ИНСТИТУТ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ РАН

 

ЦЕНТР ПОЛИТОЛОГИИ

 

 

ПОЛИТИЧЕСКАЯ

СОЦИОЛОГИЯ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

МОСКВА

• МЫСЛЬ •

2000

 

 

Ответственные редакторы:

чл.-кор. РАН В. Н. Иванов,

д-р полит. наук Г. Ю. Семигин

 

 

Авторский коллектив:

д-р полит. наук Л. Н. Алисова,

д-р филос. наук 3. Т. Голенкова,

чл.-кор. РАН В. Н. Иванов,

канд. филос. наук И. В. Ладодо,

д-р полит. наук М. М. Назаров,

канд. истор. наук Р. М. Романов,

д-р полит. наук Г. Ю. Семигин

 

 

ISBN 5-244-00959-1

© ИСПИ РАН. 2000

 

ВВЕДЕНИЕ

События последнего десятилетия уходящего века, происшедшие в России и странах Восточной Европы и связанные с изменениями существовавшего в них строя, привлекли внимание ученых, работающих в разных областях знаний. Особенно большой инте­рес вызвали изменения в политическом устройстве и политической жизни этих стран. Необходимость осмысления этих процессов привела к интенсивному развитию научного политического знания, институализации в России относительно новой научной дис­циплины — политологии (науке о политике).

Однако по мере расширения поля проводимых ис­следований все активнее применялись в них методы социологической науки. Политика, понимаемая не только как борьба между классами (нациями, государствами), но и как взаимодействие заинтересованных групп, происходящее в разных формах (сотрудниче­ство, соперничество, конфликт, консенсус и т. п. так или иначе затрагивает интересы всего общества. Стало быть, и социология, изучающая общество как систему и взаимодействие входящих в него социальных общностей — элементов этой системы, не может и не должна стоять в стороне. Естественно, что социология, также как и политология, активно включилась в иссле­дование политических процессов и явлений, исполь­зуя свои методы и свой подход к изучаемым явлениям.

Конечно, многое из старых «теоретических запа­сов» потребовало пересмотра, уточнения. Например, рассмотрение политических процессов в обществе, провозгласившем себя социалистическим (общество реального социализма), с позиций теории бескон­фликтности не могло объяснить новые политические реалии. Межнациональные конфликты, антагонисти­ческие противоречия, острая борьба за власть с при­менением силы (осень1993 г.), забастовки, голодовки, пикеты и т. д. требовали объяснения с других теорети­ческих позиций. В этой связи изначально усилился интерес российских исследователей к работам запад­ных социологов, накопивших значительный опыт в изучении конфликтных ситуаций, и разработке рекомендаций по управлению конфликтами. На их основе уже в начале 90-х годов были проведены первые социо­логические исследования возникающих в обществе конфликтов (в том числе и конфликтов политических).

Но с середины 90-х годов центральное место в научных исследованиях заняли процессы демокра­тизации. Это объясняется тем, что именно эти процес­сы находились в центре общественной жизни страны, что именно они втянули в свою орбиту в той или иной мере все население России и все социальные институ­ты. С одной стороны, демократизация отвечала социальным ожиданиям масс, с другой — с самого нача­ла своего осуществления вызвала к жизни новые проблемы и противоречия.

Пришедшие к власти новые политические силы официально определили демократизацию как процесс перехода   от   командно-административной   полити­ческой системы, воплощением которой было тоталитарное государство, державшее под контролем все, на­чиная от плановой экономики и кончая мировоззрением граждан, к правовому государству. Последнему вменялось в обязанность создание новых для России демократических институтов и поддержка процесса формирования гражданского общества.

На практике на первом этапе демократизация в России предстала как разрушение партийно-бюрократической системы управления страной и внедрение в политическую практику норм и стандартов по образцу западной демократии, воспринимаемой как некий эталон, как имманентное свойство «цивилизованных государств».

Ликвидация партийной монополии на власть, утверждение политического и идеологического плюрализма, многопартийности, гласности, новой реально действующей избирательной системы отмечались «политическими социологами» как положительные мо­менты процесса демократизации страны и формирования гражданского общества. Однако, и это тоже нашло отражение в социологических  исследованиях, непоследовательность, субъективизм, игнорирование мнения большинства, попустительство грабительской приватизации (и чаще ее непосредственная поддерж­ка) привели на практике не столько к утверждению демократических порядков, сколько к потере автори­тета власти, ее ослаблению, минимизации ее роли в решении насущных проблем. Обозначилась и быст­ро обострилась проблема «власть и общество».

Стало ясно, что в процессе объявленного перехода от социалистической командно-административной системы к правовому государству и гражданскому об­ществу преодолеть отчуждение народа от власти не удалось. Изменилась форма последней, но мало из­менилось реальное положение дел. Власть осталась по сути бесконтрольной, а участие населения во влас­ти эпизодическим, связанным главным образом с выборами. Демократия как народовластие не состоялась. Демократическая политическая культура не сложи­лась.

Исследователи отмечали, что проявившиеся в поли­тической сфере тенденции теснейшим образом зави­сели от того, что происходило в экономике и социаль­ной сфере. Навязанный обществу курс экономических реформ показал свою полную несостоятельность. Бу­дучи во многом «подсказан» западными экспертами, он не учитывал российской ментальности, состояния массового сознания, российского опыта экономиче­ского строительства и ранее проведенных реформ, реальных интересов разных социальных групп. В ре­зультате поразивший общество системный кризис не только не был преодолен, но еще больше усугубился. Посткоммунистическая либерализация дала простор для формирования новой политической элиты, отра­жающей групповые интересы новых собственников и мало заботящейся об общегосударственном благе.

Более того, снижение жизненного уровня населе­ния в конце 90-х годов, неясность дальнейших пер­спектив и неуверенность в завтрашнем дне создали почву для усиления протестных движений. Экономи­ческое недовольство разных групп населения приоб­ретало все больше политический характер. Проведен­ные в 90-е годы социологические исследования за­фиксировали рост недоверия масс политическому режиму, позволили выявить причины и мотивацию политического поведения разных групп населения, со­ставляющих в своей совокупности новую социальную структуру общества.

Отсутствие развитого среднего класса при наличии незначительных по численности групп богатых и сверхбогатых людей, слоя мелких собственников, люмпенизированных и маргинальных групп делают социально-политическую ситуацию в обществе в це­лом весьма нестабильной.

Вместе с тем рост недовольства и усиление протестного потенциала не означает неизбежность социаль­ного взрыва и новых политических потрясений. Как показали социологические опросы, наиболее сильно распространено недовольство статус-кво среди отно­сительно пассивной части населения, ориентирую­щейся главным образом на ценности и установки со­ветского периода истории страны. Более того, социа­льное недовольство концентрируется главным образом в шахтерских поселках, «закрытых городах», сельской местности.

Конечно, это не говорит о том, что массовые актив­ные выступления (особенно в столице и других боль­ших городах) вовсе невозможны. При дальнейшем ухудшении социально-экономического положения, растущей угрозе межнациональных конфликтов и се­паратизма, активизации радикальной оппозиции их вероятность значительно возрастает. Попытки властей стабилизировать «номенклатурный капитализм» вряд ли принесут желаемый результат. Компромисс между интересами политической элиты (особенно ее кор­румпированной части) и интересами большинства населения невозможен. Нынешний политический ре­жим, чтобы сохранить самого себя, становится все более авторитарным, теряя полностью социальную опору.

Богатый эмпирический материал, полученные тео­ретические выводы убедительно свидетельствуют, что в социологической науке обозначилась новая, относи­тельно самостоятельная область научных исследова­ний — широко использующая общесоциологические методы, но имеющая свой предмет, свои исследова­тельские задачи, свою концептуальную базу. Эта новая область социологического знания позволяет выявить социальную детерминированность политических процессов, политической деятельности и полити­ческого поведения разных групп населения с учетом изменяющихся условий.

Особенно высоким был ее вклад в анализ такого нового явления в жизни российского общества в пост­советский период, как реальные, свободные выборы в условиях многопартийности и идеологического плюрализма. В изучении электорального поведения как одной из разновидности политического поведе­ния масс накоплен, пожалуй, самый значительный опыт, сравнимый только с изучением общественного мнения.

Переход от авторитарной (командно-бюрократи­ческой) системы к демократической сопряжен со зна­чительными трудностями, отнюдь не только теорети­ческого характера. Отсутствие необходимых знаний и навыков, опыта в формировании и отстаивании (за­щите) своих интересов, слабая законодательная база, перекосы в разделении полномочий в структуре влас­ти, коррупция, низкий жизненный уровень большин­ства населения создали предпосылки для различного рода анархистских и экстремистских проявлений, со­здающих угрозу действительной демократизации по­литической жизни.

Естественно, что эти проблемы не могли не при­влечь внимание специализирующихся в области поли­тической социологии ученых, так же как и проблемы прав большинства и меньшинства, власти и оппози­ции, противоборства и сотрудничества, централизма и децентрализации власти и т. д.

Ориентация на наиболее важные проблемы вза­имодействия различных политических сил, отражаю­щих интересы определенных социальных групп, ана­лиз в режиме мониторинга социально-политических ситуаций в регионах страны и в стране в целом, поис­ки путей политического сотрудничества и стабиль­ности выдвинули политическую социологию в ранг востребованных обществом наук. Утверждение ВАКом соответствующей специализации привлекло к иссле­довательской работе значительное число молодых ученых.

Однако следует признать, что политическая социо­логия как наука находится в настоящее время в стадии становления. Она во многом повторяет путь, пройден­ный, например, экономической социологией, утверж­дение которой также потребовало значительного вре­мени и усилий. То же можно сказать и о военной социологии.

Дальнейшая институционализация политической социологии предполагает систематический анализ и обобщение накопленной исследователями инфор­мации, с одной стороны, и своевременную подготовку в нужных количествах научных кадров — с другой.

Интенсивно развивающаяся политическая социо­логия способна сыграть положительную роль в обес­печении необходимой социально-политической ин­формацией органов управления страной.

Добытые ею знания будут полезны и для широких масс населения, помогая российским гражданам по­нять суть происходящих в политической сфере про­цессов и делая сознательным их участие в полити­ческой жизни страны.

 

Глава первая

 

ПОЛИТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ КАК НАУКА

 

1. Предмет политической социологии

Социология — одна из интенсивно развивающихся в настоящее время наук. Расширяется предметная об­ласть проводимых ею исследований, становятся более разнообразными средства и методы исследователь­ской деятельности; шире используются результаты ис­следований в социальной практике.

Многочисленные дискуссии о предмете социоло­гии, проведенные в разное время, дали богатый мате­риал, позволяющий сегодня прийти к некоторым бо­лее или менее определенным выводам.

Есть достаточно оснований утверждать, что социо­логия изучает как общество в целом, так и закономер­ности и тенденции возникновения, становления и раз­вития социальных общностей, механизмы их взаимо­связей и взаимодействия в разных сферах социальной практики. В поле зрения социологии находятся раз­личные формы и способы бытия социальных общно­стей, их количественно-качественные характерис­тики, структура. Изучая массовые социальные процес­сы, совокупную жизнедеятельность определенным образом организованных индивидов, социология определяет содержание и вектор происходящих в об­ществе социальных изменений, прогнозирует их по­следствия.

В качестве самостоятельной отрасли научного зна­ния социология реализует такие функции, как теоре­тико-познавательную, практически-преобразователь­ную, прогностическую. Ее основные прикладные функции состоят в объективном анализе социальной действительности, диагностике социальных ситуаций, предоставлении обществу достоверной информации о реальном состоянии социальных субъектов, их социальном статусе, связях, степени удовлетворения и согласования их специфических интересов, их цен­ностных ориентациях, идеалах, мотивах деятельности и ожиданий¹.

Прикладная направленность социологической нау­ки выражается также и в том, что социологические исследования обращены, как правило, к конкретным социальным проблемам, которые подлежат решению средствами социального планирования, проектирова­ния и управления.

Ценность всякого социологического исследования, начиная от локальных опросов и кончая крупномас­штабными исследованиями, определяется не только тем, насколько адекватно отображены в нем закономерности и тенденции изучаемых процессов, но и тем, в какой степени оно завершается практическими ре­комендациями для принятия управленческих реше­ний, позволяет предвидеть их социальные послед­ствия, ориентирует на проведение социальных экспе­риментов.

Развитие социологического знания в последние го­ды идет по пути прогрессирующей дифференциации и специализации. Расширение масштабов и проблема­тики социологических исследований, получение значительной по объему социальной информации приве­ло к возникновению и развитию новых разделов, но­вых ответвлений социологической науки, специа­лизирующихся на исследовании определенных типов социальных процессов, явлений и проблем.

Эти отраслевые (специальные) социологические теории именуются еще нередко частными. Харак­теризуя последние, М. Н. Руткевич отмечает, что их предметом могут быть: 1) разные типы социальных общностей, каждая из которых дает «срез» системы общественных отношений. Таковы поселенческие об­щности, социально-демократические группы, трудо­вые коллективы, малые группы, семья и т. д. вплоть до личности, в которой концентрируются все об­щественные отношения; 2) определенная сформировавшаяся область общественной жизни, имеющая свои институты, организации. Таковы политика, пра­во, религия, наука и т. д.; 3) определенные виды человеческой деятельности. Таковы труд, досуг, спорт и т. д. К теории этого типа мы также отнесли бы социологические теории, посвященные изучению дея­тельности в сфере социальной патологии (преступ­ность, пьянство, алкоголизм, наркомания и т. д.).

Очевидно, что число таких отраслевых теорий имеет устойчивую тенденцию к возрастанию, что делает актуальной проблему их классификации и вза­имосвязи с «пограничными» областями знания. Например, социология права, социология морали, со­циология медицины и т. д., формирование которых свидетельствует о проявлениях другой тенденции в развитии социологического знания — интеграции науки и практики².

Убедительным подтверждением этого, является ста­новление, например, экономической социологии, изу­чающей социальный аспект функционирования эко­номики, рассматривающей последнюю как социальный прогресс, суть которого — «изменения в харак­тере функционирования экономики под влиянием межгрупповых отношений»³.

То, что экономика (экономические отношения) изучаются собственно экономической наукой, ни в коей мере не исключает необходимости ее изучения средствами других общественных наук, социологией в том числе.

Именно социология позволяет учесть собственно «человеческую составляющую» в экономической дея­тельности субъектов производства, влияние на послед­нюю социального положения, социальных связей и социального самочувствия людей.

По аналогии с экономической могут рассматри­ваться и проблемы становления политической социо­логии. С учетом тех процессов, которые происходят в общественной практике и общественном сознании, связаны, в первую очередь, с демократизацией обще­ственной жизни, «вторжение» социологии в полити­ческую сферу (сферу политических отношений) представляется делом чрезвычайно актуальным.

Конечно, формирование политической социоло­гии идет не «с нуля». Есть опыт социологических ис­следований в этом направлении в различных странах, есть значительные публикации, соответствующая научная специализация.

Именно с учетом этого опыта следует рассматри­вать проблемы институционализации политической социологии в нашей стране, определение ее места в системе общественных наук.

Как специализированная отрасль науки полити­ческая социология утвердилась на Западе в 30 — 50-е годы XX в. Однако элементы социологического подхо­да к явлениям и процессам политической жизни выяв­ляются уже в научной мысли Древнего Востока, антич­ной Греции и Рима, особенно в трудах Платона и Ари­стотеля, затем у мыслителей позднейших эпох — Н. Макиавелли, Ж. Бодена, Т. Гоббса, Ш. Л. Монтескьё, А. Токвиля и др. По мнению многих западных ученых (Р. Бендикс, С. Липсет и др.), основателями полити­ческой социологии как науки были К. Маркс и М. Вебер. В ее формировании значительную роль сыграли В. Парето, Г. Моска, П. Сорокин, Р. Михельс, Т. Парсонс, Г. Лассуэлл, С. Липсет, М. Дюверже, а в марксист­ском направлении научной мысли — Г. Плеханов, В. Ленин, А. Грамши, К. Каутский и др.

Современная политическая социология использует в исследованиях различные методологические подхо­ды, собственный понятийный аппарат. Границы ис­следований, проводимых политической социологией как специализированным направлением науки, не все­гда четко обозначены. Социологи, подчеркивая, что политическая социология в той или иной мере свя­зана с функционированием политических институтов, концентрируют внимание на восприятии населением власти и различных форм ее существования и раз­вития. Политическая социология объясняет эти явле­ния с позиций политического сознания и полити­ческого поведения как всего населения, так и различ­ных социально-классовых групп. Современная политическая социология стремится преодолеть ра­нее существовавшее противопоставление государства и общества: государство рассматривается как один из политических институтов, а политические институты как разновидность социальных институтов, взаимоот­ношения внутри их и с другими институтами всегда в той или иной мере имеют политическое звучание.

В XX в. развитие политической социологии харак­теризуется использованием различных подходов к изучению политических процессов: институцио­нальный (Дж. Брайс, А. Бентли), бихевиористский (Ч. Мерриам, Д. Вальдо, К. Боулдинг), постбихевиористский (Р. Ч. Миллс, С. Додд), моделирования (Д. Ис­тон, К. Дойч, Г. Алмонд), ценностный (Г. Лассуэлл, Л. Хоффман, Ф. Бро). Характерной особенностью по­литической социологии является ее национальная специфика. Если в США исследования носят ярко вы­раженный эмпирический характер и касаются раз­личных аспектов политической власти и конфликтов, то в ФРГ они были тесно связаны с государствоведением и политической философией, а в Великобри­тании — с политической историей и политической экономией. В послевоенный период, особенно в 60-х годах и позже, в ряде стран Запада в университетах стали создаваться кафедры и вводиться учебные про­граммы по социологии политики, политической со­циологии и др.

Политическая социология в России XIX —начала XX вв.— это, несомненно, часть мировой науки, тем более что обмен идеями отечественных и западных ученых осуществлялся тогда беспрепятственно и ин­тенсивно. В то же время она имеет ряд отличительных черт, связанных с историческими особенностями об­щего положения гуманитарной мысли России.

