей его реальностью. Установки и убежде­ния, по мнению автора, являются производными этого процесса. Их следует анализировать через соотне­сение со структурой мышления, с тем, как люди ду­мают.

Результаты эмпирического исследование того, как люди мыслят о международных отношениях и внутренней политике США, позволили сделать вывод о серьезной дифференциации мышления. Причем различия здесь касались не столько степени «включен­ности» индивида в данные предметные области, сколь­ко самой структуры мышления, типа используемой логики. Были зафиксированы последовательное, линейное и систематическое мышление.

Последовательное мышление присуще индивидам, для которых не свойствен причинный анализ явлений в области политической жизни. В целом предмет по­литики как таковой имеет для них весьма отвлеченное значение. Мышление при этом строится в категориях индивида, а не группы. Действия других не рассмат­риваются во взаимосвязи, а интерпретируются в их конкретности. Линейное мышление является более аналитичным. Политика здесь рассматривается как ие­рархически структурированное пространство, где происходит борьба за власть между индивидами и между группами. Социальные группы определяются в связи с их непосредственными действиями. В рамках этого типа мышления возникает вопрос о полити­ческой самоидентификации. Для систематического мышления свойственно рассмотрение политики как системы «регуляций», созданных для достижения определенных целей и принципов. Именно в этом свете рассматриваются конкретные политические си­лы, предпочтения или политические решения. Подоб­ным образом мыслящие индивиды рассматривают се­бя как свободно действующих и думающих граждан, являющихся одновременно членами больших со­циальных общностей.

6. Исследования современной российской

политической ментальности

Во второй половине 90-х годов в целом ряде ис­следований отечественных авторов аналитические усилия были направлены на выявление отношения населения к базовым социально-политическим ценностям в постперестроечной России. Вопрос о выясне­нии доминирующих типов политических ценностей, которые присущи тем или иным социальным слоям или группам, решался на путях построения типологий. Иными словами, делались попытки определения типов политического мировоззрения как ценностной осно­вы политической ментальности. Говоря об особенно­стях теоретических и эмпирических типологий, сле­дует отметить ряд обстоятельств.

В отдельных работах российских авторов особое внимание было уделено типологии политических цен­ностей, их теоретическому основанию. В качестве по­следних зачастую (особенно в конце 80-х — начале 90-х годов) использовались оппозиция «либерализм — консерватизм»²⁸.

Нисколько не умаляя значения подобных исследо­ваний, нельзя не обратить внимание на то обстоятель­ство, что теоретические типологии по своей природе являются идеально-типическими конструкциями, не имеющими в реальности своего конкретного эквива­лента. Идеальные типы при этом разрабатываются для того, чтобы сравнить, в какой мере наблюдаемое в ре­альности явление отличается по своим характеристи­кам от некоторой идеальной модели. Применительно к анализу реального состояния политической мен­тальности современного российского общества по­добные подходы имеют определенные ограничения. Во-первых, сами типы зачастую не являются исчер­пывающими и взаимно исключающими. Во-вторых, при их создании используется небольшое число оснований. В-третьих, критерии, используемые для обо­снования типологии, могут быть выбраны весьма про­извольно, что в свою очередь скажется на познавательных возможностях теоретических моделей.

Значительно более многочисленными были проек­ты изучения структуры политических ценностей с применением «жестких» исследовательских практик. Здесь для изучения того, в каком сочетании базовые политические ценности находят отражение в массо­вом сознании и тем самым образуют реальные типы политической ментальности, применялись различные процедуры многомерной классификации. Показатель­ными в этом плане являются интересные результаты, приведенные в работах Рукавишникова В. О., Лапина Н. И., Шмелева А. Г., Дубова И. Г. и других авторов²⁹.

Какие ресурсы для продвижения в изучении фе­номена политической ментальности имеются в на­стоящее время? Целесообразно, по нашему мнению, обратиться к возможностям качественных методов сбора и интерпретации данных. Особенное значение этот исследовательский «ход» приобретает в связи с тем, что в предметном плане политическая ментальность изначально предполагает «понимание», интерпретацию.

Остановимся более конкретно на вопросе о том, чем конкретно могут обогатить качественные подхо­ды исследования политической ментальности?

Заранее оговорим, что мы рассматриваем количест­венные и качественные методы как взаимодополня­ющие, а отнюдь не конкурирующие. Тем не менее количественные и качественные исследования серьез­но отличаются друг от друга уже по своим целям. Так, количественные подходы к изучению политической ментальности позволяют квантифицировать и выра­зить в форме конкретных эмпирических индикаторов те или иные ее устойчивые черты. Это в свою очередь позволяет «измерить» исследуемые ценностные ком­поненты политической ментальности с точки зрения степени их распространенности в выборочной сово­купности. На этой основе правомерным становится распространение полученных результатов на более широкие по численности группы населения, представ­ляющие собой генеральную совокупность по отноше­нию к совокупности выборочной.

Отсюда логика количественного исследования, ориентированного на получение репрезентативных данных о характеристиках политической менталь­ности, определяет и его конкретную методическую специфику. Это означает, что выборка исследования должна состоять из статистически значимого числа наблюдений; методика сбора первичной информации представляет собой структурированное интервью по преимуществу с закрытыми вопросами; в процессе анализа эмпирических данных используются вероят­ностные математические методы.

Естественно, что любая исследовательская процеду­ра имеет как преимущества, так и недостатки. При исследовании различных компонентов политической ментальности жестко структурированными, количест­венными методами не всегда удается получить от рес­пондента именно ту информацию, которая необходи­ма. Наиболее часто, как показывает исследовательская практика, это может быть связано со следующими обстоятельствами.

Во-первых, в предметную область эмпирического исследования политической ментальности попадают такие вопросы современной российской действитель­ности, относительно которых в обществе наблюдается серьезная поляризация. Вместе с тем относительно этих же вопросов осуществляется достаточно жесткий нормативный «прессинг» со стороны подавляющего большинства отечественных средств массовой инфор­мации. В этой ситуации относительно высокой оказы­вается вероятность нежелания части респондентов от­вечать на предложенные вопросы. Во-вторых, оценоч­ные суждения о тех или иных сторонах политической жизни, а именно они зачастую используются в ис­следовании в качестве эмпирических индикаторов конкретных политических ценностей, могут предъяв­лять слишком высокие требования к когнитивным возможностям отдельных респондентов. В-третьих, среди изучаемых составляющих политической мен­тальности имеются чувственно-эмоциональные ком­поненты, непосредственная фиксация которых с помощью структурированных опросных методик с за­крытыми вопросами представляется затруднительной. В-четвертых, использование в ходе исследования по­литической ментальности данных, полученных только с помощью количественных методов, чревато непол­нотой анализа в целом. В этом случае за пределами внимания исследователя могут оказаться важные осо­бенности социально-экономического и политическо­го контекста ситуации, обусловливающие конкретные проявления политической ментальности. В-пятых, не­маловажной оказывается и меньшая стоимость каче­ственных исследований.

Перечисленные содержательные «лакуны», возни­кающие в связи с применением только количествен­ных методов исследования особенностей полити­ческой культуры современного российского общества, могут быть минимизированы, по нашему мнению, если обратиться к возможностям качественных ме­тодов[*].

Общим отличием методов количественного и каче­ственного анализов является ориентация последних на выявление глубинных причин оценок и мотивов действий респондента. Особенно ценным такой ра­курс анализа является в связи с изучением полити­ческой ментальности общества в период кардиналь­ных трансформаций. Цель, на достижение которой направлены качественные подходы, диктует конкрет­ные методические способы их реализации. Исследова­нию здесь подлежит небольшое, нерепрезентативное число наблюдений; в большинстве случаев использу­ются неструктурированные способы сбора первичной информации, на этапе обработки и анализа эмпири­ческих данных применяются процедуры нестатисти­ческой природы. Говоря о качественных подходах к исследованию политической ментальности совре­менного российского общества, следует отдельно упо­мянуть о проблемах сбора эмпирической информа­ции и интерпретации качественных данных.

Как известно, существуют различные качественные методы сбора первичной информации — прежде всего фокус группы и глубинные интервью. Наиболее аде­кватным для решения задач диссертационного иссле­дования представляется использование глубинных интервью. Глубинное интервью представляет собой неструктурированное (или полуструктурированное) интервью, когда высокопрофессиональный интервью­ер в ходе прямого контакта с респондентом выявляет его мотивы, установки, чувства в отношении предмета исследования. Познавательные возможности глубин­ных интервью позволяют зафиксировать реальные особенности проявления политической ментальности во всем многообразии и богатстве их проявления. Тем самым мы выходим на уровень того, что лежит за поверхностью конкретных политических оценок и мотивировок и, таким образом, получаем возмож­ность более глубоко понять специфику современной российской политической ментальности.

Преимущества глубинных интервью по сравнению с фокус группами состоят в том, что зачастую здесь достигается более глубокий уровень проникновения в интересующую исследователя предметную область. Наше обращение к возможностям глубинных интер­вью связано также и с тем, что здесь в отличие от метода фокус групп первичная информация исходит от конкретного респондента, а не от группы (хотя и однородной) в целом. Кроме того, в случае проведе­ния индивидуального глубинного интервью, а не фо­кус группы устраняется проблема группового давле­ния. Респондент оказывается свободным в изложении своих представлений, мнений, оценок. В такой ситуа­ции повышается вероятность его искренности и пол­ноты высказываний относительно непростых проб­лем современной политической действительности России.

Вместе с тем не стоит упускать из поля зрения и ряд требований, которым необходимо следовать при ис­пользовании этого метода. К последним относятся вы­сокие требования к профессиональным навыкам интервьюеров, а также необходимость больших вре­менных затрат на этапе анализа и интерпретации ма­териалов глубинных интервью.

¹ См.: Ментальность россиян: специфика сознания больших групп населения России /Под общей ред. И. Г. Дубова М, 1997. С. 12.

² Политическая энциклопедия: В 2 т. Т.1. М., 1999. С. 690.

³ Политическая социология / Под ред. Ж. Т. Тощенко. М., 1993. С. 15.

⁴ См.: История ментальностей, историческая антропология. М., 1996. С. 36.

⁵ См. там же. С. 78.

⁶ Eagleton Т. Ideology: an Introduction. N. Y., 1991. P. 2.

⁷ Drucker H. M. Political Uses of Ideology. United Kingdom: MacMillan, 1974; Sartori f. Politics. Ideology and Belief System // American Political Science Review. 1969. Vol. 63. P. 398—411.

⁸ Данная проблематика освещается в следующих работах: Reich W. The Mass Psychology of Fascism. N. Y., l970; Adorno Т., Frenkel-Brunswic E., Sanford N. and Levinson. D. The Authoritarian Personality. N. Y., 1950.

⁹ Roots M. The Dominant Ideology: Thesis and Its Critics // Sociology. 1981. Vol. 15 (3).

¹⁰ Converse P. E. The nature of belief systems in mass publics // Ideology and Discontent / Apter D. (ed.). N. Y., 1964; Campbell A, Converse P. E., Miller W. E. and Stokes D. E. The American Voter. N. Y., 1960.

¹¹ Converse P. E. Op. cit. P. 209.

¹² Butler D. and Stokes D. Political Change in Britain. London: Macmilhan, 1969.

¹³ Free L and Cantril H. The Political Beliefs of Americans. N. Y., 1968.

¹⁴ Среди известных в этой области работ можно отметить следую­щие: Jennings M. К. and Niemi R. G. The transmission of political values from parent to child // American Political Science Review. 1968; Dowse R. E. and Hughes J. A Girls, boys and politics // British Journal of Sociology. 1971.

¹⁵ Femia J. Elites, participation and the democratic creed // Political Studies. 1979. Vol. 27. N 1. Nie N., Verba S. and Petrocik J. The Changing American Voter. Cambridge, 1976.

¹⁶ Adorno T., Frenkel-Brunswick E., Sanford N. and Levmson D. Ibid.

¹⁷ Rokeacb M. The Open and Closed Mind. N. Y, I960.

¹⁸ Eysenck Y. U. The Psychology of politics. L, 1954; Idem. Social attitudes and social class // British Journal of Social and Clinical Psyc­hology. 1971. N 10.

¹⁹ Hamilton R. Class and Politics in the United States. L, 1972. Ch. 11.

²⁰ Campbell A, Converse P. E., Miller W. E. and Stokes D. E. Op. cit. P. 512¾516.

²¹ Rogin M. The Intellectuals and McCarthy: the Radical Specter. Cambridge, 1967.

²² Joe V. C. Personality correlates of conservatism // Journal of Social Psychology. 1974. Vol. 93. P. 309—310.

²³ Wilson G. D. Manual for the Wilson-Pauerson Attitude Inventory. Windsor, 1975.

²⁴ James S., Belief A. Systems: Constraint. Complexity and the 1972; Election // H. F. Weisberg (eds.) Controversies in American Voting Behav­ior / R. D. Niemi and San Francisco Freeman, 1975.

²⁵ Sniderrnan P. M., Brody R. A, Tetlock Ph. E. Reasoning and Choice. Explorations in Political Psychology. Cambridge, 1991.

²⁶ Ibid. P. 58¾70.

²⁷ Rosenberg Sh. W. Reason, Ideology and Politics. Oxford, 1988.

²⁸ См., напр.: Козлова Н., Рылева С., Степанов Я, Федотова В. Ценностные ориентации — предпосылка программ переустройства общества // Общественные науки и современность. 1992. № 1.

²⁹ Лапин Н. И. Модернизация базовых ценностей россиян // Социс. 1996; Рукавишников В. О. Социология переходного периода // Социс. 1994. № 8—9; Шмелев А Г. Психология политического проти­востояния: тест социального мировоззрения // Психологический журнал. 1992. № 5: Ментальность россиян: специфика сознания боль­ших групп населения России / Под общ. ред. И. Г. Дубова М., 1997.

Глава шестая

ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ

Изучение социологическими методами полити­ческой деятельности и политического поведения раз­личных социальных групп предполагает выяснение в этом роли массового политического сознания. Хотя участие в политической жизни, в тех или иных поли­тических движениях и может носить стихийный ха­рактер, значение массового (группового) сознания всегда велико. От его состояния, господствующих в нем идей и настроений зависит чрезвычайно много.