Развиваясь под сильным влиянием господствующих западных учений, русская политическая социология не только находилась на уровне мировой науки в це­лом, но и зачастую опережала ее, что было связано в первую очередь с остротой социальных противоре­чий российского общества.

Определяя этапы развития русской политической социологии, А. Н. Медушевский в статье «Полити­ческая социология в России» отмечает, что цельная философская и историко-правовая концепция русско­го исторического процесса была дана под влиянием дискуссии славянофилов и западников уже государ­ственной (юридической) школой (Б. Н. Чичерин, К. Д. Кавелин, А. Д. Градовский). Ее вклад состоял в по­становке проблемы соотношения общества и государ­ства, создании теоретических основ русского либера­лизма и конституционализма⁴.

Общая система политической науки в России пред­ставлена в обобщающих трудах Б. Н. Чичерина, кото­рый рассматривал ее как часть курса государственной науки, получившей название «Наука об обществе, или социология». Данная наука включала в себя, по замыслу Чичерина, философское обоснование изучения об­щества и государства, собственно социологию как дисциплину, непосредственно изучающую общество, и, наконец, политику, ставящую своей задачей обосно­вание разумной политической деятельности. Содержа­ние социологии Чичерина в соответствии с разрабо­танной системой представляет рассмотрение основных сторон, или элементов, общества. Им посвящены специальные разделы его курса: природа и люди; эко­номический быт; духовные интересы. Анализ основ­ных сторон общественной жизни он проводил в их взаимосвязи и историческом развитии. Внимание Чи­черина привлекают новые элементы социальной структуры — промышленная буржуазия, фермерство, рабочая аристократия и интеллигенция, положение которых в обществе связывается с техническим про­грессом. Считая, что общественные классы имеют происхождение не только экономическое, но и юри­дическое, политическое и даже религиозное, Чичерин прослеживает «отношение юридических форм к эко­номическим началам».

Решающую роль в определении места социологии в кругу других общественных дисциплин сыграли тру­ды М. М. Ковалевского «Социология», «Современные социологии», работы по сравнительной истории пра­ва и политических институтов. В них отразилось стремление к синтезу воззрений Маркса, Спенсера, Конта, Дюркгейма, Зиммеля и других ведущих евро­пейских социологов. Определяя социологию по Конту как «науку о порядке и прогрессе или, точнее, органи­зации и эволюции общества», Ковалевский подчерки­вал специфику ее предмета в отношении как фило­софских дисциплин (философия истории, история цивилизации, социальная психология), так и конкрет­ных общественных наук (этнография, этнология, по­литическая экономия, археология и др.). Важное зна­чение в развитии социологии Ковалевский придавал исследованию сходных и типичных черт в истории различных стран и народов, а главную задачу социо­логии видел в отыскании законов эволюции общества и его устройства. В фундаментальных политических трудах «Происхождение современной демократии», «От прямого народоправства к представительному и от патриархальной монархии к парламентаризму», «История монархии и монархических доктрин» Ковалевский разрабатывал теорию факторов общественного развития, концепцию расширения солидарности как фактора прогресса, стадий социального и экономического роста, сравнительно-исторического изучения права и институтов.

Большой вклад в развитие политических исследова­ний в России был сделан представителями социологи­ческой школы права С. А. Муромцевым, В. И. Сергееви­чем, Н. М. Коркуновым, изучавшими типологически сходные фазы развития права у разных народов.

Определение метода и места социологии в совокуп­ности наук, изучающих общество, дал Н. И. Кареев. В работах «Введение в изучение социологии», «Общие основы социологии» он показал классификацию наук об обществе, в основу которой положил степень обоб­щения этими науками социальных явлений, или уро­вень абстракции. Он выделяет три основные науки — историю (и другие родственные ей идеографические дисциплины), социологию и философию истории, каждая из которых различается предметом, методом и уровнем обобщения информации. Социологии в этой классификации отводится среднее место, по­скольку она опирается на эмпирические наблюдения истории и обобщает их с помощью сравнительного метода, в то время как философия дает оценку этих обобщений с позиции этики и теории прогресса. «Со­циология, — писал он, — есть общая абстрактная наука о природе и генезисе общества, об основных его эле­ментах, факторах и силах, об их взаимоотношениях, о характере процессов, в нем совершающихся, где бы и когда бы все это ни существовало и ни происхо­дило».

Дальнейшее развитие представлений о предмете со­циологии в России в конце XIX — начале XX вв. свя­зано с поиском его оснований в сфере социального поведения, взаимоотношения людей, социальной пси­хологии. С точки зрения юриспруденции эту пробле­му рассматривал в «Социологии» Г. Ф. Шершеневич. Методологическое обоснование нового подхода с позиций марбургской школы неокантианства и эмпи­риокритицизма дал Б. А. Кистяковский в книге «Со­циальные науки и право. Очерки по методологии со­циальных наук и общей теории права». Крупнейший русский юрист Л. И. Петражицкий подошел к этой проблеме, определяя соотношение права и нравствен­ности в качестве мотивов человеческого поведения. Основатель Психоневрологического института Е. В. де Роберти посвятил ей свои основные труды — «Социо­логия» и «Новая постановка основных вопросов со­циологии». Главную задачу социологии он усматривал в «открытии законов, управляющих возникновением, образованием и постепенным развитием высшей, надорганической или духовной формы мировой энер­гии». Под влиянием идей этих мыслителей происходи­ло становление взглядов таких крупнейших русских, а затем западных мыслителей, как П. Сорокин и Ж. Гурвич.

Переломный этап в развитии русской социологии знаменует собой творчество П. Сорокина. Отталки­ваясь от идей своих предшественников и учителей Ковалевского, Петражицкого и де Роберти, Сорокин создал первое собственно социологическое учение, наметил программу как эмпирических исследований по социологии, а так и ее преподавания в высшей школе. Основной труд Сорокина русского периода — «Система социологии», — а также более популярный «Общедоступный учебник социологии». Методологи­ческие основы социологии Сорокина существенным образом повлияли на понимание предмета этой науки. «Социология, — считал он, — изучает явления взаимо­действия людей друг с другом, с одной стороны, и явления, возникающие из этого процесса взаимо­действия, — с другой». Исходя из этого были сфор­мулированы руководящие принципы социологиче­ской концепции: следует преодолеть традиционное противопоставление наук о природе и культуре и строить социологию, опираясь на методы обеих наук; социология является теоретической наукой, изу­чающей реальные социальные отношения. Изучая явления, доступные наблюдению, а также проверке и измерению, она должна быть объективной дис­циплиной в смысле как свободы от оценочных суж­дений, так и точности и доказательности. Считая традиционные политико-правовые понятия («нация», «класс», «государство») слишком широкими для объяс­нения явлений конкретной действительности, ученый стремился выработать для анализа противоречий и взаимодействий элементов социальной структуры на различных уровнях соответствующий понятийный аппарат. Чтобы достичь общих истин, считал он, со­циология должна перейти от масс к молекулам. С этих позиций разрабатывалась теория социальной стратификации, социального конфликта и мобильности, ис­следовалась правящая элита. Важным вкладом в раз­витие социологии стала программа конкретных со­циологических исследований разнообразных социальных и профессиональных групп общества.

Решающий вклад в становление политической со­циологии в России и на Западе внес классический труд М. Я. Острогорского «Демократия и политические партии», появление которого (1898) закладывало ос­новы современной политической социологии в узком смысле слова, оказав существенное влияние на ее раз­витие в XX в.

В СССР на протяжении многих лет проблемы поли­тической социологии исследовались и преподавались преимущественно в рамках исторического материали­зма, научного коммунизма (теории социализма) и час­тично в рамках правовых наук. С 1990—1991 гг. наме­тился переход к специализации и институционализации политической социологии как науки и учебного предмета. В отдельных вузах России и других стран СНГ созданы кафедры политической социологии, где преподается самостоятельный курс этой науки.

Предмет политической социологии как науки и на­учной дисциплины является темой незавершенных дискуссий. Это связано с тем, что политическая социо­логия сформировалась как результат синтеза социологических и политических знаний, социологизации политической науки, развиваясь в рамках каждой из этих наук. Поэтому она определяется иногда как до­черняя дисциплина социологии и политологии.

Понятие «социология политики» безошибочно определяет участок, подразделение общего поля со­циологии так же, как, например, социология религии, отдыха и т. д. Используя его, мы уточняем, что подход, область или фокус исследования социологичны.

Понятие «политическая социология», напротив, не­четко. Оно может употребляться как синоним социо­логии политики, но может означать и что-либо другое. Употребление понятия политической социологии делает фокус подхода неясным. Многие европейские ис­следователи, подобно Морису Дюверже, полагают, что «в самом общем смысле эти два понятия (политическая социология и политические науки) синонимичны»⁵.

Определяя линию, разделяющую социологию и по­литическую науку, Смелсер утверждает: «Фокус науч­ной дисциплины ... может быть охарактеризован пере­чнем зависимых и независимых переменных, которыми занимается исследователь»⁶. Социология может быть определена как дисциплина, которая «предпочи­тает в качестве объясняющих переломных социально-структурные условия»⁷. Соответственно, политическая наука может быть определена как наука, предпочитаю­щая использовать в этих целях политико-структурные условия. Бендикс и Липсет придерживаются этой же точки зрения, утверждая, что «политическая наука на­чинает с государства и исследует, как оно воздействует на общество, а политическая социология начинает с общества и изучает, как оно влияет на государство»⁸.

Можно также утверждать, что независимыми пере­менными причинами, детерминантами или фактора­ми для социолога являются в основном социальные структуры; в то время как независимыми переменами-причинами, детерминантами или факторами для по­литических исследователей являются в основном по­литические структуры.

После разделения политической науки и социоло­гии встает вопрос о наведении мостов через пропасть, их разделяющую, — мостов интердисциплинарных. Политическая социология является одним из таких связующих мостов. Она — междисциплинарный гиб­рид, в котором должны сочетаться социальные и по­литические объясняющие переменные.

Следует признать, что предложенное определение политической социологии в значительной степени нормативно. Создание политической социологии как подлинно междисциплинарного подхода, как резуль­тат сбалансированного перекрестного соглашения между социологами и политологами является скорее задачей будущего, чем характеристикой сегодняшнего ее состояния. В действительности многое из того, что определяется как «политическая социология», — это не что иное, как социология политики, незнакомая с по­литической наукой.

Политическая социология сегодня представляет со­бой зачастую «социологическую редукцию» политики. Этот подход так же легитимен, как и остальные, но мы будем именовать его «социологией политики». В своей часто цитируемой энциклопедической статье Яновиц утверждает, что наряду со стратификационным подхо­дом всегда существует и «институциональный подход» к политической социологии, определенный влиянием Вебера, у которого «политические институты являют­ся... независимыми источниками социетальных изме­нений»⁹.

Политическая социология рождается только тогда, когда социологический и «политологический» подхо­ды сочетаются и пересекаются. Если «социология по­литики» имеет дело с неполитическими причинами того, почему люди в политической жизни поступают именно так¹⁰, то политические социологи должны для выяснения этого включать и политические причины. Подлинная политическая социология в связи с этим является междисциплинарным прорывом, занимаю­щимся поиском широкомасштабных моделей, вклю­чающих в качестве переменных данные каждого со­ставляющего компонента.

Если, например, речь идет о партиях, подлинная по­литическая социология предполагает объяснение то­го, как партии обусловлены обществом и как общество определяется наличной партийной системой. Сказать, что партийная система является следствием данных социально-экономических условий, означает предста­вить лишь часть картины. Полная картина требует объяснения, в какой мере партии являются зависимой переменной, отражающей социальную стратифика­цию и разделение общества на классы и, наоборот, степень, до которой это разделение определяет дей­ствия элиты и отражает структуры партийной систе­мы.

Мы живем во все более политизирующемся мире. Это не просто означает, что политическое участие и/или политическая мобилизация становятся всемир­ным феноменом. Это означает прежде всего, что власть власти возрастает огромными темпами, сравни­мыми с темпами роста технологии в отношении как манипулятивных и принудительных возможностей го­сударственной власти, так и ситуации отсутствия таковой. Чем больше роль политики, тем меньше роль «объективных факторов». Все наши объективные дол­женствования все в большей мере подчинены и обусловлены политической неопределенностью. Тем выше в этих условиях значимость политических наук, способных предсказать эту неопределенность.

Как рассматривают предмет этой науки современ­ные исследователи, какие точки зрения наиболее часто встречаются в этой связи, какие тут возможны подходы?

1. Политическая социология определяется как социологическое объяснение проявления власти, как такая интерпретация общей социологической теории, которая проблеме власти отводит центральное место¹¹ (Ежи Вятр).

2. Как наука, занимающаяся общественными основами власти во всех институционализированных секторах общества¹² (Моррис Яновиц).

3. Как дисциплина, изучающая взаимоотношения между обществом и государством, между социальным строем и политическими институтами¹³ (Сеймур Mapтин Липсет).

4. Как приложение общей системы отсчета пере­менных и объяснительных моделей социологии к исследованию   комплекса   различных   видов   политической деятельности и политического сознания (по аналогии с подходом Дж. Н. Смелзера к определению экономической социологии).

5. Как ветвь социологической науки, раскрываю­щая отношение общества к государству и институтам распределения и формирования власти, которое про­является прежде всего в направленности политиче­ского  сознания   и   политического   поведения.   «По­литическая    социология, — отмечают   Ж. Т. Тощенко г и В. Э. Бойков, — призвана ответить на вопрос: как осознаются индивидом, социальными группами и слоями, партиями и общественными организациями сущест­вующая политическая реальность, система властных отношений, их политические права и свободы. Это дает основание представить, как гражданское обще­ство взаимодействует с политическими институтами, структурами»¹⁴.

6. Как «наука о взаимодействии между политикой и обществом, между социальным строем и политическими институтами и процессами. Она выясняет влияние остальной, неполитической части общества и всей социальной системы на политику, а также ее огромное воздействие на свою окружающую сре­ду»¹⁵.

Как бы ни отличались подходы к предмету полити­ческой социологии, ясно, что речь идет об изучении влияния социальных отношений (социальной сферы) на политические (политическую) и политических на социальные, иначе говоря, о диалектике их взаимодей­ствия и взаимовлияния. Последнее проявляется в по­литической деятельности и политическом поведении людей, составляющих те или иные социальные общности и имеющих свои специфические интересы, содержание которых предполагает создание и функ­ционирование специальных политических и обще­ственных структур, институтов, организаций.

Политические социологи должны сосредоточи­ваться на рассмотрении того, как общество воздей­ствует на государство, изучая «силовое поведение» во всех его проявлениях и во всей совокупности инст­рументов, с помощью которых оно реализуется. Это практически делает политическую социологию тож­дественной всей социологии. На практике, однако, политические социологи пытаются концентрировать внимание на «силовом поведении» в той степени, в ка­кой это позволяет понимать специфику и способ ра­боты политической системы.

Мы исходим из того, что политическая социоло­гия — это отрасль социологии, концентрирующаяся главным образом на анализе взаимодействия полити­ки и общества. При этом политика определяется в тер­минах класса действий, а не в понятиях совокупности институтов или организаций. Мы рассматриваем по­литику как особую совокупность социальных дей­ствий, отраженных или формируемых в многочислен­ных и разнообразных организационных контекстах.

Как таковая политика связана с проблемами орга­низаций, правил, обязательных между членами этих организаций, с процессом выработки правил. Политическая социология рассматривает эти проблемы с точки зрения процессов, подчеркивающих факт выработ­ки правил. Она необходимо предполагает решение проблемы социального порядка, поскольку принимаемые правила в любом случае должны быть обязательными.

В политической социологии взаимозависимость между социальным классом и избирательным выбо­ром, между экономическим развитием и полити­ческой стабильностью и т. п. показывает тип явлений, нуждающихся в объяснении. Объясняя, необходимо показывать, как эти взаимозависимости могут быть предсказаны или выведены из совокупности более об­щих теоретических предпосылок. Политические со­циологи более заинтересованы в построении теорий относительно событий, чем в самих событиях. Здесь они противоположны историкам, в основном сосредоточивающимся на частных событиях (Гражданская война в Америке, французская революция и т. д.). Это не означает в целом, что они не интересуются про­шлым. Напротив, многие блестящие работы посвяще­ны толкованию прошлой политической жизни и т. д., дают исторические основания текущей политической ситуации, углубляя их исторической перспективой (см. работы К. Маркса — II том «Капитала», социологи­ческие исследования Макса Вебера, работы Моска об элите, исследования Липсета, посвященные изучению процесса национального строительства в США). Об­ращение к прошлым фактам дает им основания для создания моделей социальных процессов.

В более формализованных науках (таких, как фи­зика, например) совокупность экспериментальных на­блюдений обычно выводится в строгой логической манере из предпосылок и теорем (предложений) тео­рии, так что не подтверждающиеся наблюдения тре­буют изменения в принятых посылках или теории. В социальной науке мы не достигаем этого уровня. Теории здесь зачастую нечетко и неадекватно сфор­мулированы, и их связи с «реальным миром» зачастую произвольны. Отсюда наличие вариантов теоретиче­ских подходов в объяснении одной и той же со­вокупности данных. Такое состояние, близкое к тео­ретической анархии, характерно в настоящее время для социальных наук. Однако это не повод для от­чаяния, а скорее стимул для дальнейшей работы. Как отмечал Питт Риверс, комментируя археологи­ческий ажиотаж, вызванный публикацией дарвинов­ского «Происхождения видов», «утверждение нашего скромного происхождения может стать стимулом для трудолюбия и респектабельности».

Большое количество используемых в социальных науках теорий узки по сфере исследования. Мертон определил их как «теории среднего уровня»¹⁶. Это тео­рии узкого круга явлений — выбор электората, иерар­хия политических партий, революций и т. д. Они каса­ются лишь малых сегментов социальной жизни. Дру­гие теории могут рассматривать более широкие проблемы, но на сегодняшний день их уровень остав­ляет желать лучшего. Таким образом, политические социологи заимствуют свой концептуальный аппарат у социологов; в основном это идея о сети социальных взаимосвязей, исследуемых с помощью таких понятий, как роль, норма, ценности, социальная структура и стратификация, межпоколенная их передача, и по­нятия организации. Данные понятия связаны между собой в теориях большей или меньшей сложности и степени логической строгости.

Не вызывает сомнений, что идущий в обществе по­литический процесс социально обусловлен, и все, что связано с ним, начиная от распределения власти меж­ду различными государственными и общественными институтами и кончая политико-пропагандистской деятельностью, связано с теми или иными социаль­ными группами, их статусом, ролью, интересами, их политической активностью.

Только изучая повседневную деятельность полити­ческих институтов на основе такого подхода, можно выявить систему связей и зависимостей, закономер­ности и тенденции в функционировании полити­ческих институтов, понять причины их неэффектив­ности, приводящие к политической нестабильности и конфликтам.

Все более явным становится, что реформа 90-х го­дов в России не только породила движение от автори­тарной системы к правовому государству и граждан­скому обществу, но и сделала возможным открытое движение националистических сепаратистских сил, разрушающих исторически сложившиеся экономиче­ские, политические и культурные связи между народа­ми и регионами страны.

Сказываются, конечно, и недостаток политической культуры, и политическая неопытность масс, позволяющих втянуть себя в межнациональные и другие конфликты, не умеющих своевременно разобраться в истинных целях тех или иных политических ли­деров.

Политическая социология дает обобщенное знание того, как то или иное социальное изменение в со­циальной структуре, мобильности, статусе групп и т. п. сказывается на функционировании политической сис­темы в целом или ее какого-то элемента. Она позволя­ет выявить социальные факторы, как способствующие политическому согласию, политической стабиль­ности, так и вызывающие различного рода «дисфунк­ции», срывы, напряженность, политический экстре­мизм в тех или иных формах, политические риски.

Характеризуя исследовательский потенциал поли­тической социологии, можно попытаться выделить ключевую категорию в ее понятийном аппарате. Если, например, в политической экономии К. Маркса цент­ральной явилась категория «товар», в социологии — категория «социальное», в экономической социоло­гии — категория «социально-экономическое», то в по­литической социологии в качестве таковой может рас­сматриваться понятие «социально-политическое». Оно помогает увидеть и понять смысл других, во мно­гом производных от него категорий, имеющих «сты­ковой» характер. Данная категория ориентирует на выявление социальных факторов, условий, связей, объясняющих направленность и основной смысл по­литической деятельности тех или иных субъектов. Не­редко в науке рассматриваются политическая сфера (политические отношения) и экономическая сфера (экономические отношения) как непосредственно связанные субстанции и игнорируется то, что их опосредует — социальная сфера (социальные отношения). Ни экономическая, ни политическая деятельность не могут быть правильно поняты, если за рамками науч­ного анализа останутся «действующие субъекты», т. е. социальные общности с их специфическими интере­сами и механизмами взаимодействия. Изучение социальной детерминированности политических от­ношений и политической деятельности, выявление закономерностей взаимовлияния политической и со­циальной сфер в конкретных исторических условиях и является предметом политической социологии.

В работах российских философов и социологов последних лет получила известное распространение точка зрения, согласно которой специфика социаль­ных отношений состоит в том, что они выступают как аспект всех иных общественных отношений: эконо­мических, политических, идеологических и т. д., что находит отражение в категориях «социально-эконо­мическое», «социально-политическое», «социально-культурное» и т. д.

Однако такой подход требует некоторых уточне­ний. Распространенность вышеназванных категорий свидетельствует не только о «включенности» социаль­ного в другие виды отношений, но и об известном «примате» социального как такой качественной опре­деленности, которая выражает сущностную сторону в деятельности тех или иных субъектов (каких бы сторон общественной практики они ни касались) как носителей определенного способа взаимодействия людей (общностей, институтов, организаций).

Этот способ совместной деятельности (взаимодей­ствия) людей проявляется в разных ее сферах, но ка­кие-то сущностные стороны, свойственные социаль­ным общностям, обязательно при этом «присутствуют». Удачным, на наш взгляд, является следующее определение этой категории: «Социальное — это сово­купность тех или иных свойств и особенностей обще­ственных отношений, интегрированная индивидами или общностями в процессе совместной деятельности (взаимодействия) и конкретных условиях и проявля­ющаяся в их отношениях друг к другу, к своему поло­жению в обществе, к явлениям и процессам обще­ственной жизни»¹⁷. Это относится в полной мере и к политической сфере (политическим отношениям), где интересы и способы борьбы за претворение раз­ных социальных общностей особенно видны.

 

2. Структура и исследовательские задачи

политической социологии

Политическая социология, как всякая иная наука имеет свою структуру. Схематично ее можно пред­ставить как совокупность нескольких разделов: ис­торического, общетеоретического и специализиро­ванных.

Исторический раздел должен включать системати­зированные знания о самом процессе становления данной науки, этапах ее развития, появлении основ­ных теорий и концепций.

Общетеоретическая часть содержит обоснование подходов к изучению социальных основ установив­шейся в обществе власти, социальной природы дей­ствующих в обществе политических сил и институтов, их целей и методов функционирования. Эта часть яв­ляется по существу социологической теорией полити­ки¹⁸. Она выполняет роль непосредственной мето­дологии по отношению к специальным разделам, занимающимся анализом отдельных областей полити­ческой деятельности и отдельных политических ин­ститутов. К ним относится изучение:

1) политических процессов;

2) политических партий, движений;

3) политического поведения;

4) политического сознания;

5) политической культуры;

6) политических конфликтов;

7) внешнеполитической деятельности;

8) социально-политического прогнозирования.

Специальный раздел политической социологии должны составлять методы и процедуры исследования политических отношений, процессов, явлений.

Политическая социология теснейшим образом связана с другими науками: историей, социальной психологией, политологией, юриспруденцией. Ей свойственны те же функции, что и социологии в целом.

Говоря об основных направлениях научных иссле­дований политической социологии, можно отметить в качестве таковых следующие:

1. Диагноз социально-политического развития и социально-политических ситуаций, определение показателей политической стабильности общества, выявление условий и причин, вызывающих «функцио­нальные расстройства» политической системы и нахо­ждение путей их преодоления.

2. Выявление и анализ политических интересов со­циальных групп, движений, организаций, разработка путей и способов обеспечения их политического со­гласия.

3. Социально-политическая экспертиза принимае­мых решений.

4. Прогнозирование возможных политических из­менений, выявление зон политической напряжен­ности и предотвращение возможных конфликтов.

5. Разработка технологии преодоления кризисных ситуаций.

6. Определение путей выхода из возникшего кон­фликта (внутри страны или на международной арене).

В целом в понятийный аппарат политической со­циологии входят такие понятия, как «социально-поли­тические процессы», «социальный механизм власти», «социально-политическая стабильность», «полити­ческое согласие», «поддержание социального поряд­ка», «политическое взаимодействие», «социально-по­литический конфликт», «социально-политический кризис», «политическое сознание», «политическое по­ведение», «политическое движение», «политическая позиция», «лидерство», «заинтересованная группа», «оппозиция», «политический интерес», «политический риск», «политический экстремизм», «политическая культура», «политическое давление», «политическая идеология», «политическое сотрудничество», «электо­ральное поведение».

Иначе говоря, есть понятия, которые разрабатыва­ются преимущественно в рамках политической со­циологии, и понятия, общие для социологии, юрис­пруденции, политологии (например, государственный аппарат, политический процесс, политическая культу­ра, политический конфликт и т. п.).

Что более актуально из того, чем занимается поли­тическая социология? Какие проблемы политической деятельности и политических отношений приобрета­ют сейчас наибольшую важность? В их числе можно назвать следующие:

1. Социальные аспекты демократизации обще­ственной жизни, легитимность власти.

2. Социальное партнерство и достижение полити­ческой стабильности.

3. Реформы и методы деятельности политических институтов в условиях многопартийности.

4. Власть и политическое участие разных групп на­селения.

5. Выборы и политическое поведение масс.

6. Социально-политические представления и цен­ности разных групп населения, их эволюция.

7. Основные тенденции в массовом политическом сознании.

8. Механизмы власти, их социальная обусловлен­ность, тенденции изменения, повышение эффектив­ности работы федеральных и местных органов власти.

9. Политическая культура как процесс, ее социаль­но-экономическая обусловленность.

10. Показатели оценки социально-политической ситуации, возможные пути ее оптимизации.

11. Бюрократия, ее социальные источники и грани­цы влияния.

12. Типология политических лидеров, рейтинг их популярности.

13. Политическое доминирование и оппозиция.

14. Социальная напряженность и политический протест.

15. Социальные истоки политических движений и национальное самосознание.

16. Политический экстремизм и сепаратизм.

17. Политические партии и борьба за власть.

18. Политические конфликты и гражданское со­гласие.

19- Политический плюрализм и его перспективы.

20. Социально-политические аспекты регионализации и федерализма.

21. Политические элиты и децентрализация власти.

Разумеется, это только круг проблем в «первом при­ближении». Их изучение политическая социология должна вести в содружестве с другими науками, откли­каясь на потребности политической практики, учиты­вая имеющийся опыт и достижения политической со­циологии в других странах.

Особую значимость приобретают сегодня пробле­мы политической стабильности общества и конструк­тивной направленности политической активности масс, их консолидация во имя действительного реше­ния назревших проблем.

Уместно вспомнить о том, какое место проблемам стабильности политического режима традиционно уделяют американские социологи. «Если стабильность общества является центральным вопросом социоло­гии в целом, — пишет С. Липсет, — то стабильность специфической институциональной структуры или политического режима — социальные условия демо­кратии — основной вопрос политической социологии»¹⁹.

Подтверждением этого положения являются мно­гочисленные исследования проблем «функционально­го расстройства политической системы», научные по­иски путей достижения «политического согласия», предупреждения или разрешения политических кон­фликтов, разработка моделей политического поведе­ния различных социальных групп в изменяющихся условиях.

Сегодня возникают новые проблемы и коллизии, в частности, в связи с деятельностью оппозиционных политических сил и отношением к ним президента и правительства. Каковы место этих сил в полити­ческой системе, их роль и перспективы, чьи интересы они выражают? Как к ним относятся разные группы населения?

Политический и идеологический плюрализм ста­новится нормой политической жизни, внося в нее много нового и непривычного. С помощью каких средств и методов можно достичь гражданского со­гласия, исключить насилие в любых его формах в условиях обострившейся борьбы за власть, втяги­вающей в свою орбиту все новые и новые слои и груп­пы населения?

Разгосударствление собственности, ее приватиза­ция, развитие частного предпринимательства приво­дят к изменениям не только в социальной структуре общества, но и в его политической организации. Объективно это вызывает дальнейшее усиление поли­тического противостояния разных социальных сил. Понять и исследовать связанные с этим процессы — насущная задача политической социологии.

В структуре политической социологии одним из ее разделов должно быть изучение внешнеполитической деятельности. Это объясняется прежде всего той ро­лью, которая отводится ей в решении проблем как выживания человечества, так и обновления общества.     

Сложившаяся   в   связи   с   балканским   кризисом1999 г. ситуация вызвала серьезные изменения в со­циально-политических представлениях и установках разных групп населения в нашей стране.

В процессе осознания населением реальных внеш­них и внутренних угроз происходят изменения в об­щественной психологии и в общественном мнении, что так или иначе влияет на политическое поведение людей, усиливая потенциал протестных движений и общее недовольство.

Социально-политические представления являются основными компонентами массового сознания, по ко­торым можно судить о его состоянии и господствую­щих в нем тенденциях. Именно в них отражается нормативно-ценностный подход различных групп на­селения (и населения в целом) к деятельности полити­ческих институтов и организаций, всей политической системы, к принципам и нормам ее функционирова­ния. Радикальные изменения в системе политических ценностей, интересов, установок способны вызвать состояние напряженности в политическом сознании, инициировать возникновение «конфликтных потен­циалов». Своевременное их обнаружение средствами социологии имеет не только научную, но и практиче­ски-политическую ценность.

В социально-политических представлениях отра­жается отношение не только к настоящему, но и к прошлому (отсюда во многом и к будущему). В хо­де реформ переоценивается опыт прошлого и настоя­щего, происходит существенное обновление знаний и оценок, идет освобождение массового сознания от разного рода мифов, фальсификаций и полуправды. Все это объективно способствует правильному пони­манию не только истории, но и роли России в обще­цивилизованных процессах, ее вклада в решение насущных проблем современности, ее принципиальных возможностей влиять на мировые процессы в настоя­щее время.

Реальное воздействие реформ на международную обстановку предполагает постоянный научный анализ происходящих изменений, в том числе и в сфере массового политического сознания. Знать и правиль­но выражать то, что народ сознает, было и останется важнейшим условием успеха во всех сферах сози­дания и прежде всего в процессе преодоления затянувшегося системного кризиса. В этом также может и должна сказать свое слово политическая социо­логия.

Систематически осуществляемые по сравнитель­ным методикам социологические исследования в сфе­ре политических отношений создают необходимые предпосылки для своевременного получения социаль­но-политической информации, на базе которой воз­можно принятие научно обоснованных управленче­ских решений. На этой же базе возможен и достовер­ный, многовариантный прогноз развития социально-политических отношений, политического поведения масс, деятельности новых политических структур в тех или иных условиях, определения их вероятных последствий.

С этой целью большую значимость приобретает организация превентивных (опережающих) исследо­ваний на основе применения целенаправленных вы­борок (например, лидеры политических движений, руководители предприятий, работники СМИ и т. п.). Более разнообразными и «гибкими» должны стать и методы сбора первичной информации. Опросные методы, доминирующие сегодня, должны дополниться методами углубленного интервью, бесед, анализа тек­стов (в том числе литературных произведений), при­менением тестовых методик и т. д.

Иначе говоря, общие для социологов проблемы ка­чества исследовательской деятельности актуальны и для специалистов в области политической социоло­гии. Тем более на нынешнем этапе ее становления и развития.

Цитируемая литература

¹ См. подробнее: Ядов В. А Размышления о предмете социологии // Социс. 1991. № 2. С. 14—15.

² См.: Руткевич М. Н. О. значении и структуре теоретического уровня социологических исследований // Социс. 1984. № 4. С. 20.

³ См.: Заславская Т. И., Рывкина Р. В. Экономическая социология: исторические предпосылки и объект изучения // Социология и пере­стройка. М, 1989. С. 19.

⁴ См.: Политическая социология в России / А. Н. Медушевский // Политическая энциклопедия: В 2 т. Т.2. М., 1999. С. 211—213.

⁵ Sociologie politique. Paris, 1967. P. 24.

⁶ Smelser Neil. Sociology and the Other Social Sciences // Lazarsfeld P. F. etal. The people's choice. N. Y., 1969. P. 12.

⁷ Ibidem.

⁸ Bendix R. and Upset S. Political Sociology: An Essay and Bibliogra­phy // Current Sociology. Paris: UNESCO, 1957. Vol. VI. N 2. P. 87.

⁹ Janovitz M. Political sociology // International Encyclopedia. (N. Y.) 1968. Vol. 12. P. 299.

¹⁰ Geazer Natban. The Ideological uses of Sociology // The uses of Sociology. N. Y, 1967. P. 75.

¹¹ См.: Вятр Е. Социология политических отношений. М., 1979. С. 21—22.

¹² Там же. С. 423.

¹³ См.: Американская социология. М., 1972. С. 204.

¹⁴ Тощенко Ж. Т., Бойков В. Э. Политическая социология: состояние, проблемы, перспективы // Политическая социология: проблемы становления. Информационные материалы. Вып.1. М., 1990. С. 9.

¹⁵ Пугачев В. П., Соловьев A.M. Введение в политологию: Учебник для вузов. М., 1999. С. 32.

¹⁶ Merton R. К. Social Theory and Social Structure. 2-nd ed. Glencoe, 1968. P. 39—72.

¹⁷ Социология / Г. В. Осипов, Ю. П. Коваленко, Н. И. Щипанов. М, 1990. С. 27.

¹⁸ См.: Вятр Е. Социология политических отношений; Бурдье П. Социология политики. М., 1993; Иванов В. Н., Смолянский В. Г. Политическая социология: очерки / Ред. Ж. Т. Тощенко. М., 1993.

¹⁹ Социология сегодня. Проблемы и перспективы. М., 1965. С. 91 — 92.

 

Глава вторая

 

СИСТЕМА СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ

ПОКАЗАТЕЛЕЙ      

Первостепенное значение для исследователей в области политической социологии имеет система (под­система) социально-политических показателей, явля­ющаяся неотъемлемой частью более общей системы социальных показателей, описывающих состояние всех сфер общественной жизнедеятельности с точки зрения их социальной сущности и возможных изме­нений.

Под социально-политическим показателем пони­мается оценка, которая фиксирует определенное от­ношение субъекта к объекту. Основанием для оценки могут выступать некие стандарты, представления, нор­мы. С их помощью путем сопоставления, сравнения оценивается состояние объекта (например, социаль­но-политическая ситуация) и происходящие в нем изменения¹.

Создавая подобную систему, работающие в области политической социологии исследователи должны исхо­дить из учета общего состояния социума, особенностей переживаемого им исторического периода. Основная характеристика состояния российского общества в современных условиях состоит в том, что оно пе­реживает переходный период, отягченный системным кризисом, и это обстоятельство накладывает отпеча­ток на все процессы и явления, в том числе и со­циально-политические, находящиеся в теснейшем вза­имодействии прежде всего с социально-экономиче­скими процессами.