1. Структура и содержание политического сознания

Политическое сознание — одна из основных форм общественного сознания. Как и все остальные (право, искусство, мораль, религия), она имеет свой специфи­ческий объект отражения. В качестве такового выступает политическое бытие (политическая деятельность, поведение) социальных субъектов. Основными субъ­ектами политической деятельности являются классы. Именно с момента их исторического возникновения появляется политическая деятельность как таковая. Она предполагает создание специальных институтов (организаций), с помощью которых классы, взаимо­действуя, реализуют свои специфические интересы, ведут борьбу за власть, политическое господство, вла­дение ресурсами, территориями и т. д. Господствую­щие в обществе классы регулируют производство и распределение духовных (идейно-нравственных) ценностей своего времени; а это значит, что их идеи и ценностные ориентиры доминируют в обществен­ном сознании. Это относится ко всем формам обще­ственного сознания, включая политическое.

Классы отнюдь не единственные субъекты полити­ческой деятельности. Наряду с ними в этом качестве выступают нации (народности), социально-демогра­фические, социально-профессиональные группы и со­циальные слои населения.

Социологическое изучение политического созна­ния предполагает его соотнесение с объектом отраже­ния, т. е. с политической деятельностью (поведением), с теми условиями, в которых она формируется, функционирует, развивается (руководствуясь при этом со­отнесении принципом единства сознания и деятель­ности).

Политическая деятельность осуществляется в сис­теме определенных общественных отношений, имма­нентных тому или иному общественному строю. Она всегда направлена либо на их развитие (совершенст­вование), либо на их разрушение (замену). Такого ро­да направленность политической деятельности прида­ют наиболее активные группы, функционирующие внутри классов и других социальных общностей, име­ющих собственные политические интересы.

Политическая деятельность, как и любая другая, включает средства и методы, с помощью которых до­стигаются поставленные на определенную временную перспективу цели. При этом цели и методы их дости­жения должны соответствовать общечеловеческим нормам морали и нравственности. Всякое их забвение, нарушение, чем бы оно ни оправдывалось, ведет к огромным политическим и социальным издержкам, к серьезным духовным деформациям.

Политическая деятельность, ориентирующаяся на сверхрадикализм, экстремизм, волюнтаризм, автори­тарное подавление оппозиции, инакомыслия, не мо­жет привести в конечном счете к позитивным переменам, к утверждению в обществе социальной спра­ведливости, идеалов и ценностей гражданского общества.

Выяснение природы политического сознания пред­полагает соотнесение политической деятельности (поведения) как его основного объекта отражения с экономической, ибо последняя является тем фундаментом (первопричиной), который в конце концов определяет изменения в самом политическом созна­нии. Это не означает, однако, что экономика непо­средственно определяет сущность политической деятельности как объекта отражения и тем более специ­фику способа его отражения в политическом сознании.

Еще бытующие представления о том, что полити­ческое сознание непосредственно и полно отражает экономические отношения, — явное упрощение слож­ных связей и взаимозависимостей между экономикой, политикой и политическим сознанием. Из весьма рас­пространенного утверждения, что политика есть кон­центрированное выражение экономики, идущего от В. И. Ленина, отнюдь не следует, что политическое со­знание непосредственно отражает экономические от­ношения, экономический базис. Экономические отно­шения — первопричина появления политики. Они обуславливают направленность и основное содержа­ние политики. Но политика при этом остается относи­тельно самостоятельной (автономной) и в свою оче­редь воздействует на экономику, стимулируя ее раз­витие (или затрудняя его).

Политическая деятельность испытывает на себе влияние наряду с экономикой всей суммы социаль­ных, культурных, этнических и других условий, в кото­рых она проистекает, и особенно она зависит от со­циального расслоения общества и от изменений, про­исходящих в социальной сфере.

В политическом сознании получает отражение от­ношение различных групп населения к общественно­му строю, к системе собственности и власти, к госу­дарству, политическому режиму, партиям и обще­ственным движениям. Все это обусловливает сложный, внутренне противоречивый и постоянно изменяю­щийся характер политического сознания.

Политическое сознание выполняет в обществе спе­цифические функции. Главными среди них являются: политическое целеполагание и политическое про­граммирование. Они теснейшим образом взаимосвя­заны. Основной задачей любой политики является вы­работка системы целей, соответствующей интересам данного класса (группы), а также стратегии и тактики, необходимых для ее реализации. Эти цели и способы их достижения находят свое теоретически обоснован­ное воплощение в соответствующих программах, заяв­лениях, декларациях субъектов политической деятель­ности.

Политическое сознание не только отражает поли­тическую деятельность, но и активно воздействует на нее, формирует определенные требования к ней. В этом состоит его нормативная роль. Его нормотворческая функция заключается в том, что оно формирует определенную систему ценностей (таких, например, как толерантность, демократичность, патриотизм, интернационализм, коллективизм и т. д.). Оно выпол­няет также и научно-познавательную (когнитивную) функцию, предполагающую систематически осущест­вляемый анализ политической практики и выявляю­щий ее определенные закономерности и тенденции (на базе чего вырабатывается политическая стратегия и тактика).

Политическое сознание, как и все другие формы общественного сознания, обладает «памятью». Конеч­но, в каждый конкретный момент времени оно выра­жает актуальные стремления и потребности тех или иных субъектов политического действия, но при этом направлено в будущее и вместе с тем покоится на опыте прошлого, на его традициях, обычаях, знаниях. Каждый период исторического прошлого соответст­вующим образом запечатлен в политическом созна­нии. Изучая его состояние, следует всегда соотносить последнее с конкретным содержанием четко определенных периодов истории. Без такого экскурса в прошлое трудно правильно оценить настоящее со­стояние политического сознания.

Следует специально подчеркнуть, что на определен­ных, особенно переломных, переходных этапах ис­тории происходит актуализация исторической памя­ти, прошлое как бы вторгается в сегодняшний день и заставляет по-новому взглянуть на себя, с одной стороны, и оказывает при этом определенное воздей­ствие на дела текущие — с другой. В этих условиях характерные черты политического сознания прошло­го времени как бы вновь оживают и становятся харак­терными чертами настоящего. Конечно, это состояние преходяще, и такое столкновение идей, концепций, настроений, связанных с прошлым и настоящим, спо­собно создать конфликтную ситуацию, определенную напряженность в политическом сознании.

По степени и формам отражения сущности и со­держания политической деятельности в структуре политического сознания выделяются два диалекти­чески взаимосвязанных уровня: теоретический и обы­денный. Для теоретического уровня характерна ориентация на раскрытие закономерностей (тен­денций) политической жизни общества и их ис­пользование в организации практической полити­ческой деятельности. Его содержание составляет выработка теорий и концепций, обоснование системы ценностей и политических установок. Этот уровень связан непосредственно с деятельностью идеологов и потому нередко называется политической иде­ологией. Политическая идеология более подвижна и изменчива, чем политическое сознание в целом, и тем более, чем его такая часть, как обыденное сознание. Субъекты политической деятельности только тогда могут рассчитывать на успех, если их идеоло­ги постоянно анализируют и обобщают социально-экономические и политические явления и вырабаты­вают соответствующие коррективы для политической стратегии и тактики, если умеют предвидеть измене­ния в общественных потребностях и расстановке противоборствующих сил. Политическая идеология играет значительную роль в духовной жизни обще­ства, она оказывает влияние на образование, искус­ство, нравственность. Политическая идеология много­образна. Она прямо и непосредственно обслуживает нужды и цели того или иного класса (социальной группы), отсюда и существует ее классификация, ее подразделение на идеологию буржуазную, идеологию пролетарскую, идеологию мелкобуржуазную и т. д. Пролетарская идеология, или идеология рабочего класса, воплощена в марксизме, в теориях и концепци­ях социал-демократического толка. Иначе говоря, иде­ология имеет ярко выраженный классовый характер, и господствующей в обществе является идеология экономически господствующего класса.

На разных исторических этапах фактический ста­тус идеологии различен. На этапе действительной классовой борьбы (а не ее надуманного обострения, по Сталину) ей принадлежит главенствующая роль. Это понятно и оправданно. Однако в нашей стране получилось так, что идеология стала диктовать многое и политике, и общественной науке, не довольствуясь общей ориентацией, а претендуя на монопольное вла­дение истиной. Эта явно гипертрофированная роль идеологии достигла своего апогея в начале 50-х годов и приобрела уродливые формы. Пожалуй, наиболее ярким примером этого явилось «учение» о классовом характере языка. В послесталинское время идеология, провозгласив борьбу с культом личности и его послед­ствиями, сама оказалась непоследовательной и недиалектичной. Она утвердила догматизм в общественной науке, воздвигла жесткие границы научному поиску и выводам научных исследований: все, что выходило за рамки партийных документов (программ, решений съездов КПСС и пленумов ЦК КПСС), отвергалось и подвергалось уничтожающей критике или попросту замалчивалось.

Перекосы идеологической борьбы, выразившиеся в преследовании всякого инакомыслия (борьба с дис­сидентами отнюдь не только с помощью идейных средств) нанесли значительный урон научному твор­честву.

Конечно, проблемы сегодняшнего дня нельзя рас­сматривать в отрыве от прошлого. Прошлое не исчеза­ет бесследно ни в материальном, ни в духовном произ­водстве. Кризис экономики, социальная напряжен­ность и нестабильность не могли не отразиться на состоянии массового сознания. Сегодня есть достаточ­но оснований для вывода и о кризисе массового сознания. Он выражается в хаотичности последнего, его «разынтегрированности», ослаблении роли идеологии, в «идеологической растерянности» кадров, в шараха­нье из одной крайности в другую, в необоснованном отречении от позитивного, добытого с таким трудом в прошлом, только потому, что это были годы сталин­ского террора или застоя, в некритическом отношении к опыту западных стран, отходе от интернационализма и коллективизма, резком снижении ответственности и дисциплины, росте анархистских, националистиче­ских и религиозно-мистических настроений и т. д.

Эту ситуацию нельзя объяснить утверждением плю­рализма (кстати, не всегда правильно понимаемого многими). В основе ее лежит переходное состояние общества, рост социальной нестабильности, взрыво­опасной конфликтности (особенно в межнациональ­ных отношениях), неспособность адекватно понять и объяснить происходящее.

Наши теоретики и идеологи много сделали за по­следние годы в плане выяснения причин культа лич­ности и критики его последствий. Но складывается впечатление, что в принципе нужная работа не сочета­лась в должной мере с теоретической разработкой проблем насущных и перспективных. И это не могло не сказаться. Сложность и парадоксальность ситуации в том, что мы начали сначала перестройку, а затем и реформы, иначе говоря переход от старой модели общества к новой, имея довольно абстрактные («кон­турные») представления об этой новой модели. Мы не выяснили, какие же социальные силы действительно заинтересованы в радикальных, а не в косметических изменениях и каков должен быть характер последних.

Мы не преодолели в полной мере привычку безог­лядной словесной поддержки всего, что идет сверху (а перестройка и реформы тоже начались сверху). Сего­дня особенно нужна последовательная борьба как с идеологическим консерватизмом, так и с мифотвор­чеством. Но борьба путем не замены одних мифов другими, а действительной демифологизации созна­ния, утверждения в нем научно обоснованных ценно­стей и идеалов.

Создание правового государства и формирование гражданского общества предполагают разрушение прежних догм и стереотипов, связанных с монополи­ей на власть и на истину узкой группы партийно-государственного аппарата. В однопартийной системе существовал единственный всевластный полити­ческий центр, олицетворяющий публичную власть. Это не могло не отразиться на политическом созна­нии масс, не могло не породить настроений полити­ческой зависимости, безынициативности, формализ­ма и перестраховки.

Наряду с обоснованной критикой догматизма и ми­фологизации политической идеологии сегодня идут откровенные атаки на нее из-за ее обоснования воз­можности социалистического выбора. Под флагом «деидеологизации» идет настоящая идеологизация, но уже с другим знаком: все, что раньше превозносилось, теперь отвергается и наоборот. При этом критики часто не утруждают себя аргументацией, полагаясь больше на заранее заданные установки, а то и просто апеллируя не столько к разуму, сколько к чувствам людей. Общество не может двигаться без целей, без ясных перспектив, без апробированной временем сис­темы ценностей, а стало быть, без научно обоснован­ной идеологии.

На нынешнем, переходном этапе обществу нужна новая политическая идеология — идеология обновле­ния политической системы, обеспечивающей станов­ление действительно демократических принципов по­литической жизни, утверждение социальных и поли­тических инноваций. Идеология, свободная от догм, иллюзий и мифов (но наследующая все лучшее из прежнего опыта), способная интегрировать разные социальные и национальные группы, аккумулировать политическую энергию и опыт людей.

На нынешнем этапе реформ остро встает вопрос о политическом обеспечении оптимального функцио­нирования и сосуществования разных форм собствен­ности. Новые субъекты хозяйственной деятельности — акционеры, арендаторы, частные собственники — на­ряду с работниками государственных предприятий должны иметь необходимые политические структуры для формирования, обоснования и отстаивания своих специфических интересов. Создание и развитие спе­циальных политических организаций (партий, ассо­циаций, союзов) будет способствовать и соответст­вующим изменениям в политическом сознании: росту его реального плюрализма, с одной стороны, и весьма вероятному усилению его внутренней конфликтности — с другой. Естественное развитие политического плюрализма, политических теорий и концеп­ций не должно привести к подмене плюрализма эклек­тикой, т. е. к утрате определенной целостности в понимании закономерностей, целей и ценностей политической жизни, свойственной устоявшейся госу­дарственной идеологии. Наличие последней является обязательным условием политической стабильности общества, интеграции общества и государства.

Обыденное политическое сознание, представляю­щее собой своеобразный сплав знаний, представле­ний, настроений, чувств, мнений, носителями кото­рых являются разные социальные общности, форми­руется под влиянием как политической идеологии, так и политической практики.

Внесение передовых, революционных идей в созна­ние масс как способ его формирования имеет дли­тельную историю в нашей стране. Он широко приме­нялся в годы подготовки трех русских революций, и особенно в годы подготовки революции социалис­тической в октябре1917 г. Он применялся и в после­дующие годы в форме политического просвещения масс. Его конечная цель — воспитать и сформировать способность масс самостоятельно анализировать си­туацию и делать правильные выводы для полити­ческих действий. Этим оно отличается от полити­ческого манипулирования сознанием масс, целью ко­торого всегда является достижение быстрого политического эффекта, нужного той или иной политической организации результата любым путем, в том числе и путем психологического давления, рекламы и даже обмана.

Неотъемлемым элементом содержания как тео­ретического (политической идеологии), так и обы­денного (эмпирического) уровней сознания являются политические знания. Они в различной степени представлены в том и другом уровне, но, поскольку в их основе лежит политический опыт, в разной степени осмысленный и систематизированный, они во многом определяют оба эти уровня. Политические знания, отражающие интересы тех или иных классов и групп, нередко отличаются скорее по форме, чем по существу. Так, теоретические знания, разработанные политическими идеологами, преподно­сятся затем в виде политических призывов и ло­зунгов и усваиваются обыденным политическим со­знанием.