Понять и правильно оценить происходящее воз­можно, четко ответив на вопрос: куда движется обще­ство, от чего к чему совершается переход. Следует подчеркнуть, что в теоретических разработках и науч­ных проектах, содержащих попытки ответить на этот вопрос, сложилась некая многовариантность. Еще в 1986—1991 гг. обосновывалось положение о том, что общество начало движение от модели «реального социализма» к модели социализма демократического. Или другой вариант: от административно-командной модели социализма к «естественно-исторической».

После крушения социалистического эксперимента, официального отказа от социализма и начала рыноч­ных реформ декларировалась точка зрения, что мы уходим от государственно-монополистического со­циализма к демократическому государству с рыноч­ной экономикой или «российское общество сегодня находится на переломном этапе перехода от общества традиционного типа к современному»². Можно было бы привести и другие характеристики и оценки со­стояния российского общества и его ближайших пер­спектив.

Вместе с тем дать достаточно обоснованный ответ на этот вопрос — значит и найти необходимую «точку отсчета» движения и развития. В этой связи наиболее корректным представляется мнение, что мы уходим от государственно-монополистического социализма, со­зданного в стране, не имевшей необходимых эконо­мических, культурных, социальных предпосылок для социалистического строительства, что обусловило значительные деформации и отступления от социа­листических идеалов, целей и методов.

Отвечая на вопрос, «от чего к чему совершается переход», исследователи должны также дать фундаме­нтальную характеристику экономических, социальных, политических и духовных основ нынешнего, ут­верждающегося строя в России. Согласны ли мы, на­пример, что нынешний общественный строй — это «номенклатурная демократия», или «симбиоз комму­нистического тоталитаризма и его мобилизационной экономики с сегодняшними спекулятивно-мафиозны­ми зачатками капитализма»³, или государственный ка­питализм с зачатками гражданского общества, или это возврат к «дикому» рыночному капитализму времен первоначального накопления или даже, может быть, к феодализму. «Было бы ошибкой думать, что в России осуществилась реставрация капитализма. На самом де­ле в обществе складывается совсем иная, неофеодаль­ная форма господства, при которой не созданная тру­дом и предприимчивостью собственность является ис­точником власти, а, наоборот, власть становится источником собственности»⁴. Определений такого ро­да (или несколько иного) уже немало в нашей и зару­бежной литературе.

Одним из наиболее адекватных нынешнему состоя­нию представляется определение, в соответствии с ко­торым в России под давлением политической оппози­ции и при постоянных уступках находящихся у власти реформаторов складывается государственный капита­лизм с такими характерными чертами, как наличие смешанной экономики при ведущей роли государ­ственного сектора производства и государственной собственности, а также авторитарной системы управ­ления, многопартийности и плюрализма. При этом многими исследователями отмечается провал эконо­мических реформ, выполнивших только разрушитель­ные задачи и не решивших главной — вывода страны из кризиса и создания необходимых механизмов и условий повышения материального и культурного уровня масс, укрепления Российского государства, его экономической и политической независимости.

Это вынужденный, стихийно сложившийся этап на пути создания адекватной для условий России модели общественного устройства. Последняя будет при благоприятных условиях скорее всего близка по своей сущности к модели демократического социализма шведского образца. При неблагоприятном развитии событий, углублении кризиса, ухудшении социально-политической ситуации движение к названной модели может быть серьезно затруднено и даже деформирова­но. Нынешний этап может затянуться и могут появить­ся некоторые новые моменты, отдаляющие страну от демократии и гражданского общества. Сейчас трудно прогнозировать, как будут развиваться события. Ясно, что переходный период будет длительным, не исклю­чающим серьезных коллизий и конфликтов.

Нельзя не согласиться в этом плане с мнением: «...еще нужно посмотреть, куда приведет нынешний переходный период, хотя совершенно ясно, что ка­питалисты пытаются навязать бывшим странам «ре­ального социализма» типичный «манчестерский капи­тализм» (свободный рынок) в его самом диком виде». В этой связи нельзя исключить даже возможности «восстания тех, кто предпочтет переориентацию на «третий путь» — к социальной рыночной экономике с сильным участием в экономической жизни обще­ственного сектора в самых различных формах»⁵.

Переходный период в развитии любого общества отличают определенные, наиболее характерные чер­ты, независимо от конкретного содержания и направ­ленности социальных процессов. К ним можно отнес­ти: неустойчивость, быструю смену форм и методов экономической и политической деятельности, интен­сивную борьбу нового и старого, появление новых социальных групп и интересов, многоукладность, осо­бую роль государства в экономике и т. д.

Но наряду с общими, свойственными любому пере­ходному периоду чертами есть и специфические, ха­рактерные для конкретно взятой страны. Для России такой специфической чертой переходного периода является социальная неопределенность (аморфность). Она выражается, во-первых, в отсутствии четко опре­деленной цели, придающей смысл «общему делу» и со­ставляющей ядро государственной идеологии. Во-вто­рых, в отсутствии понятной и поддерживаемой боль­шинством населения программы общественных преобразований. В-третьих, в непоследовательности и противоречивости применяемых методов и средств в решении насущных проблем, шараханий из одной крайности в другую. В-четвертых, в размытости, не­определенности норм (юридических, социальных, мо­ральных). Последнее обстоятельство стимулирует маргинализацию общества. Эти и другие черты и свойства переходного периода весьма затрудняют применение уже устоявшихся и привычных исследо­вательских процедур. В проведенных ранее исследова­ниях в качестве базовых использовались такие катего­рии, как «функционирование» и «развитие». Они не потеряли своего значения, но, по всей вероятности, должны быть дополнены более адекватной для нынеш­них условий категорией «становление». Для переходно­го периода категория «становление» (рыночных от­ношений, демократии, гражданского общества и т. д.) наиболее точно отражает существо позитивных изме­нений в соотнесении с моделью (целью процессов).

Процесс становления означает накопление, созда­ние предпосылок для нормального, стабильного функ­ционирования и развития. Почему потерпел пораже­ние режим, созданный КПСС? Одна из причин — не­способность к реформированию, т. е. к изменению в соответствии с новыми условиями и назревшими потребностями. Такая неспособность объяснима не­желанием, незаинтересованностью правящей партий­ной верхушки в каких бы то ни было серьезных ре­формах (особенно политического плана).

Наибольшую сложность для условий переходного периода представляет проблема закономерностей об­щественного развития. В доперестроечные времена исследователи, изучая общественные процессы, исхо­дили из таких закономерностей, как построение со­циально однородного общества, превращение труда в первую жизненную потребность, утверждение со­циальной справедливости и социального равенства, социалистический демократизм, развитие системы общественного самоуправления, дружба народов, все­стороннее развитие личности. Это были закономер­ности-постулаты. В них находили выражение не столько происходящие в обществе объективные про­цессы, сколько официально провозглашенные идеалы и цели. В новых условиях нужно ответить на вопрос: какое сочетание объективных и субъективных факто­ров определяет движение российского общества на современном этапе?

Очевидно, в переходный период сохраняет ак­туальность проблема социального выбора на разных уровнях общественной организации и, главное, мо­дели общественного устройства. Здесь возникает множество вариантов. В их числе ориентация на опыт других стран, на свой собственный опыт, успешные решения в прошлом. Есть и другие комбинированные возможности. От того, какая «ориентация» возоблада­ет, зависит и характер управляющих воздействий на все сферы общественной жизни.

Ориентированное определенным образом управле­ние неизбежно приобретает идеологическую окраску и делает актуальной проблему восприятия или оттор­жения насаждаемых или поддерживаемых сверху образцов, стандартов поведения и деятельности. Их со­отношение с российской действительностью и реаль­ными (а не надуманными) потребностями приоб­ретает решающее значение.

Очевидно, как и прежде, в процессе создания сис­темы социальных показателей необходимо методоло­гически корректно структурировать их в соответствии со сферами жизнедеятельности общества.

Основополагающее, «задающее» значение имеет, конечно, социальная сфера. Она в широком значении предстает как сфера взаимодействия (сотрудниче­ство, противостояние, конфликты и т. д.) различных общностей: социально-классовых, демографических, социально-профессиональных, национальных, тер­риториальных. Если раньше измерялась, главным образом, интенсивность складывания социально однородного общества, то теперь важно понять и изучить, в первую очередь, процессы социальной дифференциации. И здесь показатели отношения к собственности, участия в собственности, источники доходов, доступ к реальной власти приобретают осо­бое значение. В условиях государственно-монополи­стического социализма именно место субъекта в ие­рархии власти играло решающую роль в определе­нии уровня материального благосостояния, доступе к информации, социальным привилегиям, выборе условий труда, контроле над государственной соб­ственностью. Иначе говоря, структура власти опреде­ляла основные параметры стратифицированной структуры общества.

Более широко, чем это было раньше, предстоит использовать понятие элиты, ее состав, источники рекрутирования, функции, роль, отношение к ней раз­ных групп населения и т. д.

Нужны также показатели статуса всех социальных групп, включая новые, ранее не представленные или представленные в незначительных масштабах. Речь идет, в первую очередь, о предпринимательской подструктуре, включающей в себя: 1) предпринимателей (работодателей); 2) занятых ИТД, но без найма рабо­чей силы; 3) наемных работников. Эти группы могут быть дифференцированы по сферам занятости, харак­теру производства, доходам и т. д. Например средний класс. Как он формируется и какова его реальная роль, его интересы в переходный период? Его границы и перспективы.

Особую группу показателей должна составлять группа, фиксирующая изменение социальных качеств населения, включающая ценностные ориентации, мо­тивацию, уровень профессионализма, ответствен­ность, дисциплинированность, установки на самооб­разование, совершенствование знаний и навыков, по­вышение производительности труда на предприятиях государственного и частного сектора и т. д. Отсюда следует обозначить выход на проблему социальной адаптации к новым условиям. Вместе с тем важным аспектом проблемы социальных свойств населения является уровень его готовности к освоению новых технологий и режимов работы (без чего проблема интенсивного, устойчивого развития не может быть успешно решена).

Необходимо ответить на вопрос: «Действует ли в нынешних условиях закон возвышения потребно­стей?» Примитивизация многих сторон общественной жизнедеятельности, снижение уровня потребностей и меры их удовлетворения, прогрессирующая бед­ность создают угрозу социальной деградации. «Изме­рить» эту угрозу — принципиально новая задача.

В системе социальных показателей особую группу должны составлять показатели социальной конфлик­тности. С их помощью должны быть определены конфликтогенные факторы в социальных отношениях, описаны предконфликтные и конфликтные ситуации, перерастание проблемных ситуаций в конфликтные. Особое значение приобретают показатели социаль­ных антагонизмов, социального недовольства и напря­женности. Проявление в тех или иных формах со­циальных антагонизмов прямо связано с начавшимся процессом возрождения социально-классовой структуры, свойственной обществу с многоукладной эконо­микой, базирующейся на разных формах собствен­ности, включая частную.

Рост напряженности и конфликтности особенно заметны в межнациональных отношениях после раз­вала СССР. Обособление, противопоставление, отчуж­дение одной национальной (этнической) группы от других приобретает значительные масштабы. Нацио­нальная идея, взятая на вооружение национальными элитами в их борьбе за власть, все чаще превращается на практике в национализм и сепаратизм, под воздей­ствием которых национальная консолидация приоб­ретает гипертрофированный характер, противопоста­вляется тенденции к межнациональной интеграции, создавая тем самым явную угрозу целостности России как многонационального, федеративного государства.

Естественно, что показатели, характеризующие межнациональные отношения в доперестроечные времена, должны быть существенно дополнены новы­ми, позволяющими фиксировать складывающуюся ситуацию и вероятные тенденции ее развития в условиях реформ с учетом всех сложностей и неудач в их про­ведении.

Следует также учесть, что характер межнациональ­ных отношений в Российской Федерации зависит не только от внутренних, но и от внешних факторов, в первую очередь, от положения соотечественников в странах СНГ, от практического решения проблем интеграции.

Отношение тех или иных этнических групп к со­зданию в той или иной форме нового объединения бывших советских республик на добровольной основе приобретает решающее значение. В этой же связи следует измерить и рейтинг популярности идеи созда­ния Евразийского Союза и, конечно, обратить особое внимание на становление и развитие Союза России и Республики Беларусь.

В 90-е годы по существу шло становление новой политической системы в соответствии с новой Конс­титуцией Российской Федерации.

По Конституции1977 г. политическая власть про­возглашалась как власть трудящихся. Фактически власть в стране была отчуждена от народа. Затем в годы перестройки была сделана попытка отдать ее Сове­там народных депутатов. Но все закончилось в октябре1993 г. приходом к власти новой бюрократии. Возник­ла новая уже «несоциалистическая» форма отчуждения власти от трудящихся. В этих условиях новая полити­ческая система не стала механизмом гражданского согласия, консолидации, сближения. Она создала «по­ле» острой политической борьбы. Последняя требует к себе постоянного внимания исследователей.

Конечно, создание действительно демократическо­го государства предполагает отказ от политической монополии одной партии, от реальной власти став­ленников одной партии, идеологического диктата и т. п. Падение прежнего режима было сопряжено с ослаблением роли государства и его институтов. Сла­бое государство не может создать необходимые усло­вия для проведения экономических реформ, не может навести порядок, справиться с преступностью и т. д. Возникает задача: стабилизировать политическую систему, усилить контрольные, организующие, властные функции государства. Но ее решение создает угрозу роста авторитаризма.

Нужны показатели, фиксирующие эти процессы. Важной проблемой является деятельность оппозиции. Само ее наличие есть показатель демократизма. Но здесь важны отношения к ней со стороны властей и населения, ее политическое поведение. С оппозицией связан и политический экстремизм. Последний много­лик. Он проявился и в деятельности самой оппозиции и в отношении к ней. Появились и разного рода воору­женные формирования, и политический терроризм. Возросшее в 90-е годы (особенно в связи с чеченским кризисом) число террористических актов свидетельствует о расширении масштабов политического насилия в его крайних формах и об особой опасности этого явления еще и потому, что оно прямо связано с деятель­ностью мафиозных структур. Эти новые реалии в поли­тической жизни должны быть учтены и измерены.

Нестабильная политическая ситуация негативно сказывается на функционировании механизмов защи­ты прав граждан. Причем не только от преступных посягательств, но и от произвола со стороны чинов­ников. Незащищенность граждан формирует их недо­верие к властям, негативное отношение к ним, что само по себе таит значительную угрозу эффективному выполнению принимаемых государством законов и решений.

В новых условиях требует своей разработки группа показателей социальной безопасности общества, госу­дарства, личности. В данном случае речь идет о пока­зателях внутренних угроз устойчивому развитию и функционированию всех общественных и государ­ственных структур, угроз нормальной жизнедеятель­ности и даже физическому существованию граждан.

Конечно, эта группа показателей должна быть тесно увязана с контекстом текущих трансформаций и должна быть дифференцирована по уровню и субъ­ектам. Например, безопасность для России в целом как государства, безопасность для ее экономики, эколо­гии, безопасность для отдельно взятого региона и т. д.

В центре исследований должно быть поставлено изучение явлений и процессов, ставящих под угрозу устойчивое развитие и функционирование всего об­щественного организма. Эти процессы во многом бу­дет определять устойчивость общественного согласия и прочность гражданского мира в каждый конкретный момент времени. Здесь важно понять сущность, направленность, масштабы социального недовольства. В качестве наиболее полной его характеристики мо­жет быть применен комплексный показатель протестной активности (давление на власть). Последний представляет собой некую интегральную величину, определяемую такими составляющими, как:

— уровень митинговой активности;

— стачечная активность;

— массовые сборы подписей;

— интенсивность критических выступлений в СМИ;

— масштабы антиправительственной агитации;

— радикальность антиправительственных призы­вов;

— масштаб силовых акций (число столкновений, открытого противодействия властям, количество участ­ников в антиправительственных мероприятиях и т. п.).

Особую значимость в настоящее время приобрета­ет выявление и характеристика ценностных ориента­ции и установок в духовно-нравственной сфере жизни общества, групп, личности, находящихся в тесном вза­имодействии с социально-политической сферой.

При этом, в первую очередь, речь должна идти о тех из них, которые имеют глубинный, «корневой» харак­тер, определяя российскую ментальность. Конечно, это не означает какой бы то ни было недооценки «актуали­зированных», конъюнктурных ценностных ориента­ции. Они также важны. Но в условиях радикальной ломки прежней системы духовных ценностей обраще­ние к первым особенно важно, что объясняется еще и тем, что в последнее время в значительном масштабе идет вторжение в массовое сознание чуждых россий­скому менталитету норм, стандартов, ценностей. Глав­ным источником здесь выступают СМИ. Кинофильмы, музыка, видеопродукция, пропагандируя насилие, секс, анархическую вседозволенность, активно способству­ют духовному закабалению населения, особенно моло­дежи. Уместно привести слова известного американ­ского антропографа Стивена Л. Лаперуза об американ­ской духовной экспансии: «В духовном смысле Америка уже почти погибла. В нашем «свободном обществе» каждый имеет право на духовную деградацию. Но какое право имеют больные заражать здоровых?»⁶ По сути продолжается практика мифологизации массового со­знания, но с другим знаком. Значительную угрозу ду­ховному здоровью общества составляют не только про­цессы вестернизации духовной жизни и беспрецедент­ной экспансии западной массовой культуры, но и усиление позиций идеологии преступного мира. Культивирование агрессивности, жестокости, суперменства, «заражение» общества криминальными обы­чаями и традициями приводят к серьезным деформа­циям в индивидуальном и групповом сознании.

Новым в духовной жизни российского общества является своеобразный религиозный «ренессанс». Предстоит выяснить реальное значение для жизни со­временников религии как таковой. В этой связи должны быть определены показатели, позволяющие выя­вить отношение разных групп верующих к существую­щим условиям удовлетворения их религиозных потребностей.

Итак, принципиально новая ситуация в реформиру­емом обществе делает необходимым провести опреде­ленную модификацию методических подходов и на­учного инструментария. Нужно дополнить сложив­шуюся ранее систему социальных и социально-политических показателей и индикаторов новыми, как объективными, так и субъективными.

В первую очередь, внимание должно быть уделено разработке и «наполнению» индикаторов, характе­ризующих взаимодействие и борьбу элементов но­вого общественного уклада с тем, от которого об­щество отказывается. Поскольку в этом взаимодей­ствии сталкиваются интересы различных социальных групп и политических сил и оно приобретает конфликтный характер, первостепенное внимание должно быть уделено индикаторам и показате­лям, фиксирующим социальную напряженность, политическое противоборство, недовольство, ра­зобщенность, политический экстремизм и ксено­фобию.

Свойственная переходному периоду социальная и политическая нестабильность увеличивает непред­сказуемость предстоящих изменений и их послед­ствий. И те методы анализа, которые эффективны для стабильно функционирующих систем, должны быть серьезно скорректированы. Речь идет, главным обра­зом, о количественных методах, длительное время яв­но доминирующих в социологии.

Очевидно, чтобы сделать более действенным и до­стоверным изучение социальных и социально-поли­тических процессов в переходный период, должно быть больше внимания уделено качественным мето­дам, развивающимся интенсивно в настоящее время, в частности в рамках так называемой клинической социологии.

Применяемые ею методы позволяют выяснить сложную и противоречивую динамику процессов вза­имодействия ментального и социального, соединить воедино социологические и социоструктурные факто­ры, детерминирующие происходящие в обществе трансформации.

Идущие в обществе изменения как бы корректиру­ют систему социальных и социально-политических показателей и индикаторов, оставляя неизменной стратегию построения этой системы. Последняя вклю­чает в себя четыре этапа:

1. Выделение на основе теоретической концепции показателей, характеризующих социальные и со­циально-политические процессы.

2. Отработка с помощью экспертных процедур эм­пирических характеристик — (референтов) — для каж­дого показателя и индикатора.

3. Агрегирование индикаторов и показателей.

4. Конструирование социологических индексов.

Неизменность стратегии построения системы со­циально-политических показателей не означает недо­пустимость каких бы то ни было корректив, она озна­чает обязательность данной последовательности и со­хранение основных составляющих. Предложенная стратегия в некоторых случаях может быть содержа­тельно дополнена.

С учетом сложившейся в стране критической ситуа­ции наибольшую важность представляют показатели, характеризующие рост недовольства и напряжен­ности в разных сферах.

В качестве основных (типовых) могут быть пред­ложены следующие показатели проявления социаль­ной напряженности (по сферам).

 

I. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СФЕРА

1. Неудовлетворенность уровнем личного благосо­стояния.

2. Фиксация ухудшения материального положения за последний год.

3. Отсутствие веры в возможность улучшения лич­ного благосостояния в будущем.

4. Обеспокоенность возможностью оказаться без работы.

5. Обеспокоенность ростом дороговизны жизни.

6. Недоверие к экономическим программам феде­рального правительства.

7. Неудовлетворенность деятельностью властей в социально-экономической сфере.

8. Неудовлетворенность жилищными условиями.

9. Неудовлетворенность условиями труда.

10. Участие в массовых акциях протеста (с эконо­мическими требованиями).

11. Готовность отстаивать свои экономические требования с использованием противоправных дей­ствий.

12. Неудовлетворенность состоянием снабжения продуктами питания.

13. Негативное восприятие усиливающегося эконо­мического неравенства в нашем обществе.

 

II. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СФЕРА

1. Неудовлетворенность деятельностью:

— Президента РФ;

— Правительства РФ;

— местных органов власти;

— правительственных (федеральных) органов.

2. Одобрение (поддержка) деятельности оппозици­онных нынешнему руководству страны политических партий и организаций.

3. Рост одобрения деятельности политических ли­деров, выступающих с экстремистскими требования­ми.

4. Ощущение личной политической беззащит­ности.

5. Отрицательное отношение к проводимому руко­водством страны внутриполитическому курсу.

6. Готовность отстаивать свои политические взгля­ды с использованием противоправных действий.

7. Личное участие в насильственных действиях (по отношению к представителям властей).

8. Отрицательное отношение к проводимым в стра­не политическим преобразованиям.

 

III. СФЕРА МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

1. Проявление неудовлетворенности некоренного населения и малочисленных национальных групп:

— фактами назначения на руководящие и престиж­ные должности по национальному признаку;

— отсутствием или недостаточным участием своих представителей в работе местных органов власти;

— влиянием национального фактора на поступле­ние в вузы и распределением на работу после их окон­чания;

— распределением жилой площади в зависимости от национальности.

2. Проявление отрицательного отношения людей коренных национальностей к людям иных националь­ностей, приезжающим в данную местность на работу и постоянное проживание.

3. Негативные высказывания людей коренных на­циональностей о людях других национальностей (и наоборот).

4. Сохранение предрассудков, обычаев и т. п., ме­шающих установлению дружеских отношений между людьми разных национальностей.

5. Проявление установки на работу в коллективе, состоящем преимущественно из людей своей нацио­нальности.

6. Использование религии и чувств верующих лю­дей для возбуждения вражды к людям других нацио­нальностей.

7. Групповые хулиганские действия и нарушения; общественного порядка на национальной почве.

8. Готовность отстаивать интересы своей национальной группы с использованием силы.

9. Готовность участвовать в конфликте на стороне своей национальной группы.

Взятые в совокупности вышеназванные показатели позволяют более или менее точно оценить складываю­щуюся социально-политическую ситуацию и выявить доминирующие тенденции.

 

Цитируемая литература

¹ См. подробнее: Показатели и индикаторы социальных измене­ний / Иванов В. Н., Кочергин Е. А., Левашов В. К, Орлова И. Б., Хлопьев А. Т. Отв. ред. Г. В. Осипов. М, 1995.

² Лапин Н. И. Ценности как компоненты социокультурной эволю­ции современной России // Социс. 1994. № 5. С. 3.

³ Бутенко А. П. О характере созданного в России общественного строя // Социс. 1994. № 10.

⁴ Андреев А. Дело и демагогия // Москва. 1994. № 7. С. 110—111.

⁵ Шафф А. Мой XX век // Свободная мысль. 1994. № 5. С. 10.

⁶ Москва. 1994. № 9. С. 123.

 

Глава третья

 

ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

 

1. Понятие гражданского общества

Изучая взаимодействие политической и социаль­ной сфер, политическая социология рассматривает гражданское общество как одну из центральных, основополагающих категорий. Нельзя не отметить, что в настоящее время существует множество подхо­дов к его определению. Чаще всего под гражданским обществом понимается сфера общества, которая пред­ставлена самоуправлением индивидов и добровольно сформировавшимися ассоциациями и организациями граждан, способными защитить себя от прямого вме­шательства и произвольной регламентации со сторо­ны государственной власти. Для некоторых исследова­телей оно также ассоциируется с существующими за­падными демократиями, которые характеризуются многопартийной парламентской системой, т. е. плюралистической демократией; свободой личности; мно­гообразием отношений собственности; наличием пра­вового государства. Но несмотря на различные интер­претации, с момента своего возникновения и до наших дней понятие «гражданское общество» имеет четко выраженный антиэтатистский импульс и значи­тельный демократический потенциал.

Итак, «гражданское общество» принадлежит к числу понятий социологической и политической теории (наряду с понятиями свободы, справедливости, равен­ства, демократии), которые имеют как теоретическое, так и практическое значение. Такого рода понятия нелегко определять, поскольку в силу чрезвычайной содержательной широты в них наличествует большая «зона» неопределенности, что и порождает значитель­ные различия в их толковании.

Тем не менее можно вычленить два специфических параметра или функции, понятия «гражданское обще­ство»: теоретико-аналитический и нормативный. Пер­вое значение используется как научная категория для анализа и объяснения явлений социальной реаль­ности. В этом смысле гражданское общество — агреги­рованное понятие, обозначающее специфическую со­вокупность общественных коммуникаций и социаль­ных связей, социальных институтов и социальных ценностей, главными субъектами которой являются гражданин со своими правами и гражданские (не госу­дарственные) организации, ассоциации, объединения, общественные движения и гражданские институты.

Понятие гражданского общества во втором значе­нии имеет преимущественно статус нормативной кон­цепции, которая объясняет мотивацию граждан и других социальных субъектов в развитии содержания и различных форм гражданской активности. Для трансформируемого общества особое значение имеет именно эта функция.

Понятие гражданского общества уже несколько ве­ков играет стратегически важную роль в европейских и англо-американских странах, чего нельзя сказать о России, в жизни которой оно как в теоретическом, так и в практическом смысле занимало традиционно незначительное место.

В основе идей и опыта исторических концепций и практических моделей гражданского общества ле­жат три достаточно различных источника. Один из них уходит в глубь европейско-средиземноморской традиции, когда в итальянских городах-республиках времен Ренессанса возникали первые зачатки граж­данского общества.

Эта традиция хорошо отражена Н. Макиавелли. Он формулирует и подчеркивает такие важнейшие цен­ности гражданского общества, как мир и безопасность граждан, наслаждение своим имуществом и богат­ством, право каждого иметь и отстаивать свои убеж­дения.

Другой исторический источник связан с континентально-европейской традицией, формировавшейся под влиянием немецкого культурного круга. Появле­нию свободного гражданина во многом способство­вала гильдия как одна из первых форм объединения ремесленников, торговцев, как первая форма ассоциа­ций, защищавших их и оказывавших влияние на про­цесс управления городами.

Третий, наиболее значимый исторический ко­рень — это либеральная англо-американская традиция: Дж. Локк, отстаивавший право частной собственности на основе естественного права и свободы; А. Смит, объявивший модернизацию и саморегуляцию необхо­димыми компонентами гражданского общества; Т. Пейн с его концепцией минимального государства, подразумевающей самостоятельное гражданское об­щество и весьма ограниченную роль государства как необходимого зла; А. де Токвиль, описавший демокра­тию в Америке; Д. С. Милль, создавший образец отно­шений государства и гражданского общества, не зави­сящего от государства. Последовательная трактовка гражданского общества как особой, внегосударственной сферы социума стала утверждаться в Европе вслед за публикацией книги А. Токвиля «О демократии в Америке». Именно в Америке получили оптимальное для своего времени развитие формы политической демократии и элементы гражданского общества, сло­жилось эффективное позитивное взаимодействие между ними. Добровольные ассоциации граждан при­шли на помощь властям. «Свободная сфера» общественной жизни переполнилась так называемыми «об­ществами», негосударственными учреждениями, объединениями вне сферы государственной власти. Государство стало отстраняться (диссоциироваться) от ряда функций, которые оно ранее выполняло, поэтому обществу пришлось ассоциироваться.

С развитием капиталистических отношений уже в конце XIX в. резко возросла эмансипация личности от государства, сократилось пространство прямого ре­гулирующего воздействия последнего. В ходе интен­сивного развития и усложнения горизонтальных со­циальных связей усиливается структурированность общества, появляются все новые и новые общественные организации и движения, что активизировало процесс вытеснения «локковского» толкования граж­данского общества «токвилевской» интерпретацией. После первой мировой войны процесс демократиза­ции государственных и общественных образований усилился.

В конце XIX и в течение XX в. дискуссии об отноше­ниях гражданского общества и политического госу­дарства утихли, а интерес к проблеме снизился.

С начала XIX в. и до наших дней наблюдаются две противоположные линии развития этого понятия в виде частей дихотомической теоретической пара­дигмы: гражданское общество — политическое госу­дарство. Одна линия опирается на германскую куль­турную традицию, достигая кульминации у Гегеля и Маркса. Гегель стремился примирить либерализм и идею универсального государства, утверждая, что государство — это не радикальная негоция общества, находящегося в состоянии непрерывной войны всех против всех (Гоббс), и не инструмент его совершенст­вования (Локк), а новый момент, охраняющий незави­симость гражданского общества с целью его трансформации и трансценденции. Только государство как абсолютный дух и универсальная политическая об­щность способно достичь общего интереса.

Для Гегеля гражданское общество — это противопо­ставляемая семье и государству, но взаимосвязанная с ними система частных и групповых интересов, где каждый стремится только к собственным целям, но без взаимодействия с другими не может достичь их; при этом государство олицетворяет морально-полити­ческое единство и общий интерес.

Маркс предложил свое решение проблемы, сняв различие между гражданским обществом и государ­ством путем так называемого обобществления госу­дарства и политики. Это привело к тому, что государство уравнялось с обществом и, превратившись в единственного защитника общества, поглотило его. Для Маркса гражданское общество — это общество, ос­нованное на частной собственности, в котором со­циальные отношения принимают форму классовых антагонизмов, предопределяющих возникновение го­сударства.

На практике, когда стали строить социализм, это привело к модели этатистского общества. Кроме того, многие заблуждения возникли потому, что Маркс ото­ждествил понятия «гражданское» и «буржуазное» об­щество, поэтому у нас первое долгое время имело негативный идеологический оттенок.

По сути, этот подход характеризуется приматом политического, апофеозом государства, восхвалением институционального порядка, коллективистской ориентацией. Акцент ставится на политическое реше­ние общественных вопросов, т. е. на решение их госу­дарством. Еще Ж.-Ж. Руссо создал классическую форм­улу, согласно которой государство, воплощающее не­посредственное верховенство суверенного народа, выше отдельной личности и обладает правом принуж­дения по отношению к ней. Не в этой ли формуле нашли оправдание террору якобинцы и позже боль­шевики?

Свое дальнейшее развитие эта линия получила в со­циал-демократической традиции. Гражданское общество признается сердцевиной всей политики, здесь традици­онно больше развито стремление к справедливости, равенству. Государство с его властными отношениями должно участвовать в обеспечении функционирования гражданских институтов, чтобы гарантировать их де­мократическое управление, сдерживая рынок, стремя­щийся к поглощению и разрушению всего, что несов­местимо с его логикой.

Этот подход отвергает либеральную идею «государ­ства — ночного сторожа» и подчеркивает, что государ­ство должно быть демократическим и социальным.

Другая — либеральная — линия развития концепции гражданского общества (либеральная традиция) центр тяжести переносит на свободу, ставя ее превыше всех ценностей. Здесь особый упор делается на функцию саморегуляции гражданского общества, выступаю­щего хранителем индивидуальных прав и свобод, за­щитником (гарантом) их от посягательства государ­ства. При таком подходе гражданское общество нужно для того, чтобы создать ряд защитных структур в от­ношениях между индивидом и государством.

Свободная и независимая личность — это централь­ная фигура гражданского общества. Сторонники та­кого подхода свое внимание сосредоточивают на раз­рушительной энергии государства, способной оказывать деструктивное воздействие на такие институты, как семья, церковь, профессиональные и локальные ассоциации и др., забывая при этом, что и сами ин­ституты гражданского общества могут взаимно подрывать друг друга, проявляя экспансионизм (например, рынок). Здесь акцент ставится на примате обществен­ного, апофеозе права и свобод, ассоциативности и са­моорганизации, индивидуалистических ценностных ориентациях. Общественные проблемы решаются гражданами, а государство служит интересам обще­ства и личности.

Получив широкое распространение в США, эта кон­цепция укоренилась там, возможно, благодаря тому, что государственным идеалом было самоуправление свободных людей на свободной земле и сильное недоверие к любой исполнительной власти, которая во время революции ассоциировалась с колониальной администрацией, а бюрократия появилась позже де­мократии и на ее базе. В Европе же демократизация политической системы произошла значительно позд­нее возникновения управленческого аппарата, бюро­кратии, который был разветвленным и довольно безболезненно был инкорпорирован в политические сис­темы демократии.

 

2. Современные концепции

Дискуссии об отношениях государства и граждан­ского общества возобновились в конце XX в. и про­должаются по сей день. Так, например, А. Арато счита­ет, что простое разграничение государства и граждан­ского общества идет от английской либеральной традиции. С развитием капитализма государство от­тесняется, освобождая тем самым «волшебную силу рынка». Учитывая данный процесс, Арато предложил заменить дихотомическое противопоставление госу­дарства и гражданского общества моделью, состоящей из трех частей: государства, гражданского общества и экономики. Другой исследователь, Т. Янссон, харак­теризуя отношения государства и гражданского обще­ства, считает, что мы имеем дело с драматическим «треугольником»: государство находится наверху, а внизу, с одной стороны, местное самоуправление, муниципалитеты, относящиеся к общественной сфере и государству; с другой (также внизу) — добровольные объединения, помещающиеся в «частной, социальной, свободной сфере», управляемой по правилу Бентама, согласно которому целью общества является наиболь­шее счастье возможно большего числа граждан.

В результате в одних странах распространение по­лучил коммуналистский тип общества (с акцентом на местное самоуправление), а в других странах обще­ство стало «ассоциативным». Добровольные организации становились общенациональными.

Здесь важно подчеркнуть, что на протяжении ис­тории человечества менялось понимание как при­знаков государства (единая территориальная орга­низация политической власти в масштабах всей стра­ны; особая организация политической власти, обладающая специальным механизмом, системой ор­ганов и учреждений, осуществляющих непосредствен­ное управление обществом; организация обществен­ной жизни на основе права; верховенство государ­ственной власти), так и его сущности, и причин возникновения. Это было обусловлено тем, что на различных этапах исторического развития и в разных культурных средах на первый план выходили те или иные функции государства.

Идея гражданского общества на протяжении по­следних десятилетий расширялась и углублялась, до­полняясь идеями демократии, основанной на полити­ческом плюрализме, консенсусе и партнерстве кон­курирующих социальных групп, идеями ограничения государственной власти установленными правовыми нормами; индивидуальной свободы человека; расши­рения демократии в социальном плане. Широкое рас­пространение получила теория плюрализма, согласно которой основная задача современного демократиче­ского государства состоит в достижении общеграж­данского консенсуса путем учета и координации мно­жества интересов и потребностей различных групп населения, в снятии или смягчении противоречий, поиске гражданского согласия. Государство при этом воспринимается как сообщество свободных индиви­дов, объединяющихся на солидарной основе. Однако, как показывает практика, государственные институты не всегда являются эффективным инструментом демо­кратизации гражданского общества, поскольку их усиление нередко приводит к росту бюрократизации и увеличению власти государства.