Между политическими интересами и знаниями су­ществует тесная корреляция. Интересы отчасти зави­сят от уже приобретенных знаний. В то же время они являются стимулом приобретения новых. Усвоение новых знаний в свою очередь увеличивает способ­ность адекватно отражать происходящие полити­ческие изменения, адаптироваться к ним, участвовать в принятии политических решений. (В нашем обще­стве, например, немало людей, чье политическое сознание сформировалось в более ранние периоды советской истории и плохо поддается воздействию условий и идей, рожденных процессами реформи­рования). Обыденное политическое сознание, как и идеология, связано с классовыми интересами, но эта связь менее стабильна и последовательна. Если политическая идеология ориентирована, главным образом, на коренные интересы того или иного класса в целом, то обыденное политическое сознание в большей мере отражает дифференциацию этих интересов внутри класса. Иначе говоря, оно носит дифференцированный, более пластичный характер. Вместе с тем на содержание обыденного полити­ческого сознания оказывают значительное воздей­ствие не только приобретенные опыт и социально-политическая ситуация, но и различные традиции, обычаи, связанные с образом жизни тех или иных групп населения.

Основным источником формирования обыденного политического сознания является политический опыт масс, их реальное участие в политической деятель­ности, условия, в которых это участие осуществлялось.

Не вызывает сомнения, что такие качества обыден­ного политического сознания, как политическая наи­вность, неустойчивость взглядов и оценок, подвержен­ность иллюзиям, мифам, суевериям, присущи целым группам населения, детерминируются в первую оче­редь социальными условиями, в которых эти группы находятся. Для преодоления подобного состояния, конечно, нужно время. Можно быстро пробудиться от политической спячки, но быстро освободиться от по­литических суеверий, а тем более преодолеть недове­рие «к верхам» нельзя. Политическое сознание, как и всякое иное, обладает известной инерционностью, да и сама политическая деятельность и социально-экономические условия, в которых она проистекает, явно недостаточно способствуют этому.

На состояние обыденного политического сознания в обществе прямо влияют в современных условиях неудачи экономических реформ, под влиянием кото­рых происходят изменения в самом политическом сознании, в системе социально-политических пред­ставлений, взглядов, установок и ценностей разных групп населения. Важным фактором, воздействующим на состояние политического сознания, является поли­тический опыт масс. Этот опыт интенсивно нарастает. В нем есть и позитивные, и негативные моменты. По­зитивные — это жажда перемен, открытость, гласность, участие в политических акциях (митинги, демонстра­ции, акты политического протеста, народная диплома­тия), негативные — это возникновение новых иллю­зий, популизм, охлократия, поиски врага, воздействие социальной демагогии. Но главное — возросли поли­тическая активность масс, их участие в политической жизни, которая как бы заново открылась для них. И этот опыт — главная гарантия эволюции политического сознания в сторону позитивных перемен.

На этом пути основным препятствием являются та­кие укоренившиеся черты политического сознания, сформировавшиеся за многие десятилетия, и особенно за годы застоя, как авторитарность, равнодушие, кон­формизм. Изменения в политической сфере связаны с переходом от авторитарного политического режима к демократическому. И этот переход возможен на пути гуманизации политических отношений, преодоления отчуждения масс от политической деятельности, кото­рое пока еще в полной мере не произошло.

Обыденное политическое сознание остро реагиру­ет на те явления общественной жизни, которые вопло­щают в себе отступления от тех или иных норм мора­ли и идеологии. Эти реакции отражаются наиболее полно в общественных настроениях. Общественные настроения — самый изменчивый элемент обыденно­го политического сознания. На общественные на­строения большое влияние оказывают также различ­ного рода трудности, особенно экономического ха­рактера, а также политические и национальные коллизии. Так, обострение межнациональных отноше­ний в условиях нашей страны вызвало резкий всплеск общественных политических настроений, в которых отражается тревога, озабоченность масс и их требова­ние к политическому руководству принять все необходимые меры для ненасильственного разрешения воз­никающих конфликтов. Сложная гамма политических настроений имеет два крайних полюса: пессимизм и оптимизм. Они наиболее явно прослеживаются в соотнесении с перспективами решения насущных проб­лем и с глобальными перспективами в целом (напри­мер, при оценке вероятности утверждения демокра­тии или тоталитаризма, победы на выборах прогрессивных или реакционных сил и т. д.).

Политические знания и настроения создают основ­ные предпосылки для формирования оценочных суж­дений, лежащих в основе группового (коллективного) и общественного мнения. Последнее образуется как результат группового (массового) общения, интенсив­ного обмена социальной информацией по актуаль­ным и жизненно важным для людей проблемам.

Групповое и общественное мнения являются важ­ным показателем состояния обыденного полити­ческого сознания. Многие исследователи отмечают та­кую тенденцию в развитии и функционировании об­щественного мнения, как рост его компетентности. Это свидетельствует о том, что научные знания (тео­рии, концепции) проникают в обыденное сознание, влияют на его характер и общую направленность. Состояние общественного мнения является важным ориентиром при принятии политических решений. Разумеется, такого рода решения должны приниматься прежде всего на основе научных знаний (т. е. прини­маться компетентно), но при этом обязательно долж­но учитываться состояние обыденного политического сознания.

Существенный элемент обыденного политического сознания составляют политические чувства. Они обусловлены характером отношений, в которые вклю­чен субъект политического действия. Условием их вза­имодействия и распространения служит систематиче­ское участие субъекта в политической жизни в той или иной ее форме. Спектр политических чувств богат — это и патриотизм, и национализм, и солидарность, и классовая ненависть и т. д.

Политические чувства можно в целом подразделить на следующие категории.

1. Чувства политической преданности целям, иде­алам, ценностям класса (или государства) в целом. Они воплощают в себе и соответствующее отношение к лидерам, олицетворяющим (или защищающим их), к соответствующей символике.

2. Чувства политического послушания. Возникают на основе веры в правильность целей и способов дея­тельности политической власти или на основе кон­формизма, привычки «не рассуждать», не проявлять активности и не брать на себя ответственность.

3. Чувства политического отчуждения. Появляются на основе ощущения невозможности лично влиять на политическую жизнь, на принятие важных полити­ческих решений на основе восприятия власть имущих как внешней, господствующей над человеком силы, диктующей ему нормы и правила поведения, не учиты­вающей его мнения и взгляды.

4. Чувства страха перед власть имущими (полити­ческим режимом) имеют наибольшее распростране­ние в условиях кризиса. Они возникают из-за ощуще­ния незащищенности людей от волюнтаризма и про­извола властей.

Чувства отличаются от настроений большей устой­чивостью и большей подконтрольностью.

Политические знания, настроения и чувства оказы­вают значительное влияние на формирование политических убеждений субъектов политического дей­ствия. Политические убеждения — это всегда синтез знаний, чувств, настроений, выражающий глубокую веру в определенные идеалы и ценности, готовность действовать во имя их осуществления.

1. 2.      Социологический анализ состояния

политического сознания

Политическое сознание масс постоянно подверже­но изменениям. Эти изменения обусловлены многими обстоятельствами как объективного, так и субъектив­ного характера. Их анализ необходим и теоретикам, и практикам, заинтересованным в достижении опре­деленных политических целей.

Политическая социология как отрасль социологи­ческого знания, действуя традиционными для социо­логии методами, способна дать необходимую инфор­мацию об актуальных состояниях политического сознания и происходящих в нем изменениях. Более того, она способна и прогнозировать некоторые из них. Опыт социологических исследований, проведен­ных в нашей стране в последние годы, позволяет выделить важнейшие направления, «участки» социоло­гических исследований, своего рода «болевые точки», позволяющие судить о состоянии политического сознания.

С помощью социологических исследований стано­вится возможным определить в каждый конкретный момент доминирующие в политическом сознании масс идеи, представления, настроения и чувства. (Еще выдающийся русский историк В. О. Ключевский ввел в научный оборот понятие «господствующая нота в настроении народных масс», подчеркивая тем самым важность такого рода знания. (Ключевский В. О. Соч.: В 8 т. Т.3. М, 1957. С. 89)).

Как показывают результаты социологических ис­следований, в качестве таковых выделяются две до­минанты политического сознания, сформировавшиеся в последнее время. Первая связана с ожи­даниями действительной свободы, демократии и гласности. Она окрашена в оптимистические тона и воплощает надежды россиян на позитивные перемены.

Вторая доминанта представляет собой сформиро­вавшийся в это же время и в известном смысле проти­востоящий первой «синдром исторического пораже­ния», связанный с провалами социалистического эксперимента, перестройки и реформ. Она рождает в свою очередь настроение пессимизма, вызывает чувства ра­зочарования и социальной обиды у одних, равнодушие и апатию у других, сверхрадикализм у третьих. Этим состоянием политического сознания масс умело пользуются в своих корыстных и амбициозных целях разного рода демагоги и политические авантюристы.

Определение подобных доминант в политическом сознании предполагает в первую очередь постоянно осуществляемый анализ изменений, происходящих в социально-политических представлениях разных групп населения (наибольший опыт такого рода на­коплен в ходе изучения методами опроса обществен­ного мнения по актуальным проблемам политической жизни страны). Именно в них отражается нормативно-ценностный подход к деятельности политических институтов и организаций, всей политической систе­мы, принципам и способам ее функционирования.

В социально-политических представлениях отра­жается с позиций классового (группового) интереса отношение не только к настоящему, но и к прошлому (и во многом к будущему). Это делает правомочным рассмотрение этих представлений в качестве важней­ших индикаторов состояния политического сознания. Степень распространения тех или иных социально-политических представлений и настроений дает воз­можность судить о напряженности и характере поли­тического сознания. Важнейшим элементом его со­циологического анализа является также выяснение политических позиций разных групп населения. В это понятие включаются:

1) убеждения, характеризующие устойчивые взгля­ды и отношения людей к политической деятельности;

2) предрасположенность к определенным направ­лениям и формам политической деятельности;

3) эмоциональные реакции на различные виды и формы политической деятельности.

Изучение политических позиций позволяет в из­вестной мере прогнозировать групповое полити­ческое поведение.

По мнению социологов, занимающихся изучением политических позиций, последние не поддаются непосредственному наблюдению. Вывод о наличии той или иной позиции в поведении людей можно сделать на основе анализа их заявлений, выступ­лений, призывов (вербальные проявления) или на основе прямых политических действий (невербаль­ные проявления). Если для изучения социально-по­литических представлений возможно широкое при­менение опросных методов, которые позволяют де­лать прямые и однозначные выводы, то при выяснении политических позиций чаще прибегают к косвенной интерпретации ответов и их шкали­рованию. Метод конструирования шкал объединяет содержательные элементы в ответах респондентов в некую целостность, позволяющую обнаружить ту или иную политическую позицию. Например, груп­пировка полученных данных на основе таких шкал, как шкала консерватизма, шкала гласности, шкала либерализма, шкала отношения к политическим ак­циям и т. д.

Близкой к понятию «политическая позиция» нахо­дится категория «политическая ценность». В ней от­ражаются определенный стандарт (норма), принци­пиально оправдывающая или отрицающая те или иные элементы политической реальности (полити­ческой деятельности). Политические ценности выра­жают приверженность человека (группы людей) к тем или иным направлениям и способам политической деятельности, объясняют возникновение полити­ческих симпатий и антипатий.

Социологический анализ состояния политического сознания предполагает выяснение также социально-психологических мотивов участия разных групп насе­ления в политической деятельности. Эти мотивы подразделяются на две основные группы: эгоцентристские и социоцентристские.

Первые выражают личные стремления и желания индивидов, связанные с их личными целями в сфере политической деятельности. Вторые означают ориен­тацию на достижение каких-то целей (или благ) для всего общества (или для какой-то его части). Эти мо­тивы отнюдь не обязательно являются взаимоисклю­чающими. Они нередко дополняют, усиливают друг друга и обусловливают один и тот же способ полити­ческого действия.

Сбор и анализ первичной социологической инфор­мации, характеризующий основные «составляющие» и показатели политического сознания масс, позволя­ют сделать выводы, характеризующие его качественное состояние.

В научной литературе различают три уровня раз­вития политического сознания. Первый уровень — наиболее высокий — авангардное (передовое), или, иначе, «репрезентативное», сознание. Оно в наиболь­шей степени испытывает влияние политической иде­ологии, достаточно полно отражает основные интере­сы и потребности общества, класса, группы.

Второй уровень — промежуточный (средний) — не­последовательно отражает интересы и потребности общества и класса, подвержен стихийным колебаниям.

Третий уровень — отсталое сознание. Оно является консервативным, несет в себе отпечаток прежних условий, слабо отражает актуальные потребности и интересы, как общенародные, так и специфические групповые.

Реально в обществе сосуществуют разные каче­ственные состояния политического сознания, «раз­несенного» по его субъектам. Однако в каждый кон­кретный момент времени одно из состояний может преобладать и решающим образом воздействовать на активность и деятельность политического созна­ния. На формирование и функционирование этого сознания оказывают влияние другие формы сознания (право, мораль, религия, искусство). Эта взаимосвязь исторически обусловлена и различна. Ближе всех стоят к политическому сознанию право и мораль. Именно реакция на нормы права и морали оказы­вается наиболее сильной и действенной в полити­ческом сознании.

На состояние политического сознания влияют про­цессы, происходящие не только внутри страны, но и на международной арене. Рост взаимозависимости всех стран и народов, общие угрозы существованию землян и общие сложности на пути человеческого прогресса приводят к «глобализации» всех форм об­щественного сознания, в том числе и политического. Под их воздействием возникают предпосылки для утверждения в международной политике государств общечеловеческих ценностей как безусловно приори­тетных, подчинение эгоистических, местнических, сиюминутных интересов общему интересу выживания и прогресса человечества. Конечно, все это идет не просто. Новым прогрессивным подходам мешают от­жившие стереотипы, догматическое понимание функ­ции классовой борьбы в современном мире, абсолю­тизация роли вооруженного насилия в решении проб­лем безопасности и многое другое, оставшееся от прежних эпох, особенно от эпохи холодной войны. Поворот от конфронтации к взаимопониманию и со­трудничеству означает существенные изменения в по­литическом сознании и в политике субъектов между­народного взаимодействия. Таковыми сегодня являют­ся не только государства, но и непосредственно народы, миролюбивые демократические массовые движения, люди доброй воли на всех континентах. Консолидация их усилий способна противостоять лю­бым формам гегемонизма и диктата, любой проводи­мой с позиции силы политике.

Понимание сущности и роли субъектов полити­ческой деятельности жестко связано с осознанием особенностей механизма реализации властных пол­номочий. Вопрос о субъектах политической деятель­ности встает каждый раз в связи с проблемой дей­ствующих во власти лиц, акторов политического пространства; с проблемой политического статуса личности или социальных групп. Власть, по определе­нию политологов, есть способность или возможность производить желаемое воздействие на поведение того или иного объекта, что предполагает наличие актив­ного субъекта, который влияет на объект какими-либо физическими (материальными) или идеальными (ду­ховными) методами¹. В сфере социальных наук субъ­ектами и объектами являются люди. Власть подразуме­вает определенное желание (намерение) со стороны субъекта повелевать и предполагает, что объект (дру­гой человек) воспримет определенное отношение и последует желаемому поведению, но при этом вовсе не обязательно, чтобы объект осознал смысл данной ситуации, т. е. он может следовать определенному кур­су, не понимая, что тот ему навязан. Другими словами, в социальных науках власть — это «отношение власт­ности» (между субъектом и объектом).

Вопрос о субъектах политики связан с вопросом о субъективном и объективном. Если речь идет о субъ­екте, то всегда имеется в виду познающий, обладаю­щий сознанием и волей, активно действующий индивид или социальная группа, а понятие «объект» определяет то, на что направлена деятельность субъек­та. Таким образом, в качестве субъектов политики вы­ступают носители целенаправленной политической деятельности в определенном политическом про­странстве.

Признавая гражданина субъектом права, государ­ство определяет его правовой статус, характеризую­щий его положение по отношению к государству, его органам, другим лицам. Поскольку политическая социология имеет дело не столько с правовыми, сколько с политическими отношениями, она рассматривает специфику и проблемы политического статуса лич­ности или социальных групп. Субъекты политики име­ют свои особые функции, не сводимые к функциям правовым, хотя действия этих субъектов и регулиру­ются правовыми отношениями и нормами. Все это говорит о том, что вопросы о субъектах права и поли­тики — разные вопросы.

Помимо государства люди входят объективно, т. е. независимо от своей воли, в определенные общности, как бы находя себя в них, или же по своей воле вступа­ют в те или иные объединения. К первым относятся нации, различные этнические группы, классы. Ко вто­рым — партии, союзы, блоки, различные группы давле­ния, в том числе и коллективы. Все они тем или иным образом включаются в систему политических отноше­ний и, естественно, в систему субъектов политики.

Для дальнейшего анализа целесообразно использо­вать понятие «субъективность». Критерием или источ­ником субъективности служит наличие политических интересов (объективных и субъективных), а также стремлений к их отстаиванию — организованность, наличие руководящих органов и лидеров, способных проводить эти интересы в жизнь.

При всей важности этого аспекта рассматриваемой проблемы в ней более важен, хотя менее исследован, другой аспект, связанный с ролью рядовой, или массо­вой, личности, не выполняющей никаких руководя­щих политических функций, но которая не может быть выключена из политической жизни.

Чтобы лучше понять сущность и роль субъектов политики, необходимо обратиться к некоторым осо­бенностям механизма осуществления политической деятельности. Как уже говорилось, под субъектами по­литики понимаются люди и организации, обладаю­щие политической (государственной) властью или стремящиеся к ней. Исходя из этого, следует различать понятия «субъект политики» и «политический субъ­ект». К политическим субъектам могут быть отнесены те люди и организации, политическая деятельность для которых не является основной и главной, но кото­рые в той или иной степени участвуют в полити­ческой жизни и влияют на нее. Однако в определен­ных условиях они могут выполнять функции субъек­тов политики и даже активно на нее влиять. Русская православная церковь не является субъектом полити­ки, но у нее есть определенные политические ориен­тации.

Каждый из субъектов политики (органы государ­ственной власти и управления, лидеры, политические партии и движения и т. п.) имеет свои интересы, ре­ализация которых составляет смысл его участия в по­литической жизни. За каждым из субъектов стоят определенные социальные (социально-демографиче­ские, национальные, профессиональные, возрастные и пр.) группы.

Субъект политики, таким образом, — это конкрет­но-исторический носитель многообразной полити­ческой деятельности, направленной на завоевание, за­щиту или использование власти с целью реализации своих коренных интересов.

В качестве субъектов политики могут выступать как индивиды, так и социальные общности, самостоятель­но вырабатывающие и реализующие программы дей­ствия, направленные на достижение посредством сознательной    деятельности    определенных    полити­ческих целей.

Политическая жизнь общества в связи с этим может рассматриваться как системное взаимодействие раз­личных субъектов политики, каждый из которых в определенной политической ситуации может быть не только субъектом, но и объектом. В самом общем плане каждый социальный субъект, оказывая воздей­ствие на другие социальные группы, общество, сам в то же время выступает объектом воздействия со стороны других субъектов. Преображаясь в обще­ственных отношениях, он также воздействует на себя и свою группу.

Политика в строгом политическом значении пред­ставляет собой взаимоотношения субъектов по пово­ду государственной власти, ее функций, методов и це­лей. Эти взаимоотношения могут быть рассмотрены в различных координатах: во-первых, как вертикаль­ные и, во-вторых, как горизонтальные. Общество можно условно представить в виде пирамиды, верши­ну которой составляет государство и его органы, а основание — народ. Сверху вниз от субъектов влас­ти к их объектам идут мощные импульсы. Здесь складываются политические отношения управления и подчинения. Другие, горизонтальные, отношения между людьми преимущественно не политические, социальные. Но они при определенных условиях могут быть политическими. В этих отношениях от­сутствует прямое, властное соподчинение. Горизон­тальные отношения часто называют гражданскими, а общество, где такие отношения доминируют, граж­данским. Очевидно, не лишена смысла постановка вопроса о субъектах гражданского общества, и преж­де всего о гражданине как личностном и субъекте. Необходимо иметь в виду, что политические и непо­литические (социальные) отношения никогда не вы­ступают в качестве абсолютно независимых друг от друга, в чистом виде они существуют только теоретически.

Если говорить о системе субъектов политики, то в первую очередь в эту систему входит народ. По определению ст. 3 Конституции Российской Федера­ции (1993), народ является «единственным источни­ком власти». И далее: «Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государствен­ной власти и органы местного самоуправления».

К субъектам политики относятся государство и его органы — непосредственные носители властных функций в обществе, социально-политические ин­ституты, политические партии, союзы и другие объединения. При этом основным критерием субъектности, необходимым ее атрибутом служит наличие политических интересов и целей, стремление к их отстаиванию.

Чаще всего субъекты политики коллективны по своей природе. Вместе с тем огромную роль в по­литической жизни играют и отдельные личности, и прежде всего политические лидеры. Проблема зна­чимости личности, государя, героя и «толпы» в ре­ализации властных функций в политике неодно­кратно поднималась в социально-философской, со­циологической и политологической теориях, рассмат­ривающих вопросы о роли выдающихся личностей, лидеров, «героев» и народных масс (различной сте­пени общности) в истории, в общественно-полити­ческой жизни и о характере взаимоотношений между ними. Актуальность и значимость проблемы обостря­лась в периоды кризисных состояний общества (ре­волюций, войн и т. п.), когда особенно важными ста­новились ответы на вопросы, как и в какой мере способны влиять на ход и направление событий от­дельные личности, лидеры, «герои», вожди, а в какой — социальные группы, классы, широкие народные мас­сы; кто и в какой мере несет ответственность за происходящее в политике, обществе.

Теории «героев», отдельной личности как перво­источника права и морали, движущей силы истории и «толпы» как пассивной, неспособной к творчеству, инертной массы в систематизированной форме появ­ляются в середине XIX в. и в различных вариантах развиваются в XX в. Их разработка связана с именами М. Штирнера в Германии, Т. Карлейля в Англии, П. Лаврова и Н. Михайловского в России.

Главной движущей силой, согласно П. Лаврову, выступают критически мыслящие люди, передовая ин­теллигенция. Н. Михайловский в работе «Герой и тол­па» также провозглашает творцом истории личность, поскольку условия и способ жизни народа опустошают его сознание, лишают его воли, превращают на­род в непросвещенную слепую «толпу». Н. Михай­ловский, впервые выявивший потенциал «закона под­ражания», утверждал, что «герой» своим примером может поднять и повести народ на подвиг или на злодейство.

Противопоставляемый народу, «толпе» «герой» обо­жествлялся в «культе героев» (Т. Карлейль); в образе «сверхчеловека» (Ницше). Он ввиду своей исключи­тельности получал моральное право на насилие. Культ героев становится одним из главных постулатов тео­ретической концепции XIX — начала XX в.

В дальнейшем под влиянием мировых войн, выхода на арену политической жизни масс (толп, классов, народов), научно-технической революции, урбаниза­ции, развития средств массовой информации, расширения практики тоталитаризма происходит пере­смотр и уточнение содержания понятия «толпа», воз­никает тенденция отождествления «героя» и «толпы», теряет свое значение вера в героев, настает период, который характеризуется, по мнению исследователей, доминированием понятия «массы». Массы принимают на себя функции героев и устанавливают свой диктат, а герои, вожди, лидеры превращаются в инструмент их воли.

Эволюция этих общественных изменений подроб­но описана в работах Г. Тарда «Общественная мысль и толпа», Г. Лебона «Психология толпы», Ортеги-и-Гасета «Восстание масс», Д. Рисмэна «Одинокая толпа». Главной заслугой Тарда, анализировавшего особен­ности психологических процессов в больших группах, изучавшего процесс формирования общественного мнения, стало выделение двух типов больших социаль­ных групп — толпы и публики. В толпе — большой группе людей, взаимодействующих непосредственно, он видел лишь отрицательные стороны; поведение толпы иррационально, деструктивно. По мнению Тар­да, XX век является веком не толп, а космополитиче­ской публики — людей, опосредованно соединенных средствами массовой информации. С точки зрения Тарда, толпа — социальная группа прошлого, будущее принадлежит публике. Отмечая у толпы нетерпимость, чувство безнаказанности, болезненную восприимчивость, склонность к крайностям, он полагал, что мир пойдет по пути интеллектуализации, если место толпы займет публика.

Лебон, фактически один из первых заявивший о на­ступлении «эры толпы», полемизируя с Тардом, ут­верждал, что толпа способна не только на разрушения, но и на героизм и самопожертвования. Всеми своими достижениями, утверждал Лебон, народы обязаны дея­тельности социальных элит. Разделяя изобретателей и вождей масс («узколобых» людей одной идеи), он утверждал, что именно вторые творят ситуацию, навя­зывая массам, руководствующимся не разумом, а эмо­циями, свои идеи с помощью убеждения, заражения, повторения.

В классическом труде Ортеги-и-Гасета «Воспи­тание масс» (1930) суть проблемы рассматривается следующим образом: массы сейчас исполняют те общественные функции, которые раньше принимало на себя аристократическое меньшинство. Одновре­менно массы перестали быть послушными, не поко­ряются меньшинству, не идут за ним, не уважают, а, напротив, вытесняют его. Вследствие этого обще­ство остается без героев, деградирует, деморали­зуется. Исходя из противодействия духовной «элиты», творящей культуру, и «массы» людей, довольствую­щихся бессознательно усвоенными стандартными по­нятиями и представлениями, Ортега-и-Гасет характе­ризовал XX в. идейно-культурным разобщением «эли­ты» и «масс» и производной от этого общей дезориентацией. Выход он видел в аристократизации общества.

В теории и практике марксизма-ленинизма пробле­ма взаимодействия субъектов политики — героев и толпы — представлена концепцией народных масс и революционизаторов классового (массового) созна­ния. В политической социологии вместо понятий «толпа» и «герои» широко употребляются понятия «ли­дер», «элита», «партия», «массы», «массовое сознание», «массовое общество».

Исследования политики как феномена социальной жизни показали, что костяком ее, зримым и наблюда­емым для граждан страны, являются политические ли­деры как в самой стране, так и за рубежом. Они — наиболее признаваемый, наиболее интересующий всех элемент политической жизни.

1. Лидеры и лидерство

Наработки по этой проблеме в политической со­циологии, по общему мнению специалистов в этой области, крайне незначительны — «лидерство в одних сегментах населения (студенты, военные и бизнесме­ны) изучалось интенсивно, в то время как в других (политики, рабочие лидеры и лидеры преступного ми­ра) подвергалось относительному забвению», — отме­чал Р. Стогдилл в работе «Настольная книга по лидер­ству: обзор теории и исследований». Начавшийся с се­редины 70-х годов подъем интереса к проблеме был, по мнению тех немногих политологов, которые зани­мались проблемой, — Дж. Пейджа, Мак Г. Бернса, Б. Келлермана и др., также малоплодотворным.

Это выражается, в частности, в отсутствии обще­принятого понятия и характеристик лидерства. Ситуа­ция эта определяется многогранностью проблемы: фокусируя внимание на личности лидера, нельзя упус­кать из виду роль его окружения; интерпретируя спе­цифику поведения лидера, невозможно отказываться от особенностей его роли в различного рода институ­циональных структурах; изучая характерные черты лидера, нельзя упускать из виду разнообразие пресле­дуемых им целей, способов их достижения и достига­емых результатов.

По сути же лидерство — это власть, осуществляемая способностью одного (или нескольких) лица, находя­щегося «на вершине», заставлять других предприни­мать какие-либо действия. Отношения власти всегда есть отношения неравенства. «Отношения власти, осу­ществляемые в контексте лидерства, — по мнению французского политолога Ж. Блонделя, — отмечаются особым неравенством, поскольку лидеры способны за­ставить всех членов своей группы (а в случае с наци­ей — всех граждан) делать то, что в другом случае они бы не делали. Данная способность лидера, за неболь­шим исключением, долговременна, может осуще­ствляться продолжительное время»².

Отсюда, продолжает Ж. Блондель, «возможно опре­делить политическое и особенно общенациональное политическое лидерство как власть, осуществляемую одним или несколькими индивидами с тем, чтобы по­будить членов нации к действиям».

Политическое лидерство представляется исследователям этого феномена одним из наиболее эффектив­ных способов побуждения людей к совместной дея­тельности во имя улучшения своей судьбы, а отсюда к их сплочению для реализации общих целей.

Степень влиятельности лидеров, результативность их деятельности прямо связаны с характером среды, в которой они действуют. Более того, отдельные ис­следователи утверждают, что их возможности ограни­чиваются тем, что эта среда «позволяет» им сделать. Эффективность деятельности лидеров определяется их личностными характеристиками, истоками их власти, методами осуществления власти, институцио­нальными инструментами, помогающими (или огра­ничивающими) действиям лидеров.