Несмотря на то, что понятие «гражданское обще­ство» давно стало для многих западных социологов и политологов олицетворением идеальной модели развития западных обществ, до сих пор не существует общепринятой единой теории этого общества. Такое явление объясняется отсутствием в социальной дей­ствительности завершенного, поддающегося унифицированию экономических, социальных, полити­ческих, моральных параметров нормального состоя­ния гражданского общества. Иными словами, не существует в чистом виде обществ, соответствующих изложенным моделям.

В связи с этим ряд авторов подчеркивают ограни­ченность обеих моделей и традиций, выдвигая идею укрепления границ между различными сферами граж­данского общества без стремления регулировать то, что в них происходит. Государство должно всячески ограничивать воздействие экономического неравен­ства на политическую систему. Зрелое гражданское общество сокращает количество функций, закрепленных за государством, до минимума, сохраняя лишь наиболее важные: обеспечение правопорядка и без­опасности личности, охрану окружающей среды и т. д. Сегодня в России гражданское общество не разви­то, оно находится в стадии формирования, многие его элементы вытеснены или «заблокированы». Иначе го­воря, в нынешней ситуации по содержанию, степени развитости нет гражданского общества, которое было бы адекватно современному открытому и демократи­ческому обществу, но есть его отдельные элементы, вытесненные в небольшие оазисы автономной обще­ственной жизни. Дело в том, что Россия традиционно принадлежит к тем странам, которые больше ориентированы на государство, чем на общество. Среди насе­ления глубоко укоренено убеждение в необходимости сильного государства, что, к сожалению, нередко ото­ждествлялось с самоволием власти. Общество по тра­диции недостаточно автономно и независимо, а граж­дане часто оставлены на милость и немилость госу­дарства и  всемогущих    политиков.    Достаточно вспомнить историю государства Российского, его тра­диции, специфику, где весьма своеобразно перепле­лись элементы восточной и европейской форм госу­дарственного управления. Приведем для иллюстрации образное  высказывание А. Грамши:  «На  Востоке  (и в России) государство было всем, гражданское обще­ство находилось в первичном, аморфном состоянии. На Западе между государством и гражданским обще­ством были упорядоченные взаимоотношения, и, если государство начинало шататься, тотчас выступала на­ружу прочная структура гражданского общества. Госу­дарство было лишь передовой траншеей, позади кото­рой была прочная цепь крепостей и казематов»¹.

К историческим, или традиционным, основаниям, сдерживающим развитие гражданского общества в России, следует добавить современные причины, блокирующие возможности его развития.

Термин «гражданское общество» вновь стал ак­туальным в 80-е годы XX в., когда в социалистических странах проявились экономическая стагнация и кри­зис легитимности власти как результат негативных эффектов ригидной экономической, социально-по­литической и правовой системы, идеологического диктата. В России, Польше, Югославии начались многочисленные дискуссии о назревших реформах. В ходе дискуссий был выдвинут тезис о необходимо­сти сужения сферы вмешательства государства и поли­тических институтов вообще в экономическую и об­щественную жизнь и о развитии на этой основе гражданского общества как особой сферы социальной жизни, относительно свободной от государственного принуждения. Гражданское общество стало в опреде­ленном смысле регулятивной идеей, определившей возможное направление общественных реформ. В данном контексте эта категория приобрела нор­мативный характер, описывая не нечто существующее, но то, что должно осуществиться. Она выражала по­требность в изменениях и их направленность, аль­тернативу, иное состояние иного общества. К размышлениям и анализу, способствовавшим все более широкому ее применению, подталкивала неудовлетво­ренность общим положением дел в бывших социалис­тических странах. Поэтому не будет преувеличением обозначить современную, «ожившую» в последнее десятилетие концепцию «гражданского общества» в качестве демократической альтернативы авторитар­ному социализму.

В свое время социализм появился на исторической сцене с двумя великими целями-обещаниями, пробу­дившими большие надежды: 1) новой демократии, бо­лее широкой и содержательной, чем все предшествую­щие; 2) новых экономических отношений, ведущих к равенству и благосостоянию, т. е. удовлетворению человеческих потребностей на основе принципа распределения по труду (и по потребностям в перспек­тиве).

На практике же с самого начала вместо расширения демократии началось ее сужение, а с установлением пролетарской диктатуры произошло не только отри­цание прав человека и его свобод, но проявились без­законие и насилие. Что касается второго обещания, то реальный социализм вместо удовлетворения челове­ческих потребностей ввел различного рода «диктатуру над потребностями», создал жесткую и авторитарную систему социально-экономического и политического регулирования, основной целью которой стало уста­новление контроля над обществом. В результате сузи­лась и угасла инициатива масс, ослабла их мотивация к созидательной деятельности в рамках нового строя, которая вначале была реальной политической и мо­ральной движущей силой. Данная движущая сила, с одной стороны, опиралась на привлекательные цели, а с другой — на так называемую негативную легитима­цию, т. е. на непопулярность старых режимов, что и привело их к кризису. Поскольку в социалистиче­ских странах общество оказалось полностью подчи­ненным авторитарному государству, т. е. олигархиче­ским структурам, в иерархии которых весьма важную роль играла коммунистическая партия, то проистекав­шие из этого политический волюнтаризм и полити­ческая вседозволенность вытеснили идею о верховен­стве права.

В социалистических странах длительное время гос­подствовало убеждение, что государство — лучший «сторож» общества и соответственно социализма. Раз­личные социалистические теории об отмирании го­сударства отмирали сами, а государство не только оставалось, но и укреплялось, все больше обюрокрачи­ваясь и отчуждаясь от граждан. Парадокс социалистического государства заключался в том, что его руково­дители и коммунистическая партия, которая им управ­ляла, не осознавали, что, усиливаясь таким образом, в общественном плане они становились слабее. Со­циалистическое государство существенно сузило авто­номию социальности и гражданского общества, обес­печив себе контроль над всеми сферами общества. К сожалению, со временем усилились также регулятивные, политические, идеологические, репрессивные и другие функции государственного аппарата.

Когда сегодня употребляется термин «гражданское общество», то это не означает «возврат назад». Речь идет о термине, который дает возможность охватить, включить предшествующее знание о социалистических и других обществах и исправить то, что в социа­лизме было ошибочно, например отношения государ­ства и общества. Гражданское общество опирается на достижения и опыт развитых стран, на результаты современных научных исследований. Любая попытка механического копирования, трансплантации или имитации бесплодна. Необходимо анализировать ли­беральную и социалистическую традиции, их взаимовлияние и синтез в известных школах и теориях, имея в виду, что либерализм эволюционировал к социаль­ному либерализму, а социализм стал более восприимчив к некоторым либеральным ценностям.

 

3. Российские проблемы

Рассматривая основные элементы гражданского об­щества применительно к российским реалиям, следует исходить из того, что право и свободы человека и гражданина являются основной детерминантой политической системы общества, которое стремится быть открытым и демократическим. Положение чело­века в социалистическом и постсоциалистическом об­ществах намного важнее, чем другие элементы, через которые определяли социализм до сих пор. Это были собственность на средства производства, господство­вавший тип общественного распределения, монополь­ное положение коммунистической партии. В рамках теоретической посылки, что постсоциалистическим обществам следует возвратить «человеческое лицо», должно быть реабилитировано и понятие граждан­ства, т. е. следует возвратить человеку политическую и экономическую субъектность, моральную, религиоз­ную и творческую автономию. Трудно предположить, что человек может быть свободным, когда экономиче­ская монополия любого рода неизбежно служит ограничением его активности.

За годы реформирования в России произошли су­щественные изменения в направлении формирования гражданского общества. Возникли элементы рыноч­ной инфраструктуры, в первую очередь банковской и торговой, был ликвидирован в значительной мере товарный дефицит, приостановлен интенсивный рост цен. Однако на фоне позитивных изменений проис­ходят падение производительности труда и ослабле­ние его мотивации, сокращается объем производства, снижаются качество и уровень жизни широких масс населения.

На протяжении последнего десятилетия в России идет массовое обнищание населения в целом, и осо­бенно тех социальных слоев (средние слои, моло­дежь), которые должны быть наиболее заинтересова­ны в развитии гражданского общества. Положение тех, у кого основным источником доходов остается заработная плата и социальные выплаты, продолжает ухудшаться несмотря на то, что большинство работаю­щих продолжают трудиться добросовестно. Около 22% населения России в 1997 г. имели денежные доходы ниже прожиточного минимума². Одна треть населе­ния едва сводит концы с концами. Значительно ухуд­шилось положение работников бюджетной сферы (особенно если учесть постоянно сохраняющуюся за­долженность по выплате заработной платы). В настоя­щее время размер ставок (окладов) работников первых 14 разрядов единой тарифной сетки ниже прожиточ­ного минимума. Межотраслевое и межрегиональное неравенство в заработной плате также продолжает углубляться, составив в1997 г. отношение 1:10. К этому еще следует добавить и рост безработицы — 9% эконо­мически активного населения. А если учесть скрытую безработицу, то этот процент значительно возрастет. Ситуация резко усложняется, если вспомнить о слабой материальной базе культуры, образования, искусства, всей духовной жизни в целом как важнейшей предпо­сылке развития гражданской культуры и гражданского общества. Равенство в бедности в обществе, которое традиционно не было склонно к социальным различи­ям, создает солидную социальную основу для автори­тарного режима, комбинируемого с националистиче­ским популизмом.

Процесс ускоренного социального расслоения охватывает российское общество неравномерно. Все резче верхние слои отделяются от массовых слоев, концентрирующихся на полюсе бедности. Наклады­вающиеся друг на друга процессы обнищания населе­ния и растущего социального расслоения приводят к гипертрофированным формам социального нера­венства и, образно говоря, создают «поле слез» и «поле чудес». Разрыв в уровнях зарплаты 10% самых низко­оплачиваемых и 10% высокооплачиваемых россиян в декабре1997 г. был 13-кратным (по официальным данным, которые существенно занижены). В странах с рыночной экономикой такое соотношение не пре­вышает, как правило, 5 раз. Следует отметить, что приведенные цифры характеризуют легальный сегмент экономики. Подобное соотношение чревато социаль­но-политическими потрясениями, а не социальным миром.

Результаты социологических исследований под­тверждают, что в массовом сознании создается пред­ставление о том, что богатство в наше время приоб­ретено многими индивидами и группами несправед­ливо. На вопрос: «Что помогло разбогатеть многим людям сегодня?», заданный в рамках ежегодного ис­следования Института социологии РАН, 88% ответили, что помогла занимаемая ранее влиятельная долж­ность; 84% — разграбление и присвоение государ­ственной собственности; 84% — родственные связи и лишь 14% ответили, что помогла предприимчивость.

В современном российском обществе средний класс, как он понимается в западных сообществах, находится в зародышевом состоянии. Если процесс реформирования России удастся направить в благо­приятное русло, то вследствие изменений в экономи­ческой структуре средние слои будут все более погло­щать прежние социальные слои и классы и станут важной социальной силой. Правда, сегодня трудно сказать, станут ли они гарантом развития гражданско­го общества, как на Западе, поскольку «новые русские» ориентированы пока не на производство, а на пере­распределение благ, и это обстоятельство может ока­заться решающим для будущего страны.

Большинство российского населения стало равным в бедности и сильно зависимым от государства, вер­нее, от государственных чиновников, бюрократии (за­держки с выплатой зарплаты, отсутствие частной собственности у большинства населения и т. д.).

Формирование и развитие институтов гражданско­го общества предполагает наличие свободных, эконо­мически независимых, самостоятельных и самоосоз­нающих себя граждан. Это сложно сказать о гражда­нах России, поскольку сужается пространство индивидуальной свободы и прав (скажем, право на труд фактически поставлено под угрозу).

Существенным элементом гражданского общества является верховенство права. Это шире, чем идея пра­вового государства. Идея правового государства при­шла из немецкой политической и правовой теории и вначале означала ограничение государственной ад­министрации правом, законом. Но само государство могло быть авторитарным, так как концепция право­вого государства не ограничивает принимающего законы в том, каковы должны быть эти законы и до каких границ по отношению к правам человека они могут распространяться. Поэтому правовое государство могло быть не только авторитарным, если зако­нодательный орган не избран демократически, но и тоталитарным, когда законы простираются на все стороны общественной и частной жизни, т. е. возмож­на так называемая «тоталитарная демократия», или ти­рания большинства с помощью закона.

Немецкая теория была подчеркнуто этатистской. И у Гегеля государство понимается как сфера обобще­ствления, которая в ценностном и в правовом смысле стоит над обществом. В свою очередь идея о господ­стве права, развиваемая в англосаксонской полити­ческой и правовой философии, намного шире и боль­ше соответствует пониманию правового государства в наше время. Верховенство права подразумевает, что ни один субъект не может нарушать установленные правила, в том числе и законодатель. Меньшинству также гарантированы необходимые права, а сами пра­вила устанавливаются в соответствии с определенны­ми принципами и в рамках демократических учрежде­ний. «Ни для одного человека, находящегося в граж­данском обществе, не может быть сделано исключение из законов этого общества»,— писал в свое время Дж. Локк. Единые требования предъявляются ко всем чле­нам гражданского общества, где двойной стандарт не­приемлем и морально осуждается. Но в то же время, как писал в свое время В. О. Ключевский, «право — ис­торический показатель, а не исторический фактор, термометр, а не температура... Закон — рычаг, который движет тяжеловесный, неуклюжий и шумный паровоз общественной жизни, называемый правительством, рычаг, но не пар». И тем не менее без правового госу­дарства, когда само государство, все социальные об­щности, отдельный индивид уважают право и находят­ся в одинаковом отношении к нему, нет гражданского общества. Право здесь выступает способом взаимосвя­зи государства, общества и индивида. Верховенство закона, гарантии прав личности, взаимная ответствен­ность государства и личности, принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судеб­ную — необходимые условия невмешательства госу­дарства в дела гражданского общества.

В настоящее же время в России чиновничий ап­парат, представляющий государство на всех уровнях, воспользовавшись «смутным» переходным временем, осуществил «приватизацию государства», «переписав на себя» гигантские «ломти» бывшей госсобствен­ности (например, «Газпром» и др.). Парадоксальным образом у нас реализовалась Марксова оценка прус­ского государства как «частной собственности бюро­кратии».

В российском обществе получила широкое распро­странение коррупция. Криминализированное и кор­румпированное государство — основное ^препятствие для развития гражданского общества. Т. Пейн в свое время справедливо предупреждал, что деспотическое государство — вид гриба, вырастающего на «почве» коррумпированного общества.

Все это вместе взятое в условиях правового бес­предела привело к разрушению целостности россий­ского общества, росту в нем аномии, если воспользо­ваться термином Э. Дюркгейма. Свидетельством чему является то кризисное состояние, которое фиксиру­ется по всем социально-экономическим и другим по­казателям ООН и существенно сужает рамки развития гражданского общества в России. В настоящее время население в своем большинстве не доверяет ни од­ному из институтов власти (правительство, президент, Совет Федерации, Государственная Дума, руководите­ли регионов, суд, милиция, прокуратура и т.д.): от 50 до 6896 опрошенных в мае1996 г. отказали им в доверии. И данная тенденция еще усилилась в по­следующие годы.

Ослабление государственной власти в условиях не­развитого гражданского общества — большая пробле­ма. Только тогда, когда человек как индивид превращается в экономического и политического субъекта, он естественно включается в более широкие эконо­мические и политические ассоциации и общности, результатами деятельности которых обменивается с другими людьми. Это ведет к усложнению эконо­мической жизни.

Отношения личного, частного и общественного в гражданском обществе должны быть уравновешены, ибо концепция гражданского общества подразумевает и определенную автономию общественных сфер.

Автономия общества — важный элемент граждан­ского общества, означающий самостоятельность и са­модеятельность различных общественных сфер и ас­социаций: экономики, т. е. производства в широком смысле, профсоюзов, университетов, печати, науки, общественных объединений граждан, церкви, религи­озных объединений и т. д. Роль государства по от­ношению к этим общественным агентам должна сво­диться к установлению самых общих рамок в виде закона, регулирующего правила игры, которых не­обходимо придерживаться, чтобы сохранить права и свободы для всех членов общества. Экономический, социальный, политический и культурный плюрализм, являющийся альфой и омегой гражданского общества, устанавливается на основе автономии общественных факторов, прав и свобод человека и гражданина.

Автономия различных сфер общества подразумевает, что они могут самоорганизовываться в соответствую­щие ассоциации, демократическая внутренняя жизнь которых имеет важное значение для гражданского общества. Существующие ныне в российском обществе многочисленные самостоятельные ассоциации, обще­ства, организации, движения создают неплохие предпо­сылки для дальнейшего развития гражданского обще­ства. Однако опыт развития трансформирующихся об­ществ, в том числе и России, свидетельствует о том, что появление добровольных ассоциаций, направленных против господства государства, нередко приводило к их соперничеству друг с другом за право представлять народ, результатом чего было и «огосударствление», т. е. превращение в составную часть государственной влас­ти (например, военизированные отряды казачества). Бесспорен также и факт, что в борьбе за народную поддержку значительное влияние приобретали движе­ния, выступавшие с националистическими лозунгами.

Это вело к негативным последствиям, блокирую­щим и вытесняющим гражданское общество, когда вместо формирования различных демократически ориентированных движений, инициатив, партий, идей возникают противостоящие друг другу демокра­тические и национальные идеи и движения, причем сегодня в России национально ориентированные субъекты (движения, партии, идеи) нередко домини­руют над демократическими.

Это обстоятельство объективно работает против самой идеи гражданского общества, которая, по опре­делению, не«,может быть реализована в политических границах закрытого национального государства. Гражданское общество в полном смысле этого слова должно быть открытым обществом. Декларируемое национальное общество, как правило, — это подтвер­ждает опыт европейской истории — закрытое и авто­ритарное общество.