Одним из инструментов, с помощью которого по­литические лидеры осуществляют свою власть, явля­ется их «положение», определяющее их законную и конституционную позицию. Поскольку, однако, само по себе «положение» может быть занято по-разному (по конституционному положению, в результате пере­ворота, вследствие неопределенной ситуации), а пол­номочия лидера, занявшего это положение, уменьша­ются (или увеличиваются) законодательством и повсе­дневной практикой, этот показатель имеет лишь самое общее определение.

Важен, кроме того, характер отношений между ли­дерами и их непосредственным окружением (прежде всего с правительством) и с нацией в целом.

Исследование феномена лидерства в современной политической социологии в определенной мере осложнено строгим определением понятия «лидер­ство», что объясняется прежде всего сложностями его перевода с английского. Так, например, отсутствует прямой эквивалент понятия «лидер» во французском языке. Употребляемое здесь понятие «шеф» имеет бо­лее автократичный смысл, говорит если не о прямой иерархии, то хотя бы о командной структуре, которая включает в себя и понятие «лидер». Недавно появивше­еся слово «decider» (тот, кто принимает решение) свя­зано прежде всего со сферой принятия решений. Точ­но так же не выдерживают «испытания на прочность», не вписываются в контуры понятия «leader» и слова «giede» (проводник), «dirigent» (руководитель).

Лидерство — это поведенческое понятие, поэтому понятия, ассоциирующиеся с занятием определенного положения в конкретной структуре, не полностью рас­крывают его. Лидер — это тот, кто влияет на группу независимо от того, является ли он ее формальным главой. Лидеры есть не только в неформальных об­разованиях, но реальный лидер конституировавшейся организации может не занимать формальной позиции в группе.

Предлагаемое разграничение очевидно и значимо. Расширяя рамки понятия «лидерство», оно делает его более гибким. В то же время оно создает и определен­ные трудности, потому что на практике существует связь между лидерством и занимаемым положением.

В практике политической социологии это разгра­ничение необходимо. С одной стороны, различение «реального» лидерства от чисто формального занятия должности в связи с тем, что формально перекрываю­щие друг друга понятия «лидерство» как «способ пове­дения» и «лидерство» как «вершинное положение» полностью не совпадают (в Великобритании, например, королева не является политическим лидером, в СССР генеральный секретарь ЦК КПСС был не только поли­тическим лидером в партии, но и в стране). С другой стороны, должностное влияние, поскольку формаль­ное положение и реальная власть практически всегда взаимовлияют друг на друга; недопустимо игнориро­вание должности.

Операционализация понятия лидерства предпола­гает учет того, что лидерство — это продолжительное, а не просто случайное использование власти; отсюда лидерство должно осуществляться, как правило, в кон­тексте хорошо организованных групп. Кроме того, политическое лидерство есть особый вид власти, по­скольку она направлена на широкий круг вопросов и проблем. Политические лидеры осуществляют свою власть над сферой, включающей международные дела, оборону, экономическое и социальное благосостоя­ние людей, культуру и искусство. Поэтому полити­ческое лидерство — одна из самых высоких и самых охватывающих форм власти.

Способность лидера побуждать, а не принуждать других к действиям зачастую дает основание для рассмот­рения лидерства как противоположности принуждению. Однако в реальности существует целая шкала градаций между мягким давлением и грубым принуждением, по­этому признак этот не рассматривается как опреде­ляющий.

По мнению исследователей, интерес к анализу ли­дерства оправдан с политической точки зрения только в той степени, в какой признано влияние лидеров на развитие общества.

Общая классификация политического лидерства в связи с этим должна начинаться с определения сте­пени влияния, оказываемого в реальности (или потен­циально) на общество.

Попытки классификации типов лидеров в совре­менной политической социологии основаны на сово­купности большого числа переменных величин:

— степень влияния лидеров на общество: а) лидеры «герои» (или лидеры «злодеи»);

б) «должностные лица», «менеджеры», обычные лю­ди, почти не оказывающие влияния на ход событий³. Дж. Мак Г. Берне, исходя из этого же основания, делит лидеров на две категории: преобразователей и дель­цов⁴. Точка зрения о том, что ход истории определя­ется только «героями», «великими людьми», бытует со времен Плутарха, хотя основания подобного рода ди­хотомии до сих пор не подтверждены;

— институциональные и поведенческие характе­ристики, по Бернсу, — лидерство, вытекающее из пар­тийно-политической деятельности, ведет в нормаль­ных условиях к «деловому» лидерству; в революцион­ных — лидерство становится преобразующим.

Специфические особенности политического ли­дерства определяются:

— личностными чертами лидера, включающими не просто «характер» (активно-позитивный, пассивно-позитивный, пассивно-негативный), «личность» лиде­ра (энергичность, напористость, способность быстро вникать в проблему и т. п.), но и целый ряд элементов, которые могут быть определены как «социологиче­ские» (социальное происхождение лидера, его карьера и т. п.) и раскрывать личностные различия в политике или степени влияния;

— инструментами, которые лидеры имеют в своем распоряжении — группы, партии, законодательные ор­ганы, одним словом, все, что может содействовать или противодействовать начинаниям лидеров. Сюда же относятся и средства массовой информации, организа­ционный (дезорганизационный) потенциал которых, хотя и окончательно не выясненный, признается все­ми политическими социологами. В самом общем пла­не возможности используемых лидерами инструмен­тов определяются характеристиками среды — полити­ческой реальности, в рамках которой действуют лидеры. Это и степень централизации (децентрализа­ции) системы, и мера лояльности в целом и т. д.;

— особенностями среды, в рамках которой дей­ствуют лидеры. Ж. Блондель определяет среду как шах­матную доску, на которой лидеры играют и должны играть.

В узком смысле слова среда охватывает тот круг проблем, решать которые пытается лидер. Типология этих проблем обширна и разнообразна. Основами ее могут быть: масштабность проблем (общество в целом или отдельная группа населения); их состояние («кри­зисное» — «способность» и т. п.).

Если классификация лидерства в первую очередь должна основываться на классификации действий ли­деров, то вторым необходимым шагом является анализ того, каким образом среда видоизменяет динамику действий лидеров, дифференцируя возможное и не­возможное.

2. Человек как субъект политики

С развитием демократических тенденций в обще­стве на первый план в политике выходит проблема личности. Человек становится субъектом политики в процессе освоения социально-политических функ­ций и развития самосознания, т. е. осознания своей сущности и уникальности в качестве субъекта деятель­ности и индивидуальности, но не иначе как члена общества.

Если речь идет о политической активности кол­лективного, совокупного субъекта политики, то мно­гие наблюдатели отмечают, что в современных усло­виях достаточно широкие слои народа не восприни­мают себя в качестве субъектов политической жизни, смотрят на политику глазами не участников, а зри­телей.

Отвечая на вопрос, при каких условиях личность и народ могут быть действительным субъектом поли­тики, нельзя не затронуть проблему политической ак­тивности населения, его политическую культуру и сознание, что необходимо для правильного понимания и оценки политической ситуации и критического вос­приятия попыток манипулирования их сознанием со стороны различных субъектов политики. Другим фак­тором приобщения широких масс народа к политике являются условия, в которые поставлены люди. Усло­вия могут стимулировать политическую деятельность, могут подавлять ее и могут придавать ей определен­ную направленность. Часто это связано с развитостью демократических институтов. Система выборов в ор­ганы политической власти может быть организована по-разному, но именно через выборы избиратели вли­яют на власть. То же можно сказать и о системе непосредственной демократии — референдумах или об опросах, в ходе которых изучается общественное мне­ние по тем или иным политическим вопросам. Наряду с этими двумя группами условий есть и другие. К ним нельзя не отнести, например, менталитет народа, его традиционное отношение к власти и людям, власть осуществляющим.

Одним из важнейших условий политической субъ­ективности личности является ее взаимодействие с другими людьми. Трудно представить человека в ка­честве субъекта политических отношений, если он действует в одиночку, исключая, конечно, террористи­ческую деятельность или другие подобные акты. Чело­век, не обладающий властными правами и функциями, сам по себе субъектом быть не может, хотя определен­ные политические действия с его стороны возможны, но они малоэффективны. Поэтому люди, стремящиеся к политическому участию, объединяются в группы, партии, союзы, организуют совместные акции и осу­ществляют другие политические действия совместно с другими людьми.

В роли совокупных коллективных субъектов поли­тики могут выступать социальные группы, обладаю­щие способностью к политическому целеполаганию. Основными субъектами политики выступают большие социальные общности — классы и слои, народы, на­ции; средние и малые группы, объединяющие людей по демографическому, территориальному, образова­тельному, производственному, профессиональному и корпоративному признаку.

К последним со всей очевидностью следует отнести политические элиты и бюрократию, а также предста­вителей теневой экономики и групп социального рис­ка. Любая общность становится совокупным субъек­том политики, когда, самоорганизуясь и осознавая свои интересы, она не только оказывается в проти­востоянии или же в позитивном взаимодействии с другими социальными группами, но и вступает в конфликт либо сотрудничество с существующей по­литической властью.

К категории совокупных субъектов политики от­носятся также и социально-политические институты, которые обеспечивают возможность как отдельным гражданам, так и социальным общностям упорядочен­ие удовлетворять свои интересы в сфере политики. Они стабилизируют отношения, регулируют поведе­ние индивидов и групп, обеспечивая согласованность, интегрированность их действий. Социальные инсти­туты представляют прежде всего системы учреждений, в которых определенные лица, назначенные или из­бранные членами социальных групп, получают полно­мочия для выполнения общих и безличных управлен­ческих функций с целью удовлетворения обществен­ных и индивидуальных потребностей, а также регулирования поведения других членов групп.

Политические институты — это учреждения или система учреждений, организующих и обслуживаю­щих процесс осуществления политической власти, обеспечивающих ее установление и поддержание, а также передачу политической информации и обмен деятельностью между властью и другими сферами по­литической жизни. Такими институтами являются государство, политические партии и политизированные общественные движения. К наиболее общим функци­ям политических институтов относятся:

— консолидация общества, социальных групп в це­лях реализации их коренных интересов посредством политической власти;

— выработка политических программ, выражаю­щих устремления этих социальных общностей, и ор­ганизация их осуществления;

— упорядочение и регулирование действий общностей в соответствии с политическими програм­мами;

— интеграция других социальных слоев и групп в поле общественных отношений, выражающих ин­тересы и соответствующие устремления общности, со­здавшей институт;

— защита и развитие системы общественных от­ношений, ценностей, соответствующих интересам представляемых общностей;

— обеспечение оптимального развития и направ­ленности политического процесса на реализацию приоритетов и преимуществ соответствующих со­циальных сил.

Политические институты обычно возникают на ба­зе тех или иных неинституционализированных об­щностей или групп и отличаются от предшествующих структур созданием постоянного и оплачиваемого аппарата управления. Этому аппарату свойственны раз­деление функций, служебная иерархия, а также опре­деленный нормативно фиксированный статус.

Каждый институт как субъект политики реализует политическую активность через деятельность своих лидеров, руководителей различных уровней и рядо­вых членов, взаимодействуя с общественной средой в целях удовлетворения конкретных и вместе с тем по­стоянно меняющихся с течением времени индивидуаль­ных и групповых социально-политических интересов.

Совокупные субъекты играют определяющую роль в политическом процессе, тем не менее первичным субъектом политики, ее «атомом», несомненно, явля­ется индивид, личность. В нашей политической прак­тике личность не всегда признавалась самостоятель­ным и свободным субъектом политических действий. В роли таких субъектов прежде всего выступали народные массы, политические общности, объединения. Личность, как правило, могла участвовать в полити­ческой жизни в качестве члена официальных структур с определенной регламентацией политических функций. Однако на самом деле именно потребности каж­дого конкретного человека, его ценностные ориента­ции и цели выступают «мерой политики», движущим началом социально-политической активности народ­ных масс, наций, этнических групп и других общностей, а также организаций и институтов, выражающих их интересы.

Статус субъекта политики не имманентен, он не существует как изначально присущий какому-либо ин­дивиду или социальной общности.

Политические качества не даны человеку изначаль­но. Всякий индивид является потенциальным субъек­том политики, но не каждый становится таковым ре­ально. Чтобы стать политическим субъектом, человек должен обрести в политике свою сущность и сущест­вование. Иными словами, он должен практически освоить политический опыт, осознать себя в качестве субъекта политического действия, выработать свою позицию в политическом процессе и сознательно определить свое отношение к миру политики, степень участия в ней.

Реализация человеком своей политической сущ­ности тесно связана с его индивидуальными особен­ностями и преломляется через структуру личности, в которой в качестве составляющих могут быть выде­лены социальная, психологическая, биологическая и духовная подструктуры.

Аналогичным образом происходит становление и социальной общности как совокупного субъекта по­литики, цели и действия которого отражают коллек­тивное сознание индивидов, объединенных в данной группе или организации на основе исторически сло­жившихся устойчивых общественных связей. Деятель­ность совокупного субъекта есть интегративный ре­зультат взаимодействия составляющих его индивиду­альных субъектов и в соответствии с известным законом системности отличается от простой суммы их персональных качеств некоторыми новыми коопе­ративными параметрами. При этом коллективное со­знание совокупного субъекта, отражаясь в определен­ных идеях, концепциях, программах политической деятельности, может в известной степени противосто­ять личностному сознанию индивидов, представлен­ных в социальной группе или организации и вы­нужденных считаться с совместно выработанными требованиями, принципами и ограничениями. Рас­смотрение политического процесса как результата взаимодействия различных организованных групп людей, предпринятое в 20-е годы XX в. американским исследователем Артуром Ф. Бентли («Процесс управ­ления», 1908), положило начало новому направлению социологии. Оно исходило из групповой природы по­литики и поставило в центр внимания группы (организации, ассоциации) различного рода, создавае­мые для защиты интересов и оказания давления на общественную власть с целью добиться от нее приня­тия решений, соответствующих интересам так называ­емых «групп давления», «групп интересов».

Определяя различия между политическими пар­тиями и группами давления, обычно указывают на то, что первые преследуют цель осуществления власти, вторые ограничиваются оказанием влияния на власть, оставаясь при этом вне ее. В своей деятельности груп­пы давления различаются по признаку: цели — группы, отстаивающие материальные интересы (protective groups), и группы, поддерживающие прежде всего идеологические, моральные принципы (promotional groups); рода — частные группы, общественные груп­пы; структуры — массовые (типа профсоюзов) и кад­ровые (с ограниченным числом членов) группы, главным образом с закрытой структурой. Определение феномена групп давления включает в себя необходи­мость сочетания трех элементов: существования организованной группы, защиты интересов и осуще­ствления давления. В соответствии со степенью спе­циализации и организованности групп Г. Алмонд и Г. Пауэлл выделяют четыре типа групп интересов: спонтанные —  стихийные, эфемерные и часто ориен­тированные на насилие (например, манифестации, бунты); неассоциативные — неформальные, непо­стоянные и ненасильственные группировки, форми­рующиеся на основании родственных связей, вероис­поведания и пр. и характеризующиеся отсутствием непрерывности существования, четкой организацион­ной структуры; институциональные — формальные организации — партии, собрания, администрация, ар­мия, церковь, наделенные и другими кроме выражения интересов функциями, но обладающие способностью жить этими интересами (например, сплоченная груп­па офицеров, руководящий орган партии и т. п.); ассо­циативные — добровольные, специализирующиеся на выражении интересов организации, — профсоюзы, группировки деловых людей или промышленников, этнические или религиозные ассоциации граждан, группы борцов за гражданские права. Эти группы об­ладают степенью организованности и специализации, характерной для эффективных групп давления.

Различия в общественных сферах деятельности по­зволяют выделить среди них пять типов групп:

1) организованные группы в экономической сфере и в сфере трудовых отношений (предприниматель­ские ассоциации, союзы потребителей, профсоюзы);

2) организованные группы в социальной сфере (объединения ветеранов, общества инвалидов, благо­творительные союзы);

3) организованные группы в сфере досуга и от­дыха (спортивные союзы, союзы филателистов и т. д.);

4) организованные группы в сфере религии, науки и культуры (церкви, секты, научные ассоциации, со­юзы художников, писателей, артистов и т. д.);

5) организованные группы в политической сфере (экономические движения, движения за мир, за права женщин, национальные меньшинства и т. д.).

В функции группы давления входят артикуляция (выражение) интереса, формулирование требований, предъявляемых политикам; передача информации о настроениях и требованиях масс властям; влияние на законодательные процессы; способствование в хо­де контактов с властями выработке эффективных законов.

Следующей функцией групп интересов является аг­регация интересов, т. е. согласование посредством дискуссий множества частных требований и установ­ление между ними определенной иерархии. Данную функцию группы интересов выполняют наряду с по­литическими партиями. Для групп интересов это озна­чает необходимость выбирать лишь те функции, кото­рые имеют особое значение для достижения постав­ленных группой коллективных целей и обладают наилучшими шансами для выполнения.

Значима и такая функция групп давления, как интеграция, заключающаяся в приближении интере­сов, которые различные группировки представляют вовне, к мнениям их рядовых членов. Руководство группы объясняет смысл предпринимаемых действий рядовым участникам и призывает их действовать в соответствии с достигнутыми соглашениями. Тем самым укрепляется консенсус в обществе.

Группы давления могут также служить функцио­нальной заменой партий, если последние оказываются неспособными осуществлять агрегирующую функцию в обществе. Влияя на власть, эти группы своей деятель­ностью воздействуют и на партии, поддерживающие или контролирующие ее. В качестве издержек воздей­ствия групп интересов исследователи называют обще­ственный протекционизм как результат требований групп сохранить достигнутые позиции и права; управ­ленческий застой как следствие блокирования, органи­зованными группами инициатив правительства; отри­цание коллективной дисциплины; нарушение равновесия между различными интересами. Различаются открытая и скрытая деятельность групп давления. Если речь идет о давлении, оказываемом на власть, то от­крытая деятельность выражается в информировании, консультировании или носит характер угроз. Скрытая же (латентная) — в шантаже, использовании финансо­выми группами кредитов и денег для подкупа, корруп­ции. Опасность закрытого влияния групп интересов состоит в том, что они могут выйти за рамки прису­щих им функций, связанных с передачей требований и воздействием на власть, и начать осуществлять соб­ственно властные полномочия под прикрытием офи­циальных государственных институтов.

Воздействуя на общественное мнение, группы дав­ления используют методы как принуждения (забастов­ки, создание помех для общественного порядка), так и убеждения (пропаганда и информирование). Реше­ние этой проблемы — реализация принципа открыто­сти, гласности в деятельности государственных орга­нов. Этот принцип включает в себя право граждан на получение информации и право средств массовой ин­формации на свободу слова. Открытость деятельности государственных органов становится условием эф­фективности и качества их работы.

Эффективность деятельности групп интересов за­висит от ресурсов, которыми они обладают. Наиболее важные ресурсы — количественный состав и организация. Хотя масштаб организации и имеет значение, но он может быть компенсирован другими факторами или ресурсами, например организованной сплоченностью. Неассоциированные группы, в которых отсутст­вует элемент формальной организации и сплочен­ности, обычно слабы, их численность неадекватна производимому ими эффекту.

Другой важный ресурс, особенно характерный для влиятельных экономических групп в промышленно развитых странах, — это владение собственностью или экономическая власть. Группы интересов, представляющие бизнес, например, оказывают влияние благода­ря возможности создавать или сокращать рабочие места, ведущие профсоюзы влияют посредством ор­ганизации забастовок.

Важная роль принадлежит и таким ресурсам, как информация, квалификация, опыт. Группы интересов, имея нужные знания и подготовленных экспертов, особенно влиятельны в тех случаях, когда полити­ческий вопрос предполагает решение сложных техни­ческих проблем.

3. Политические партии

Группы интересов могут обеспечить успешное функционирование системы социального представи­тельства лишь в единстве с политическими партиями. Различия между ними относительны, часто трудно уловимы. Некоторые группы интересов со временем развиваются в политические партии. Так, например, в Великобритании в конце XIX в. тред-юнионы были важными группами интересов и в1900 г. помогли сформировать лейбористский комитет по выдвиже­нию рабочих в парламент. В1906 г. этот комитет стал лейбористской партией.

Партия, или, как называл ее Р. Доуз, «самая полити­ческая из всех общественных организаций»⁵, является наиболее показательным представителем специализи­рованных организованных групп интересов.

Первоначально термином «партия» определялись легальные группировки, отстаивающие свои позиции наряду с заговорщицкими группами — фракциями и клиентеллами. По мере развития института партий и расширения его функций ученые начинают обсуж­дать и изучать природу и функции, структуру и причи­ны возникновения партий. Одни полагают, что партии создаются вследствие воплощения естественного для человека духа противоречия (Гоббс); другие пытаются понять их сущность, раскрывая природу «полити­ческого» (Макиавелли, Моска) или «партийного» (Юм, Михельс, Дюверже); третьи отыскивают социально-классовые детерминанты деятельности партий (Маркс) и т. д. По многим вопросам эта полемика далека от своего завершения. Исторически появление партий относится к концу XVII —началу XVIII сто­летий и пришлось на тот период, когда выполнение ряда управленческих функций предполагало расши­рение состава политической элиты, а ее рекрутирование стало делом избирательного корпуса. Теперь те, кто хотел сохранить (или приобрести) власть и влияние, должны были обеспечить себе определен­ную поддержку масс. Законными формами борьбы с монархами за ограничение их прав, а также средст­вами артикуляции интересов различных групп избирателей и стали партии.

Представляя собой не сплоченные группировки, на­целенные на борьбу за власть, а различного рода клу­бы, литературно-политические образования, являв­шиеся формой объединения единомышленников (например, «Реформ Клаб», возникший в Англии в 30-х годах XIX в.), формируясь по преимуществу как обще­ственно-политический институт, партии с трудом завоевывали свой правовой статус и авторитет в об­щественном мнении. Деятельность первых протопартий практически повсеместно воспринималась как источник кризиса и «раскола» общества. Естественно поэтому режимы, которые только искали свое поли­тическое лицо, пытаясь интегрировать общество на новых для него идеях, воспринимали результаты деятельности партий крайне негативно. Т. Гоббс, например, считал главной задачей государства борь­бу против партий как организаций, обладавших по отношению к нему (государству) преступными за­мыслами.

Важной причиной такого отношения к партиям было и повсеместное распространение убеждений в том, что только государство является выразителем народного суверенитета (либеральная традиция) и об­щей воли общества (феодально-аристократическая и монархическая традиции). Поэтому деятельность любых учреждений, осуществлявших посреднические функции между властью и народом, оценивалась по преимуществу негативно.

По мере развития буржуазной государственности партии укрепили свой политический и правовой ста­тус, стали восприниматься как необходимый и не­отъемлемый элемент политической жизни общества, как необходимый и активный субъект политики.

Громадное разнообразие конкретных условий в тех или иных государствах, специфика местных тради­ций, обычаев, нравов отразились в богатстве путей и форм возникновения партийных организаций. Обоб­щая современный и исторический опыт, можно гово­рить о трех основных способах образования партий:

— партии, образованные «сверху», представляют собой организации, сформированные на базе различ­ных парламентских групп, отдельных политических элит, групп давления, объединений партийных бюро­кратов (вышедших из своих партий по идейным при­чинам или в результате их раскола);

— партии, образованные «снизу», формируются, как правило, на основе общественных (профсоюзных, кооперативных) движений, выражающих потребность артикуляции интересов социальных слоев (классов), конфессиональных групп, этнических общностей, или же в результате объединения приверженцев той или иной идеологии, или вокруг лидера. Чаще всего такие партии характеризует большая дисциплинированность их членов, довольно сильная идейная приверженность своим принципам и идеалам, в их деятель­ности меньше проявляется влияние властей и офи­циальных институтов;

— «комбинированный» способ характерен для воз­никновения партий в результате соединения встреч­ных усилий элитарных кругов и рядовых граждан (на­пример, объединение парламентских групп с гражда­нами и комитетами по поддержке того или иного кандидата или политического лидера).

Природа, сущность и функции партии — предмет междисциплинарного интереса. Если при социоло­гическом анализе на первый план выступает спо­собность партии удовлетворять потребность людей в ассоциации друг с другом, то с точки зрения политической науки партия является социализиро­ванной, организационно оформленной группой, объединяющей наиболее активных приверженцев тех или иных целей (идеологий, лидеров) и служащей для борьбы за завоевание и использование политической власти в обществе⁶.

Становление политических партий как необходи­мых элементов политической структуры общества от­ражало процесс приобщения к политике все более широких кругов населения, осознающих общность своих интересов. Политическая партия — это есть устойчивая политическая организация, объединяю­щая лиц с общими социально-классовыми, политико-экономическими, культурно-национальными интере­сами и идеями.

В политической системе партии выполняют ряд функций. Главные из них формулируются следующим образом:

1. Определение цели. Разрабатывая идеологию и программы, партии стремятся выявить направляю­щие стратегии и убедить граждан в возможности аль­тернативных действий.

2. Выражение и объединение общественных инте­ресов. Выражать интересы могут и группы, однако лишь партии сводят их воедино в такой форме, кото­рая оказывает непосредственное влияние на решение центральных государственных органов.

3. Мобилизация и социализация граждан. Партии стремятся усилить политическую активность граждан и создать основу долгосрочной политической деятель­ности. Однако здесь их значение уменьшается, и эту функцию все больше берут на себя средства массовой информации.

4. Формирование правящей элиты и состава прави­тельства. Эта функция имеет сегодня центральное зна­чение.

Функции партии, которые наиболее ярко демонст­рируют ее место в политическом процессе, выражают необходимость решения ею групп задач внутренних и внешних. К внутренним функциям относятся набор членов, пополнение партийной кассы, регулирование имущественных и иных отношений между первичны­ми структурами, партийной элитой и рядовыми чле­нами партии и т. д. Осуществление же внешних, осно­вополагающих для партии функций в политическом процессе предполагает:

— борьбу за завоевание и использование полити­ческой власти в интересах той или иной группы на­селения на основе реализации собственной програм­мы решения как внутренних, так и международных проблем;

— обеспечение связи масс с государственными структурами, институционализацию политического участия граждан и замену стихийных форм обще­ственно-политической активности населения форма­лизованными, подверженными контролю формами, борьбу с политической апатией и пассивностью граж­дан;

— отбор и рекрутирование политических лидеров и элит на всех этажах политической системы, участие с их помощью в управлении делами общества;

— согласование собственных интересов, целей, программ с другими участниками политического про­цесса;

— осуществление политической социализации граждан.

Основным способом осуществления этих функций служат выдвижение партией своих кандидатов на вы­борах в законодательные органы государства и борьба за их избрание путем развертывания пропагандист­ских кампаний, нацеленных на завоевание обществен­ного мнения.

Для современной политической социологии наи­более актуально изучение следующих функций поли­тических партий:

— социально-политическое просвещение и спло­чение граждан на основе общности интересов;

— разъяснение массам политической и социально-экономической ситуации, в которой живет общество, и предложение платформы действий. В этих целях партия взаимодействует с другими политическими силами;

— участие в борьбе за власть и создание программ деятельности государства;

— формирование в парламенте партийной фрак­ции как звена между партией и органами власти. Через фракцию партия выступает со своими законодатель­ными инициативами;

— разработка принципов и форм отношений с другими партиями: формирование избирательных блоков, тактика сотрудничества (или блокирования) с другими партиями в парламенте и т. д.;

— организация оппозиции государственным орга­нам, давление на них, если их политика не отражает интересов тех слоев, которые представляет партия;

— посредничество между гражданским обществом и политической властью;

— подготовка и выдвижение кадров для аппарата государства, профсоюзов, общественных организа­ций;

— работа с молодежью с целью ее вовлечения в ак­тивную политическую, социально-экономическую деятельность.

Полнота реализации этих функций различна в раз­ных обществах, она зависит от уровня развития обще­ства, социально-классовой сущности партии, ее стату­са в механизме власти, профессионализма и самоотверженности ее лидеров.

Изучение природы, функций и возможностей поли­тических партий в марксистской традиции широко представлено работами К. Маркса и Ф. Энгельса, В. И. Ленина.

Немарксистское политико-социологическое на­правление партии представлено в начале XX в. работа­ми русского исследователя М. Острогорского, немец­ких исследователей М. Вебера и одного из основателей политической социологии, Р. Михельса.

В настоящее время исследования политических партий (Г. Бкордо, К. фон Байме, Ф. Гогель, М. Дюверже, Дж. Лапаломбара, Р. Маккензи, Дж. Сартори, Л. Эпштейн и др.) составляют особые разделы и концепции политической социологии и политической науки, та­кие, как концепция «правления партией», «партийного государства».

Рассматривается эта проблематика и в рамках изу­чения демократии, политических организаций, госу­дарственного управления, поведения избирателей, по­литического участия и т. д.

Партии и партийные системы в современном мире анализируются социологами под различными углами зрения, с различных позиций. Их типологизирование производится по различным основаниям. По признаку социального носителя «интересов, выражаемых пар­тиями», различаются «классовые» политические партии, носители того или иного слоя (рабочие, кресть­янские, помещичьи, средних слоев, буржуазии), и «из­бирательные», или межклассовые, а также партии про­межуточных слоев.