Важным элементом гражданского общества являет­ся «гражданская культура», основу которой составляет демократическая политическая культура. В странах Восточной Европы преобладает авторитарный менталитет, проявляющийся в авторитарной политической культуре. Консенсус по поводу основных социальных ценностей, без чего невозможно развитие граждан­ского общества, подлинная интеграция людей в обще­стве до сих пор не достигнуты. На этой почве возникла ситуация аномии, когда одна ценностно-нормативная система разрушена, а другая еще не сформировалась. Значительное число граждан ощущает отчуждение от социальных процессов, свою социальную невостребованность. В обществе нет устоявшейся политической системы, нет четкой экономической политики, нет общей идеологии, нет общепринятой системы ценно­стей. В этих условиях проявляется новая тенденция, характеризующаяся комбинацией элементов новой гражданской культуры с элементами старой традици­онной авторитарной культуры. Из первой берется идея (преимущественно номинально) об участии граждан в управлении, которая, однако, все более раз­мывается в пользу господствующих элит путем насаждения теории о необходимости предоставления реаль­ных рычагов управления избранным и подготовлен­ным и о рациональности как легитимной основе (в веберовском понимании). В условиях нарастания аномии усиливаются авторитаристские настроения — воз­растает потребность в сильном лидере, в авторитар­ном государстве.

Эта постоянно присутствующая сегодня в россий­ском обществе опасность значительно возрастает, ко­гда вместо дихотомии «гражданское общество (поли­тическое) — государство» все четче прослеживается дихотомия «элита — масса». На вопрос: «В чьих интересах действует правительство в настоящее время?» — 52% респондентов ответили: «В интересах отдельных групп», 25,8% — «В интересах богатых слоев» и только 3,8% — «В интересах общества»³.

Экономическое положение в обществе высшего слоя, составляющего по разным исследованиям от 5 до 10% населения, резко отличается от положения остальных слоев. Этот слой концентрирует в своих руках как экономическую, так и политическую власть, что в условиях отсутствия демократических институ­ций серьезно влияет на социоэкономическое положе­ние остального населения.

В последнее время все активнее на первый план выдвигается идея соединения правового и социаль­ного государства с целью синтеза институтов либера­лизма (свобода, верховенство права и т. д.) и некото­рых традиционных требований социализма (забота о благосостоянии граждан; создание достойных усло­вий их существования, благоприятной среды обита­ния для всех; обеспечение определенной степени со­циального равенства; солидарность, общественная за­бота о слабых, поддержка талантливых и т. д.).

Социально ориентированное государство формирует новый тип социальных связей между людьми, основан­ный на принципах социальной справедливости, со­циального сотрудничества и гражданского согласия. Оно берет на себя ответственность за поддержание стабиль­ного социально-экономического положения своих граждан и социального мира в обществе. Многие индуст­риально развитые страны сегодня стремятся реализовать такой подход в государственном строительстве. При подобном подходе государство понимается как меха­низм управления делами общества, т. е. регулирования общественных отношений и учета интересов различных групп населения, снятия или смягчения противоречий и поиска гражданского согласия, иными словами, как механизм, осуществляющий функцию интегрирования общества, в котором сталкиваются групповые интересы не только на классовой основе, но и на национальной, конфессиональной, экономической и др. При этом государство воспринимается не как безликое коллектив­ное сообщество граждан, в котором индивидуальность растворена, а как объединение свободных индивидов на солидарной основе. Этот синтез нелегок и непрост, так как часто речь идет о противоположных идеях. Нелегко примирить, например, конкуренцию и рынок с неко­торыми идеями о ликвидации эксплуатации и с участи­ем в управлении производителей; идею социального партнерства — с прибылью как мотивацией к труду и т. д. Либеральное государство не оглядывается на «социальный вопрос», который должно было решать социалистическое государство, а последнее не обеспе­чивало свободу человеку и творчество (в том числе и экономическо-производительное), поэтому поиск путей синтеза внешне полярных идей труден, но не­обходим. Концепция правового государства сегодня должна дополняться и корректироваться, по крайней мере минимальными элементами социального государ­ства, хотя вполне очевидно, что фактические гарантии, особенно социально-экономических прав и свобод, зависят не только от принятых подходов и деклариру­емых принципов, но и от реальных возможностей самого государства.

Встает вопрос: в какой мере концепция гражданско­го общества и правового государства вписывается в нашу действительность, где политическую жизнь ха­рактеризуют авторитарность и всплески националистических и популистских заявлений политических лидеров? Современное российское общество является квазигражданским, его структуры и институты, обла­дая многими формальными признаками гражданского общества, не выполняют в полной мере его функции. С этим и связана часто звучащая пессимистическая оценка перспектив развития гражданского общества в современной России, объясняющая это российской спецификой. В преодолении такого состояния, обусловленного процессом трансформации, вклю­чающим в себя противоречия процессов деэтатизации, деидеологизации, приватизации, и состоит спе­цифика современного этапа развития всех постсоци­алистических обществ, включая Россию.

Дело в том, что перед государствами этих стран встала задача создания новых взаимоотношений с гражданским обществом, находящимся в стадии ста­новления. У населения традиционно сильны надежды на помощь со стороны государства, так как ценности свободы, частной собственности, индивидуализма длительное время не имели широкого распространения в общественном сознании. Поэтому ослабление социальной функции государства привело к росту конфликтов на постсоветском пространстве. Камнем преткновения становится и аппарат государственного управления, который явно «не дотягивает» до веберовских стандартов рациональной бюрократии, допуская такую степень индифферентности по отношению к обществу, которую в наше время не может себе позволить даже самое либеральное из современных западных обществ⁴. Сегодня этот аппарат фактически бесконтролен.

Подводя некоторые итоги, можно сделать вывод, что для создания необходимых предпосылок развития гражданского общества в России требуется выполне­ние ряда условий, и прежде всего учета того, что длительное подавление элементов гражданского обще­ства определило неуправляемый, нередко разруши­тельный характер демократических преобразований в России, ориентированных по преимуществу на уничтожение созданных ранее социальных институ­тов (как сферы «несвободы») и поощрение стихийных тенденций общественного развития («свободы»), что в условиях неупорядоченности правовой составляю­щей приводит к хаотичному состоянию общества, усиливаемому эффектом поликультурности, поликонфессиональности и полиэтничности.

 

Цитируемая литература

¹ Грамши А. Избр. соч. Т.3. М., 1957. С. 200.

² Россия в цифрах. М., 1997. С. 51.

³ См. подробнее: Гражданское общество: теория, история, современность / Отв. ред. 3. Т. Голенкова. М., 1999. С. 25.

⁴ См.: Облонский А Бюрократия: теория, история, современность // Знамя. 1997. № 7.

 

Глава четвертая                                      

 

ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

Политическая культура является одной из наиболее распространенных и вместе с тем неоднозначных концепций в современной политологии и полити­ческой социологии. В последнее десятилетие наблюдается активизация научных поисков содержания ее составляющих, а также определения новых приложе­ний в рамках различных дисциплин. Термин «полити­ческая культура» стал широко использоваться не толь­ко в научном, но и в политическом языке средств массовой информации. Поэтому в поисках ответов на практические вопросы исследователи с неизбежно­стью сталкиваются с необходимостью теоретико-ме­тодологического осмысления феномена полити­ческой культуры на основе нового знания и нового опыта в связи с тем, что этот феномен рассматрива­ется в обществознании в рамках различных исследо­вательских парадигм. Предлагаемый обзор теоретиче­ских подходов позволит, кроме того, более точно выстроить как теоретико-методологические, так и прикладные основания анализа политической культуры в рамках политической социологии с учетом сложившихся исследовательских традиций.

 

1. 1.      Марксистская традиция анализа

политической культуры

Значительное внимание изучению политической культуры было уделено в свое время в трудах советских обществоведов. Причем теоретическим фунда­ментом разработки проблемы здесь являлись работы классиков марксизма. Непосредственно в полити­ческую и научную практику советского периода это понятие было введено В. И. Лениным. Концептуальные основания понимания феномена политической куль­туры составляли такие важнейшие положения марк­систской теории, как материалистическое понимание истории; вывод об определяющей роли материально­го производства; видение общества как системной це­лостности; учение о классовой борьбе и революцион­ном преобразовании общества.

Поскольку понятие «политическая культура» имеет в своей основе как понятие «культура», так и понятие «политика», то необходимо остановиться подробнее на содержании и логике их интерпретации в рамках данного подхода. Основоположники марксизма, как известно, рассматривали развитие общества как естественноисторический процесс. При этом культура от­ражает достигнутый на определенном этапе уровень развития, предполагающий тот или иной тип отноше­ния человека к природе и обществу, равно как и раз­витие творческих сил и способностей личности. При этом обосновывалось, что для определения содержа­ния и характера культуры на каждом этапе ее развития необходимо обращение к специфике конкретной об­щественно-экономической формации.

В основе ленинского понимания политической культуры лежит идея о единстве культуры и политики, о выражении в политике интересов крупных социаль­ных общностей. Был и выдвинут тезис о наличии двух тенденций, или составляющих, в каждой националь­ной культуре, выявлены характерные черты буржуаз­ной и пролетарской культур, партийность культуры во всяком классовом обществе.

Диалектико-материалистическое понимание поли­тических отношений предполагает также, что отноше­ния эти детерминируются исторически изменяющимися экономическими отношениями. Кроме того, спе­цифика политики определяется тем, что в центре ее находится вопрос о власти, об отношении классов к государству как инструменту классового господства. Марксизм рассматривает политическую деятельность как средство преобразования общественных отноше­ний и в итоге революционного изменения всего об­щества. В этой связи политическая культура трактуется как некоторая производная, необходимая составляю­щая для достижения этой цели. Словом, развитая, про­грессивная политическая культура групп и классов, принимающих участие в политике, является необхо­димым условием эффективного преобразования об­щественных отношений.

Вместе с тем политическая культура рассматрива­лась и как определенная цель политической деятель­ности. Исходным было представление о том, что ис­торический смысл перехода от капитализма к социа­лизму состоит в превращении человека труда из средства в главную цель общественного производства. Общественная собственность на средства производ­ства, которая при этом устанавливается, трансфор­мирует характер создаваемого общественного богат­ства. Предполагалось, что содержанием и всеобщей формой этого богатства становится теперь сам че­ловек, реализация совокупности всех его сущностных качеств. Таким образом, практика социалистического строительства должна включать в себя не только рост количества и качества производимых материальных благ, но и непрерывное совершенствование отноше­ний между людьми, постоянное развитие их культуры. Взятая в таком аспекте политическая культура представляет своеобразную цель политической деятель­ности, направленную на становление человека нового общества, как универсального общественного сущест­ва, на развитие сущностных сил социального субъекта, как главного смысла и цели общественного развития.

Напомним, что в более конкретном плане В. И. Ле­нин использовал понятие «политическая культура» при анализе уровня сознательного участия масс в по­литической деятельности, рассмотрении характера политических ценностей общества, их влияния на по­литические отношения. Особая роль политической культуры отмечалась в связи с необходимостью созда­ния нового государственного и хозяйственного меха­низмов. Политическая культура характеризуется уров­нем идейной зрелости трудящихся, общественной ак­тивности, участием в принятии политических решений.

В связи с последним надо указать и на черту поли­тической культуры, которая получила достаточно глу­бокое обоснование в отечественном обществознании советского периода. Речь идет о том, что если в буржуазном обществе политика выполняет функцию обще­ственного регулирования, выдавая частные интересы за всеобщие, то социалистическая политика регулиру­ет общественную жизнь через подчинение частных интересов всеобщим. Поэтому политическая культура нового общества предполагает наличие и развитие демократических прав и свобод, т. е. максимально пол­ное развитие демократии рассматривалось, по край­ней мере в теории, как необходимая предпосылка раз­вития политической культуры социализма в целом.

На базе приведенных теоретических положений в 60 — 80-е годы в нашей стране проводились достато­чно многочисленные исследования политической культуры советского общества. Среди отечественных авторов, уделявших значительное внимание теорети­ко-методологическим вопросам изучения полити­ческой культуры, следует назвать Е. М. Бабосова, Э. Я. Баталова, К. С. Гаджиева, Ф. М. Бурлацкого, А. А. Галкина, А. В. Дмитриева, В. Н. Иванова, Н. М. Кейзерова, Л. Н. Когана, В. В. Смирнова, Ж. Т. Тощенко, Г. В. Осипова, В. Г. Смолянского, Р. Г. Яновского и дру­гих. Наряду с концептуальными разработками пробле­мы целый ряд работ имел эмпирическую направлен­ность.

Какие интерпретации политической культуры были в этот период преобладающими? Среди многочислен­ных определений в качестве предметной области-но­сителя выделялись феномены общественного сознания (установки, нормы, ценности), элементы полити­ческого поведения, политические институты. Во многих определениях подчеркивалась важность соот­несения политической культуры с конкретными клас­сами или группами общества¹.

Характерной особенностью подходов, преобладав­ших в первый период исследования политической культуры в нашей стране, можно назвать его сущест­венный нормативный акцент. В этом случае конкрет­ные проявления политической культуры соотносили с некоторой идеальной моделью, присущей человеку социалистического общества. Показательной в этом плане является точка зрения, согласно которой по­литическая культура фиксирует, в какой степени об­щество, класс, отдельные индивиды овладели всеми элементами политической деятельности, и, таким об­разом, является обобщенной, синтезированной харак­теристикой субъекта политической деятельности. Кроме того, подчеркивалось то обстоятельство, что политическая культура свидетельствует о том, «какой степени политическая деятельность, все ее элементы развивают человека, обогащают его духовный мир, способствуют его становлению как гражданина»².

Составляющими социалистической политической культуры рассматривались, например, такие компо­ненты, как овладение научной политической идеоло­гией, знаниями в области марксистско-ленинской теории, внутренней и внешней политики партии; превра­щение знаний в глубокие внутренние убеждения личности, выработка классового самосознания, уме­ние отстаивать свои взгляды; приобретение необходи­мых навыков политической деятельности, освоение ее принципов и норм; реализация знаний, убеждений в практической деятельности субъекта политической культуры во всех сферах общественной жизни³.

Заметим, что нормативный аспект присущ не толь­ко отечественным исследованиям политической куль­туры, проведенным в течение советского периода. Он проявляется и в подавляющем большинстве зарубеж­ных исследований, только в этом случае политическая культура рассматривается с точки зрения ее соответст­вия стандартам западной демократии.

Итак, какие черты методологического плана харак­теризуют исследования политической культуры, вы­полненные в русле марксистско-ленинской парадиг­мы? Во-первых, следует говорить об историко-материалистическом основании анализа в целом; во-вторых, о классовости подхода; в-третьих, очевидной является нормативная компонента эмпирических ис­следований, направленность их на обеспечение практики воспитания советского человека. По нашему мне­нию, приведенные черты содержат как достоинства, так и недостатки, говорить о которых следует в связи с конкретными задачами анализа политической куль­туры применительно к тому или иному историче­скому этапу.

 

1. 2.      Поведенческая традиция анализа

политической культуры

Появление и начало широкого использования тер­мина «политическая культура» в западной науке обыч­но относят к концу 50-х — началу 60-х годов двадцато­го столетия. Стремление к объяснению феноменов политики с помощью теории политической культуры наблюдалось в явной и неявной форме на протяжении всей истории политической науки. В эту традицию внесли свой вклад Платон, Аристотель, Макиавелли, Руссо и другие выдающиеся мыслители.

Если раньше этот термин зачастую применялся в узкотехническом или вспомогательном плане, то те­перь наблюдается его использование в качестве не­обходимой концептуальной составляющей исследова­ний в области политики. Изначально новый статус понятия «политическая культура» определялся задача­ми классификации и сравнения политических систем. Впервые в политико-социологический дискурс данное понятие было введено в 1956 г. известным американ­ским специалистом Г. Алмондом. Он писал: «Каждая политическая система является укорененной в кон­кретной совокупности ориентации на политическое действие... отношений к политике. Представляется це­лесообразным рассматривать это как политическую культуру»⁴. Таким образом, для автора политическую культуру составляли явные и латентные ориентации на политическое действие. Причем политическая куль­тура является некоторой частью культуры общества в целом, хотя и обладает некоторой автономией.

Приблизительно в этот же период появляются не­которые другие работы, в которых политическая куль­тура наделяется методологическим статусом. По мне­нию С. Вира, «...определенные стороны общей культу­ры общества относятся к вопросам о том, как правительство должно управлять и что оно должно де­лать. Эту область культуры мы называем политической культурой. Так же, как и с культурой в целом, основ­ными составляющими политической культуры явля­ются ценности, верования и эмоциональные отноше­ния»⁵. В рамках другого определения политическая культура трактовалась как разделяемые цели и обще­принятые правила взаимодействия индивидов и групп, посредством которых властные решения и выборы осуществляются всеми акторами внутри полити­ческой системы⁶.

В целом в этот период в литературе о политической культуре говорится в весьма широком контексте. В ка­честве рядоположенных с ним выступают такие тер­мины, как, например, «идеология», «ценностные ориентации», «политические ожидания», «идентифи­кация», «политический фольклор» и т. д. Термин «по­литическая культура» использовался некоторыми ав­торами в качестве синонима доминирующих норм в сфере политики, политической системы или даже общества в целом.

Следует принять во внимание и некоторые обстоя­тельства научно-исторического плана, значимые с точки зрения учета истоков и генезиса поведенче­ской концепции политической культуры. Основатели концепции выделяют несколько направлений гумани­тарного знания, взаимодействие которых существен­но повлияло на ее становление.