Практика показала, что партия не может достичь существенного влияния в стране, если она опирается только на один слой или один класс. Возникает не­обходимость для партии объявить себя и стать выра­зителем интересов всех слоев и всех классов данной страны. К этой мысли пришли и социал-демократиче­ские и коммунистические партии. Отсюда основанием типологии может являться общенародная или общена­циональная (в западноевропейском смысле) их при­рода. От этого типа партий следует отличать национа­листические партии, ссылающиеся на узкоэтнические, националистические основания.

Особого внимания заслуживает политическое ос­нование деятельности партии. Партии определяют се­бя прогрессивными, демократическими, революци­онными, либеральными, радикальными, республи­канскими, монархическими и т. п. Политическое определение может, таким образом, касаться способа политического и экономического устройства, формы правления, формы действия и т. д.

Следующая группа партий опирается на идеоло­гические основания. Это — социалистические, комму­нистические, национально-демократические и т. п. партии.

В результате процесса персонализации политики возникают партии, которые характеризуются привер­женностью к лидеру: Сталин, Мао Цзэдун, Чаушеску, Гитлер, Перон, де Голль, Тэтчер. Эта тенденция в доста­точно сильной степени проявляется в партиях самого разного типа.

В странах с развитой парламентской системой рас­пространено парламентское основание партий: пар­ламентская, анти- (или «вне-») парламентская партия. Сюда же в принципе относится определение партии «правой» и «левой», которое заимствовано именно из парламентского лексикона, «конституционной» и т. п.

В последнее время усиливается и глобальное ос­нование партии, когда на первое место выдвигаются такие глобальные ценности, как социальный прогресс, социальная справедливость, процветание, демократия, свобода, сохранение окружающей среды. К глобальным основаниям относится и цель переустройства об­щества.

Возможна типология партий и по признаку условий приобретения партийного членства. Французский со­циолог М. Дюверже выделяет по этому основанию кад­ровые, массовые и строго централизованные партии. В кадровых партиях, ориентированных на участие по­литиков и элиты, в основе организационного строе­ния лежит комитет (лидеры, активисты), а партийный состав формируется вокруг него.

Массовые партии представляют собой централизо­ванные организации с уставным членством. Хотя и здесь важную роль играют лидеры и аппарат партии, большое значение в них придается общности взглядов и идеологии; эти партии более организованны.

В строго централизованных партиях ведущим, ор­ганизующим началом является идеологический ком­понент. Они отличаются строгой дисциплиной, высо­кой организованностью действий, культом вождей.

Значимое внимание уделяется в политической социологии и изучению партийных систем — поли­тических структур, состоящих из совокупности поли­тических партий разного типа с их стойкими свя­зями и взаимоотношениями между собой, с государ­ством и другими институтами власти, характером, условиями деятельности, взглядами на основные ценности политической культуры общества и степенью согласованности этих взглядов в ходе реализации принятых ими идеологических доктрин, форм и ме­тодов практической политической деятельности. В политической науке партийная система характери­зуется как неотъемлемая составная часть общества в целом, характер которой определяет разновидность политического режима, механизм и эффективность функционирования демократических институтов об­щества.

Одним из распространенных подходов к типоло­гии партийных систем является выделение одно-, двух- и многопартийных систем. Основными видами их в современном мире являются: однопартийные (СССР, Китай, Куба), с партией-гегемоном (страны бывшего соцлагеря); с доминирующей партией (Япо­ния, Индия в отдельные периоды своей истории); двухпартийные (США, Канада, Великобритания); уме­ренного плюрализма (Германия, Бельгия, Франция).

В цивилизованном демократическом государстве главным критерием определения количества партий считается число партий, получивших в результате уча­стия в демократических, прямых, всеобщих выборах свое представительство в парламенте. Как правило, характер парламентского большинства, построенного на различных комбинациях основных партий, пред­ставленных в парламенте, меняется после каждых вы­боров. Соответственно происходит смена правитель­ственных кабинетов. Чаще всего в мировой полити­ческой практике используется партийная система умеренного плюрализма, характеризующаяся наличи­ем трех — пяти партий, из которых ни одна не преоб­ладает и не может самостоятельно создать правящую коалицию. Поэтому они вынуждены идти на заключе­ние соглашений, компромиссов в отношении форми­рования правительства согласно количеству полученных депутатских мандатов в парламенте или местном самоуправлении.

Довольно распространена поляризованная партий­ная система, в соответствии с которой борьбу за поли­тическую власть ведет большое количество партий. При наличии большого количества партий (это осо­бенно характерно для посттоталитарных обществ), как правило, создаются блоки или коалиции на время предвыборной борьбы. Обычно такие соглашения не­долговременны, не гарантируют политической ста­бильности в обществе, но играют определенную роль в формировании его партийно-политической структу­ры, развитии демократических процедур в управлении обществом, повышении уровня политической и пра­вовой культуры населения.

Многопартийность — необходимое состояние де­мократического общества, поскольку она позволяет преодолевать монополию одной партии на власть, внедрять в практику и сознание людей альтернатив­ность мышления и действий.

Становление многопартийности в нашей стране со­пряжено со многими трудностями: не сложившимися рыночными отношениями, низким уровнем демокра­тической и политической культуры масс, отсутствием сильных и авторитетных партий общенационального масштаба; разбросом и резким противостоянием на­рождающихся партий, внутрипартийных фракций, борющихся Друг с другом недемократическими методами; сложностью национальной структуры; неопре­деленностью форм государственного устройства и т. д.

Ясно, что появление множества партий еще не сви­детельствует о наличии многопартийности. Речь мо­жет вестись лишь о ее становлении, законодательном оформлении. Пока различного рода партии больше заботятся о включении своих представителей в госу­дарственные структуры, чем о выражении и защите интересов социальных групп, слоев гражданского об­щества. Концепции этих партий не разработаны, представлены в общем виде. Явно выражены личностные и властные амбиции их лидеров, больше озабоченных произнесением речей, проведением встреч, чем прак­тической работой.

Политическая практика свидетельствует, что в об­ществах с политической и экономической стабиль­ностью наметилась тенденция к сокращению коли­чества партийных блоков и партий.

¹ См.: Политическая энциклопедия: В 2 т. Т.1. М., 1999. С. 205 — 207.

² Блондель Ж. Политическое лидерство: путь к всеобъемлющему анализу / Пер. с англ. М., 1992. С. 20.

³ Tucker R. С. Politics as Leadership. N. Y, 1981. P. 16.

⁴ Burns J . Mc Gregor. Leadership. N. Y., 1978. .       

⁵ Dowser R. Political sociology. N. Y., 1983. P. 7.

⁶ См.: Политическая энциклопедия: В 2 т. Т.2. М., 1999. С. 208—210.

Глава восьмая

ПРОТЕСТНОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ

1. 1.      Понятие протеста в различных

теоретических концепциях

В ряду базовых составляющих политического пове­дения и деятельности следует выделить протестные действия. Варианты последних могут быть различны­ми—от «мягких», таких, как подписание петиций и воззваний, до «жестких» (радикальных), зачастую предполагающих проявление насилия. В перечислен­ные формы политической активности обычно оказы­ваются включенными не столь значимые с точки зре­ния репрезентативности по отношению к общему числу населения группы людей. Вместе с тем эта ак­тивность оказывается неотъемлемым фактом совре­менной политической жизни страны.

Понятие «протест» — социальный или собственно политический — зачастую охватывает достаточно ши­рокий круг явлений. Исследователями отмечается, что к социальному протесту может быть отнесено и «оспаривание», «отрицание» всей социальной деятель­ности, самих принципов общественно-политической жизни, и возмущение существующими порядками и институтами власти в целом, и выступления лишь против определенных тенденций в их политике или способов ее осуществления. Часто общее понятие «со­циальный протест» относится к характеристике явле­ний, различных по своей массовой базе, по своему социально-классовому облику, и по своей силе, по своей интенсивности, и по специфике возбуждающих их факторов (см. подробнее: Вайнштейн Г. И. Массо­вое сознание и социальный протест в условиях со­временного капитализма. М., 1990. С. 25).

Рассматривая получившие значительное распро­странение подходы к дефиниции протеста, следует в первую очередь остановиться на тех, в основе кото­рых лежат соображения нормативного характера. Здесь протест определяется как форма «нетрадицион­ного» политического поведения. При этом критерием различения традиционной и нетрадиционной поли­тики в целом является наличие и соответственно от­сутствие правил и законов, способствующих регуляр­ному представлению интересов различных групп.

Традиционная политика предполагает существова­ние широкого круга нормативных документов, явля­ющихся неотъемлемым элементом функционирова­ния такого механизма регулярного выражения интересов, как, например, выборы. В случае нетради­ционных форм политического поведения отсутствуют какие-либо нормы, способствующие регулярному про­ведению митингов протеста, политических демонст­раций, бойкотов, забастовок, занятию административ­ных зданий и т. п. Хотя последнее отнюдь не означает отсутствия множества нормативных документов, ограничивающих или запрещающих проведение подоб­ных акций.

Значимость правового регулирования при различе­нии политики выборов и представительства и полити­ки протеста проявляется в связи с противопоставлени­ем «рутинной», обычной политики, с одной стороны, и политики, предполагающей неизбежность наруше­ния общественного порядка, с другой.

Иное основание для дефиниции протеста использу­ется авторами, разрабатывающими проблематику по­литического конфликта. По формам проявления кон­фликт разделяют на протест и восстание. При этом протест рассматривается как форма проявления поли­тического конфликта, предмет которого касается кон­кретных действий и политики властей. В большинстве случаев протестное поведение оказывается не столь продолжительным и включает такие формы, как де­монстрация, всеобщие забастовки, уличные столкно­вения и прочие действия, связанные с нарушением общественного порядка. По сравнению с протестом восстания касаются более фундаментальных вопросов типа «кто правит», «с помощью каких средств» и, как правило, предполагают проявление вооруженного на­силия между представителями политического режима и его оппонентами.

Какие факторы лежат в основе политического про­теста?

В современной социологической литературе (так же как и в политологической) среди причин протес­та, которые выделяются на уровне макроанализа, важ­ная роль отводится показателям социального самочувствия и динамике социальных ожиданий населе­ния.

В этой связи следует подробнее остановиться на феномене депривации, являющемся одним из цент­ральных элементов во многих объяснительных моде­лях конфликтов и сопряженных с ними протестных действий. Под депривацией понимается субъективное чувство недовольства, которое проявляется по отно­шению к своему настоящему. Впервые концепция деп­ривации, точнее, относительной депривации была введена в научный оборот Стауффером, а затем полу­чила развитие в работах Мертона и Руинсимана.

Исходной здесь является посылка, что личностные стремления, надежды, требования определяются сис­темой соотнесения — совокупностью идей и наблюде­ний, на основе которых индивид выносит свои сужде­ния о конкретной ситуации. Так, субъект А будет нахо­диться в состоянии относительной депривации по отношению к объекту X (чаще всего понимаемому как определенный уровень социального благополучия, благосостояния) в случае, если:

1) субъект не обладает X;

2) субъект хочет обладать X;

3) субъект сравнивает свое положение с некоторы­ми другими субъектами, обладающими X;

4) субъект рассматривает как реальное и осуще­ствимое свое обладание X.

К основным элементам модели относительной деп­ривации относятся: субъект депривации; система со­отнесения или социальных сравнений; внешние воз­действия, нарушающие прежнюю систему социальных сравнений; частота и уровень депривации.

Рассматривая в качестве субъекта некоторую со­циальную группу, схематично функционирование ме­ханизма депривации можно описать следующим об­разом. Под влиянием внешних воздействий происхо­дит нарушение сложившейся системы оценок, зачастую сопровождающееся расширением возмож­ностей социальных сравнений и их выражения. Результаты социальных сравнений усиливают чувства неравенства и неудовлетворенности. Важно при этом, что зачастую реальный уровень благосостояния груп­пы остается в течение всего периода сравнений стабильным. Вместе с тем в результате сравнений он оказывается ниже некоторого идеального уровня. По­следний оценивается в группе как вполне достижимый при условии некоторой институциональной пере­стройки и перераспределения средств и благ внутри общества.

Итак, растущие расхождения между ожиданиями, детерминированные социальными сравнениями, и ре­альностью приводят к усилению неудовлетворен­ности. При этом отмечается, что ожидания имеют тенденцию к линейному росту. Однако зависимость, описывающая степень удовлетворения ожиданий, имеет нелинейный характер. Причем нелинейность эта связана с отставанием реальных возможностей по удовлетворению ожиданий от роста последних. На определенном этапе абсолютная величина расхожде­ний становится настолько значительной, что приво­дит к явлениям фрустрационного порядка. В свою очередь это способствует возникновению мотиваций по включению субъекта депривации в ту или иную форму участия в протестных действиях. На уровне субъекта цель этих действий состоит в снятии препят­ствий для реализации первоначальных ожиданий.

Описанная модель депривации является некоторой идеальной конструкцией. Применительно к конкрет­ному социуму линейная зависимость «депривация — протест» оказывается не столь однозначной. Причем ее определяющие параметры связаны со степенью ста­бильности и благосостояния общества в целом.

Например, результаты исследований английского общества 70-х годов показали, что относительная деп­ривация была распространена здесь не столь широко и наблюдалась в первую очередь среди представите­лей рабочего класса, не достигших пенсионного воз­раста. При этом исследователями была зафиксирована статистическая связь, хотя и не слишком высокая, между неудовлетворенностью своим материальным положением и политическим протестом. Вместе с тем протестный потенциал оказался свойствен группам со средним уровнем удовлетворенности своим положе­нием; очевидной также была тенденция к протесту среди представителей молодых возрастных групп.

Был сделан вывод, что в стабильных социально-эко­номических системах мотивация к протесту имеет многофакторный характер и не является жестко дете­рминированной уровнем относительной депривации (рассматриваемой прежде всего в терминах мате­риального благосостояния). В качестве центрального фактора, определяющего различные формы полити­ческого участия, в том числе протестного поведения, был определен уровень образования. Существенно бо­лее высокие показатели депривации наблюдаются в условиях, когда политическая и социально-экономи­ческая ситуация характеризуется высокой степенью нестабильности.

Выражение намерения участвовать в тех или иных формах протеста имеет как политические, социально-экономические, так и культурные основания. Поэтому важной стороной анализа протеста должно быть изучение особенностей политической культуры. Исследо­ватели отмечают, что политическая культура выступа­ет одним из существенных факторов, определяющих политическое поведение населения. Отношение к правительству и политикам, особенности участия в выбо­рах, протестное поведение в значительной степени могут быть объяснены в связи с анализом господ­ствующих в обществе политических идей, традициями отношения к сфере политики в целом. Следует иметь в виду и то обстоятельство, что различия в националь­ных политических культурах зачастую проявляются независимо от типа господствующего политического режима.

1. 2.      Отношение населения к различным

формам протеста

Представляют несомненный интерес результаты социологических исследований, проведенных в 1993 г. (год всплеска активности протестного движе­ния с применением насилия как со стороны протес­тующих, так и со стороны властей) и год спустя[†].

Фокус анализа сосредоточивался на сфере полити­ческого сознания личности. При этом индивидуаль­ное политическое сознание рассматривалось в связи с деятельностью социально-профессиональной об­щности, к которой индивид принадлежит. В качестве индикаторов протеста использовались зафиксирован­ные на вербальном уровне факты реального или по­тенциального участия в сборе подписей и подписании воззваний; в митингах и манифестациях; в забастов­ках, в насильственных действиях (по отношению к представителям других политических сил, властей). Кроме того, использовался индикатор активного про­теста как реакции на сложившуюся жизненную ситуа­цию. Совместному с перечисленными индикаторами анализу подвергались переменные, характеризующие отношение респондентов к властям, лидерам, полити­ческим партиям, отражающие мировоззренческие установки респондентов, их социальное самочувствие, уровень материального благосостояния в прошлом, настоящем, будущем, социально-демографические по­казатели. При анализе эмпирических данных наряду с традиционными статистическими процедурами ис­пользовался метод множественной линейной регрес­сии.

Групповые особенности протестной активности. В ходе исследований респондентам было предложено высказать свое отношение к различным типам про­тестной активности, начиная с «мягких» и кончая радикальными протестными формами. При этом шкала участия была следующей: «принимал участие», «мог бы принять участие», «не буду участвовать нико­гда». Полученные распределения оценок приведены в табл. 1.

(в % от числа опрошенных)

Приведенные данные показывают, что около поло­вины опрошенных вообще не были склонны прини­мать участие в перечисленных формах протеста. Вмес­те с тем очевидным является отличие в отношении людей к различным формам протеста. Если о своем реальном или потенциальном участии в «мягких» фор­мах протеста (воззвания, митинги) высказались соот­ветственно 44 и 32% респондентов, то на аналогичное участие в протесте, предполагающем насильственные действия, указали только 8% респондентов. В целом подавляющее большинство москвичей отвергает наси­лие как форму политического протеста.

Каким образом готовность к участию в тех или иных формах протеста соотносится с другими пере­менными?

В табл. 2—4 приведены средние медианные значе­ния четырех форм протеста в различных подгруппах респондентов. (Здесь и далее групповые особенности протестной активности обсуждаются применительно к данным, зафиксированным в1993 г.)

Таблица 2. Средние значения протестной активности в социально-демографических группах^*

^* Приведены медианные значения протестной истинности со следующими школьными признаками: 2 — «принимал участие», 1 —«мог бы принять участие», 0 — «не буду принимать участие никогда».

Большинство приведенных в таблицах величин оказалось меньше 1,0 (среднего значения шкалы «мог бы принять участие»). Это означает, что баланс выска­занных оценок по конкретной группе смещен к протестному неучастию, а не к активной в него включен­ности. Последнее отражает общую тенденцию низкого уровня поддержки протестных действий в целом. Вместе с тем зафиксированы очевидные отличия в протестной активности различных респондентов.

Как следует из табл. 2, мужчины в большей степени, чем женщины, предрасположены к активному участию в большинстве форм протеста. Причем отличия эти нарастают от «мягких» форм к более жестким и наиболее ярко проявляются в отношении насильственных действий.

В различных возрастных группах населения реаль­ное или потенциальное участие в подписании воззва­ний оказывается практически одинаковым. Лица в воз­расте 50 лет несколько активнее, чем более молодые респонденты, настроены на участие в митингах. В то же время на участие в забастовках или насильствен­ных действиях в большей мере ориентированы лица в возрасте до 30 лет.

В табл. 2 не приведены распределения в профес­сиональных и образовательных группах населения. Здесь отличия еще менее существенны. Исключением являются два обстоятельства. Лица с высшим образо­ванием более активны в подписании воззваний. В со­циально-профессиональном плане отличия касаются группы студенчества, представители которого наибо­лее активны в отношении всех форм протеста.

Существенно большим разбросом характеризуются протестные показатели в группах населения, отличаю­щихся по материальному достатку, с различной дина­микой материальных условий жизни, отношением к безработице (см. табл. 3).

Таблица 3. Среднее значение протестной активности в группах с различной материальной обеспеченностью

и социальным самочувствием^*

^* Приведены медианные значения протестной активности со следующими шкальными признаками: 2 — «принимал участие», 1 — «мог бы принять участие», 0 — «не буду принимать участие никогда».

Среди респондентов с различным уровнем до­ходов величина протестной активности (по всем ее формам) отклоняется от среднего значения на треть и более. Наименьший уровень участия демон­стрируют представители наиболее высокодоходных групп. Таких, по данным исследования на период июня1993 г., было около 10% населения. Средний уровень протестной активности был присущ лицам со средними (или относительно средними) дохо­дами, их оказалось подавляющее большинство — 80%. Остальные 10% населения относились к группе с наи­более низкими доходами и демонстрировали соот­ветственно наивысшую готовность к участию в про­тесте.

Результаты исследования свидетельствуют, что наря­ду с величиной материального достатка важными в свя­зи с анализом протеста являются самооценки измене­ния материального благосостояния по сравнению с тем, что было несколько лет назад. Медианные значения участия в протестных действиях в группах, у которых уровень жизни изменился в лучшую или худшую сторо­ну, оказались весьма различными. Как можно было предполагать, наименьшую активность проявили лица, чей уровень благосостояния улучшился, и наоборот.

Также сильно разнящимися оказываются протестные показатели среди респондентов с разной степенью обеспокоенности возможностью стать безработ­ным. Чем сильнее люди обеспокоены такой возмож­ностью, тем с большей вероятностью они будут проявлять протестую активность. Причем это от­носится ко всем формам протеста, как «жестким», так и «мягким».

В ходе исследования было рассмотрено, насколько отличаются средние значения протестной активности в группах с различной степенью включенности в по­литику и разнящимися идеологическими ориентациями (см. табл. 4).

различной степенью включенности в практику и различными идеологическими ориентациями^*

^* Приведены медианные значения протестной активности со следующими школьными признаками: 2 — «принимал участие», 1 — «мог бы принять участие», 0 — «не буду принимать участие никогда».

Выяснилось, что такие переменные, как «интерес к политике» и «знакомство с программами полити­ческих партий и движений», существенно диффе­ренцируют респондентов. Чем в большей степени люди включены в политику, тем большим протестным потенциалом они обладают. (Конечно, это не означает, что последний будет обязательно реали­зован.)

На участие в протестных действиях оказывают влияние и некоторые мировоззренческие характерис­тики. Наиболее сильно отличались средние значения всех форм протестных действий среди положительно и отрицательно относившихся к приватизации земли. В отношении участия в подписании воззваний и в ми­тингах респонденты разделялись в связи с их согласи­ем или несогласием с оценочными суждениями о сво­боде и неравенстве; принципом индивидуализма; суж­дением о рыночной экономике. К середине1993 г. тенденция оказалась следующей: лица, разделявшие позиции госсоциалистической идеологии, в большей степени были склонны к выражению нерадикальных форм политического протеста.

Компоненты регрессионной модели протестного участия. Какие из рассмотренных переменных явля­ются более, а какие менее важными с точки зрения их связи и влияния на показатели протеста? Для ответа на поставленный вопрос необходимо по опытным дан­ным изучить влияние совокупности независимых пе­ременных на результирующий признак — протестное поведение. Данные табл. 1 показывают, что отношение населения к первым трем формам протеста (воззвани­ям, митингам, забастовкам) описано так называемым «скошенным» нормальным распределением, что позволяет применить к решению задачи методы регрес­сионного анализа. В качестве независимых в процеду­ру были включены все индикаторы из блоков, характе­ризующих материальное благосостояние, социально-демографические признаки и политико-идеологиче­ские ориентации респондентов[‡].

В результате расчетов были выявлены индикаторы, составляющие адекватную модель множественной линейной регрессии для каждой формы протестной активности. В силу существенной корреляции между первыми тремя формами политического протеста (исключая насильственные действия) регрессионные уравнения для них оказываются сходными. В этой связи приведем лишь одно уравнение, описывающее зависимость участия в митингах от других пере­менных.

Величина приведенных коэффициентов свиде­тельствует, что объяснительные возможности модели оказываются не слишком высокими. Тем не менее уравнение регрессии показательно в том плане, что высвечивает совокупность факторов наиболее значи­мых по своему влиянию на результирующий признак. Наибольшей предсказательной силой при объяснении участия населения в митингах обладает признак зна­комства респондентов с программами партий и поли­тических движений. Затем примерно с равным весом следуют переменные: самооценка уровня материаль­ного благосостояния за последние 6—7 лет; отноше­ние к принципам свободы и экономического неравенства; интерес к политике; обеспокоенность возможно­стью стать безработным.

Таким образом, участие в митингах (равно как и подписание воззваний, участие в забастовках) сопря­жено с влиянием трех основных факторов: включен­ность в политику, самочувствие в сферах материально­го благосостояния и трудовая занятость, ориентация^: на определенные идеологические ценности.

Специфика радикального протеста. Рассмотрим в этой связи трехмерное распределение, приведенное в табл. 5.

Таблица 5. Ориентации социально-демографических групп на участие в насильственных действиях^*

^* Приведены медианные значения протестной активности со следующими шкальными признаками: 2 — «принимал участие», 1 — «мог бы принять участие», 0 — «не буду принимать участие никогда».

Совместное распределение показателей возраста, пола и уровня дохода фиксирует, что наиболее пред­расположены к проявлению насилия мужчины в воз­расте до 30 лет. При этом определенные различия вносят градации уровня дохода, хотя в целом здесь во всех доходных категориях этой возрастной группы установка на участие в радикальном протесте сохраняется относительно высокой. Аналогичная тенденция наблюдается в группе мужчин в возрасте от 30 до 50 лет. Однако в этой группе уровень радикального протеста оказывается меньшим.

Во всех группах женщин по сравнению с группой мужчин ориентация на радикальный протест сущест­венно ниже. При этом она практически отсутствует среди женщин всех возрастов с наиболее высокими доходами. Низкий уровень радикального протеста проявляют также женщины старше 30 лет практиче­ски во всех доходных группах.

Обращаясь к данным табл. 3, можно отметить, что в большей степени радикальный протест присущ тем, кто ощущает ухудшение своего материального положе­ния за последние 6 — 7 лет. Это относится и к респонден­там, обеспокоенным перспективой остаться без работы,

Обращает на себя внимание еще одна особенность. В табл. 4 приведены данные, свидетельствующие о том, что большинство идеологических индикаторов дифференцировало респондентов в отношении участия в подписании петиций, митингах, забастовках. В отношении проявления насильственных действий этого в большинстве случаев не происходит, т. е. на ради­кальный протест в одинаковой степени были ориентированы лица, разделяющие как либеральные, так и госсоциалистические взгляды.

Выше отмечалось, что показатель протестного по­ведения зачастую зависит от динамики наличных со­циально-экономических и политических условий. Из­вестно, что с момента начала «шоковой терапии» ощу­щалось усиление экономического неблагополучия — инфляции, роста цен, снижения доходов большинства населения. Какой в этот период была динамика ради­кального протеста?

В соответствии с полученными данными на свое реальное или потенциальное участие в насильствен­ных действиях по отношению к представителям влас­тей или других политических сил указали 11% опрошенных москвичей в июне 1991 г., 7% — в 1993 г., 9% —  в1994 г. Примем также во внимание и величину друго­го индикатора, свидетельствующего о том, что доля радикально настроенного населения в Москве оказы­валась в последние два года не столь многочисленной и более или менее постоянной. В качестве реакции на ухудшающиеся условия жизни были готовы идти на баррикады в прямом смысле этого слова соответствен­но б и 8% опрошенных в 1993 и 1994 гг.

О динамике протестной активности. Отвечая на вопрос, каковы основные причины, детерминирую­щие конкретное содержательное наполнение показа­телей протеста, обратим внимание на следующие обстоятельства.

Как было показано выше, в середине 90-х годов наблюдался процесс падения интереса широких слоев населения к феномену политики в целом, который в свою очередь сопровождался уменьшением протестной активности. Результаты социологических иссле­дований в Москве показали, что в начале 90-х годов еще продолжала оставаться достаточно высокой по­литизация сознания населения. Доля тех, кто «очень интересовался» или «интересовался» политикой, со­ставляла тогда 87% опрошенных; «мало» или «вообще не интересовались» политикой 12% респондентов. К середине1993 г. доля тех, кто «мало» или «вообще не интересовался» политикой, возросла в 3 раза (против1991 г.) и составила 37%.

За этот же период параллельно с усилением поли­тической апатии наблюдалось уменьшение доли лиц, проявивших желание участвовать в протестных акци­ях. Так, ориентация на реальное или потенциальное использование таких протестных форм, как митинги и забастовки, сократилась в 1,7 — 2 раза. Показательно, что об аналогичных тенденциях свидетельствуют ре­зультаты исследований социодинамики массовых политических действий в Москве, полученные другими авторами.

Рассматривая отмеченные тенденции, целесообраз­но среди прочего принять во внимание некоторые содержательные особенности массовых политических настроений последнего десятилетия XX в.

Напомним, что в сознании широких слоев обще­ства первые перестроечные годы рисовались как не­что такое, что должно дать быстрый и ощутимый по­зитивный результат в решении многих проблем, и прежде всего самых насущных. На формирование именно такого образа радикальных изменений была направлена перестройка.

[*] В последние годы проблематика использования качественных методов в социологии получила определенное отражение в литерату­ре. (См. напр., Белановский С. А. Методика и техника фокусированного интервью. М.: Наука, 1993; Веселкова Н. В. Полуформализованное интервью // Социологический журнал. 1994. № 3) Вместе с тем вопросы изучения составляющих политической культуры с помощью качественных методов не привлекли пока должного внимания.

[†] Опрос проводился сотрудниками ИСПИ РАН в 1993 и 1994 гг. Количество опрошенных соответственно равно N=844 и N=800. От­бор респондентов проводился среди занятого населения методом квотной выборки со связанными параметрами (род занятий, пол, возраст).

[‡] В ходе вычислений применялась техника пошаговой множе­ственной регрессии, позволяющая из всей совокупности независимых переменных выделить те, которые обладают наибольшей предсказательной силой в отношении исследуемых форм протестной актив­ности. Здесь на каждом шаге вычислений определяется независимая переменная, коэффициент частной корреляции которой с зависимой переменной является максимальным.