Прежде всего следует сказать об исследованиях культуры и личности, которые сформировались как научное направление в течение первых десятилетий нынешнего столетия. Эта исследовательская традиция возникла на основе синтеза подходов культурной ант­ропологии и психоанализа, представленных такими именами, как Г. Лассуэл, Р. Бендикт, М. Мид, Э. Фромм и др. Суть ее состоит в попытке объяснить такие фено­мены, как политическая мобилизация, агрессия, ав­торитаризм, этноцентризм, на основе анализа, глав­ным образом, ранней детской социализации. Влияние этой школы было особенно сильным в период второй мировой войны, актуализировавшей задачи изучения особенностей «национальных характеров» населения государств, вовлеченных в войну. Однако попытки объяснения многих феноменов в области политики (в особенности политических организаций) в этом кон­тексте оказались не во всем успешными. Прежде всего это объяснялось методологической ограниченностью подхода. Исходной базой гипотез здесь выступали на­блюдения за особенностями формирования раннего детского поведения в деревнях, исследования перво­бытных обществ антропологами, а также подходы, принятые в клинической психиатрии при индивиду­альной работе с пациентами.

Тенденцию пристального внимания к проблемати­ке политической культуры конца 50-х — начала 60-х годов правомерно рассматривать в качестве известной реакции на исследовательский редукционизм психологического и антропологического характера. Вместе с тем появление концепции политической культуры было своеобразной реакцией на ситуацию, сложив­шуюся в то время в политико-правовых науках. В соответствии с принятой здесь традицией предполагалось, что поведение политических акторов и институтов строго детерминировано конституционными форма­ми, в рамках которых они вынуждены функциониро­вать. В концепции политической культуры акцент был перенесен с формальных структур государства на дру­гие составляющие, в совокупности обеспечивающие его дееспособность. Очевидно, что произошли явные изменения ракурса анализа, предполагающего теперь использование теоретических моделей и схем систем­ного и структурно-функционального подходов. Прежде всего внимание было сконцентрировано на изуче­нии человека «политического» (или политической личности), что ранее относилось к периферийным вопросам традиционной политической науки. Здесь имеется в виду значимая роль таких феноменов, как, например, электорат, группы давления и прочие составляющие власти и влияния в политическом про­цессе.

Другое обстоятельство, повлиявшее на становление концепции политической культуры, было связано с широким развитием методики и техники эмпириче­ских исследований. Именно это позволило в исследованиях политической культуры перейти от уровня умозрительных построений к эмпирическому обосно­ванию и проверке гипотез. Фиксация количественных и качественных параметров политической, социаль­ной и психологической сторон реальности была обусловлена развитием точных методов выборочного исследования, позволяющих получать репрезентативные данные относительно больших массивов населе­ния; совершенствованием техники сбора данных, прежде всего интервьюирования, обеспечивающих надежность первичной информации; развитием тех­ники шкалирования, дающей возможность сортиро­вать ответы респондентов и соотносить их с исход­ными теоретическими переменными; применением сложных методов статистической обработки, позво­ляющих перейти к многомерным, регрессионным, причинным и другим моделям анализа ценностных, поведенческих и ситуативных параметров политической культуры⁷.

Наиболее ярким и полным примером разработки поведенческой концепция политической культуры яв­ляется работа Г. Алмонды и С. Вербы «Гражданская культура: политические установки и демократия в пяти государствах», ставшей классикой современной поли­тико-социологической литературы⁸. В последней вер­сии определения политической культуры авторы вы­деляют четыре ее основные, или базовые, черты.

Во-первых, политическая культура характеризуется совокупностью политических ориентации, присущих населению в целом или его группам. Во-вторых, ком­понентами политической культуры являются познавательные, эмоциональные и оценочные составляющие. Это включает в себя знания и верования относительно политической реальности, чувства в отношении поли­тики, приобщенность к политическим ценностям. В-третьих, содержание политической культуры скла­дывается под воздействием ряда факторов: детской социализации, образования, открытости средствам массовой информации, контактов с правительственными организациями, влияния социально-экономиче­ской действительности. В-четвертых, хотя полити­ческая культура влияет на политические и правитель­ственные структуры и их функционирование, однако вовсе не детерминирует их деятельность. Причинная зависимость между политической культурой и политическими структурами, функциональными особен­ностями последних является двусторонней⁹.

Стратегию исследователей определял и по сей день определяет актуальный для мировой политической науки вопрос — в какой степени в тех или иных странах возможно достижение уровня политической куль­туры, которая будет поддерживать или соответство­вать демократическим системам? Альмонд и Верба провели сравнительные эмпирические исследования в США, Великобритании, Германии, Италии и Мексике. В центре их внимания находилась совокупность проб­лем, связанных с отношением населения этих стран к существующим там демократическим режимам. Не вдаваясь в конкретику результатов, целесообразно выделить то, что является важным в контексте данного анализа, а именно — используемые методологические решения.

Аналитическими категориями, которые применя­лись при классификации политических систем соот­ветствующих государств, были их политические струк­туры и культуры, находящиеся во взаимозависимости. Для уточнения характера этой зависимости были вве­дены концепции роли и ориентации на политическое действие, основанные в свою очередь на построениях Т. Парсонса. Согласно последнему, каждый полити­ческий актор (индивид или группа) выполняет опреде­ленную роль. Его действия направляются и находятся в пределах, очерченных концепцией его роли, пони­манием актором того, что другие внутри системы ожи­дают от него как от исполнителя роли. Каждый актор выполняет несколько ролей, которые иногда могут быть взаимодополняемыми. В то же время они могут находиться в конфликте друг с другом, поскольку по­литическим ролям неизбежно соответствуют нормы и ожидания.

Политические системы функционируют в рамках некоторой совокупности целей и ценностей, опреде­ляемых, в свою очередь, как политические ценности общества. Последнее, по мнению Альмонды и Вербы, является другим важным фактором классификации со­временных политических систем.

Существуют четыре уровня проявления полити­ческой культуры. Первый — уровень системы в целом. Здесь рассматриваются вопросы о знаниях и представ­лениях индивида об истории, конституционных характеристиках, распределении властных ресурсов го­сударства и политической системы. Вторым выступает уровень, условно говоря, «процессов на входе» сис­темы в целом. Здесь находятся институты, организую­щие и канализирующие поток требований от обще­ства к государству, инициирующих преобразование этих требований во властные действия. Этот уровень включает политические партии, профсоюзы, другие группы давления, а также средства массовой инфор­мации. Третий уровень включает «процессы на выхо­де» и охватывает деятельность бюрократии, судов и других институтов, входящих в процесс реализации властных решений. Четвертым является собственно индивидуальный уровень. Здесь рассматривается ха­рактер системы соотнесения личности с элементами политической структуры различного уровня.

Таким образом, в рамках рассматриваемой концеп­ции предложено фиксировать особенности полити­ческой культуры через фиксацию частоты проявления различного рода когнитивных, аффективных и оце­ночных ориентации по отношению к политической системе в целом, к различным составляющим ее вход­ных и выходных характеристик, а также к самому индивиду как политическому актору.

На основе эмпирических исследований в рамках предложенной методологической схемы Г. Алмонд и С. Верба старались отнести анализируемую ими по­литическую культуру пяти государств к одному из трех ее идеальных типов или, по крайней мере, опре­делить варианты «пересечения» идеальных типов на практике. Тремя предложенными ими идеальными ти­пами, были «политическая культура участия», «подданническая политическая культура» и «провинциалистская политическая культура».

Политическая культура участия предполагает, что граждане выступают активными субъектами полити­ческой жизни, что они в состоянии реально влиять на политическую систему через участие в выборах, через организацию групп давления, политических партий для выражения своих интересов. В рамках подданни­ческой политической культуры граждане находятся в пассивном или подчиненном положении по отноше­нию к существующей политической системе. Несмот­ря на наличие различных оценочных отношений сис­темы, доминирующими здесь являются представления граждан о своем зависимом положении от политической системы, о невозможности и безрезультат­ности своей активности. Провинциалистская политическая культура присуща обществам с неразвитой политической системой. Индивиды, составляющие такие общества, в принципе не соотносят свое существова­ние с политической системой как таковой, и вопрос о возможностях влияния на систему даже не ставится.

Проблема соотношения конкретной политической культуры и политических институтов является цент­ральной, по мнению авторов, для объяснения эффек­тивности политической системы в целом. Наиболее оптимально для демократии принятие индивидами ценностей, находящих непосредственное выражение в процессе функционирования системы. Кроме того, необходимо точное знание и понимание индивидами действия политической системы, а также положитель­ное эмоциональное и оценочное к ней отношение.

Отметим, что в целом методологии (концепции) политической культуры характеризуются двумя позна­вательными акцентами. Один из них получил услов­ное название сравнительного, другой — социологиче­ского. Под сравнительным использованием концеп­ции политической культуры понимается не просто ее направленность на задачи сравнения между нациями, а прежде всего рассмотрение ее в качестве самостоя­тельного фактора при объяснении различий в нацио­нальных политических структурах и действиях. Со­циологический акцент проявляется при изучении взаимосвязей переменных внутри той или иной поли­тической культуры. При этом предметом непосред­ственного анализа служит уровень личности или груп­пы, а не нации как таковой. Следует принять во вни­мание суть основных критических аргументов, высказанных в адрес поведенческой концепции по­литической культуры.

Поведенческому подходу к политической культуре присущи общие методологические принципы исполь­зования объективных методов и объяснительных мо­делей естественных наук. В самом общем плане смысл этого состоит в том, что для описания и объяснения поведения необходимо использовать специальный язык эмпирически наблюдаемых стимулов и реакций. Тем самым предопределяется, что базовые единицы политического анализа должны максимально соотно­ситься с эмпирически наблюдаемыми и измеряемыми проявлениями поведения. Отсюда широко использу­емые опросные техники и методы статистического анализа зачастую оказываются «нечувствительными» к глубинному культурному и нормативному контексту происходящего.

Кроме того, ставилась под сомнение правомер­ность рассмотрения агрегированных индивидуальных реакций и ориентации в сфере политики в качестве некоторых долговременных факторов поддержания политической системы. Факт существования того или иного политического института естественным обра­зом в рамках подхода увязывается с наличием соответствующих индивидуальных ценностей по его под­держке. Тем самым вне поля зрения оказывалась проб­лема одновременного существования формально разделяемых официальных ценностей и скрываемых реальных политических ориентации.

Весьма жесткая связь, которая обосновывается в рамках подхода между политическими институтами и политической культурой, с очевидностью предпола­гает акцент на рассмотрении этого обстоятельства прежде всего как фактора стабильности системы в це­лом. Это, в свою очередь, скрывало то обстоятельство, что на практике та или иная политическая культура содержит в себе противоборствующие составляющие. Последнее является предпосылкой реализации иных политических траекторий развития.

 

1. Политическая культура:

интерпретационные подходы

В понимании явления политической культуры с те­чением времени происходили и происходят измене­ния[*]. В этой связи кроме рассмотренных выше поведен­ческих подходов к анализу политической культуры следует сказать и о качественно иной традиции изу­чения данного явления. Наличие этой традиции свя­зано с разным видением задач анализа социальной реальности в рамках бихевиористских и интерпрета­ционных парадигм науки.

При изучении политической культуры бихевио­ризм отличает следование критериям свободной от ценностей позитивистской науки в совокупности с ис­пользованием строгих количественных методов опро­са для получения эмпирических данных. Именно в русле этого подхода были выполнены «классиче­ские» исследования политической культуры, о которых говорилось в предыдущем разделе. Несмотря на отдельные недостатки, этот подход получил наиболее широкое отражение в современной политико-социо­логической литературе.

Отличительной чертой интерпретационных под­ходов к исследованию политической культуры явля­ется поиск «смыслов» политической жизни, вычлене­ние смысловых аспектов политики. При этом исполь­зуется широкий набор методических приемов, начиная от разнообразных описаний и анализа фраг­ментов национальной истории до изучения образцов популярной культуры.

Центральными для некоторых из современных интерпретационных исследований политической культуры являются индуктивные методы и идеи со­циальной антропологии. Здесь, как известно, символ трактуется в качестве ключевого элемента понимания культуры и, соответственно, природы и проявлений человеческого поведения. Влиятельными в этой связи являются работы известного современного антропо­лога К. Гирца¹⁰. Он определяет культуру как совокупность значений, воплощенных в символических формах, включая действия, высказывания и значащие объекты разного рода. Посредством этих форм ин­дивиды общаются друг с другом, обмениваясь опытом, разделяя представления и верования. Основной зада­чей анализа культуры является объяснение значений, интерпретационная экспликация значений, вопло­щенных в символических формах. Подобный анализ культуры оказывается сродни интерпретации литера­турного текста и не предполагает изучения эмпириче­ских закономерностей. При изучении феноменов культуры, по Гирцу, от исследователя требуется не столько внимание к классификациям, количествен­ным характеристикам, поиску функциональных вза­имосвязей, сколько чувствительность к выявлению значений, отделению неясностей от смыслов, умение проникать в суть того образа жизни, который полон смыслов и значений для людей определенного круга.

В рамках подобного подхода происходит распро­странение приемов, предложенных для изучения куль­туры в целом, на область политической культуры. Сле­дует заметить, что такого рода приемы при изучении политической культуры имеют достаточное распро­странение, хотя указания на их использование непо­средственно в самих работах могут отсутствовать¹¹.

В основе некоторых других работ лежат посылки, заимствованные из структурной антропологии¹². В этой связи следует обратить внимание на методоло­гический подход в изучении политической культуры, получивший сегодня достаточно широкий резонанс¹³. По мнению его авторов, предметом политической культуры должны быть не быстро меняющиеся психологические установки, а фундаментальные представ­ления, лежащие в их основе. Другими словами, общий, интегральный смысл политической культуры состоит не в выяснении того, например, справедливым ли яв­ляется правительство. Речь должна идти о полити­ческой жизни в целом, начиная от смысла социаль­ного существования, к общим социальным приорите­там и завершая актуальными вопросами политики¹⁴.

Сторонники этого подхода выделяют четыре ос­новных аспекта. Во-первых, политическую культуру следует рассматривать не как альтернативу рациональ­ному поведению, а как форму рациональности как таковой — культурной рациональности. Во-вторых, формирование культуры происходит адаптивно. Люди вырабатывают свою культуру (в том числе полити­ческую) в процессе принятия решений. Постоянная актуализация и модификация отношений с властью и по поводу нее расставляют акценты в системе пред­почтений. В-третьих, нации в целом не являются представителями идеальных типов политических культур. Каждой нации присуща определенная комбинация их различных типов. В-четвертых, существует ограничен­ное число типов политических культур.

При определении типов политических культур ос­нование дифференциации строится, исходя из пред­ставлений об ограниченном числе «образов жизни», присущих тем или иным культурам. В основе этого, в свою очередь, лежит концепция антрополога М. Дуг­ласа о двух базовых параметрах измерения социаль­ного контроля. Первым является степень многочис­ленности традиционных предписаний и ограничений. Вторым — степень коллективности, фиксирующая си­лу или слабость групповых барьеров. Отсюда форми­руется четырехпозиционная матрица культур или об­разов жизни. Этими культурами являются: «эгалитар­ная», «иерархическая», «индивидуалистическая» и «фаталистическая».

 

4. Политическая культура и социальные изменения

Следует иметь в виду, что проблематика полити­ческой культуры изначально изучалась применитель­но к обществам в двух качественно различных состоя­ниях. С известной долей упрощения упомянутые выше подходы можно отнести к изучению обществ в стати­ке, в состоянии относительной стабильности. Другое направление исследовало политическую культуру в связи с интенсивными социальными изменениями. Здесь преимущественно рассматривались политика и общества развивающихся стран.

Наиболее известной в этом плане является работа «Политическая культура и политическое развитие», опубликованная под редакцией Л. Пая и С. Вербы в 1965 г. Одной из важных концептуальных состав­ляющих этой и других работ данного направления выступает теория модернизации. Причем категория политического развития использовалась как соотно­сящаяся с категорией модернизации применительно к области политики. Модернизация определялась как процесс изменений, обусловливающий переход от аг­рарного к индустриальному образу жизни, вызванный невиданным ранее ростом знаний и возможностей человека по контролю за условиями своего сущест­вования¹⁵.

В целом возникновение теории модернизации бы­ло сопряжено с активизацией дебатов о природе раз­вития, что в свою очередь было продиктовано новой ситуацией, возникшей во второй половине XX в. после крушения колониальной системы. Нельзя не сказать и о том, что под модернизацией зачастую понималось преодоление отсталости, свойственное традицион­ным обществам, а в качестве модели развития прини­мались характеристики обществ индустриально раз­витых стран Запада. При этом своеобразие историче­ского пути западных стран получало статус некоторого универсального по своей сути закона раз­вития. Предполагалось, что модернизация экономики, политики, социальной жизни развивающихся стран так или иначе должна сопровождаться трансформаци­ей ценностных структур, что в свою очередь невоз­можно без разнообразных инноваций.

В концептуальном плане большая часть работ по теории модернизации находилась в рамках веберовско-парсоновской традиции анализа социального действия¹⁶. Авторы особое внимание придавали изу­чению роли «ментальности», норм и ценностей кон­кретного общества с точки зрения их позитивного или негативного влияния на процессы модернизации. При этом в качестве важнейших составляющих раз­вития рассматривались политическое участие и эко­номическая активность населения. Однако основным препятствием формирования последних как раз и яв­ляются традиционные ценности, присущие обществам развивающихся стран. Отсюда вытекает необходи­мость переориентации элит и создания в развиваю­щихся странах совокупности условий и институтов, обеспечивающих в конечном счете необходимую ос­нову для трансляции и укрепления ценностей совре­менного (западного) общества. Среди их характерис­тик в первую очередь выделялись универсализм, ориентация на достижение цели, успех, функциональ­ная ограниченность (определенность).

Приложение результатов анализа политической культуры к проблемам политического развития позво­ляло точнее, по мнению авторов, определить те ком­бинации ценностей и ориентации, которые влияют на восприятие и направленность новых процессов. Кро­ме того, результаты исследований позволили охарак­теризовать основные черты политики обществ так называемого «незападного типа». В их числе: недифференцированность области политики от социальной и личностной сфер; различия протопартийных груп­пировок не столько по отношению к конкретным вопросам политики, сколько к более широким характе­ристикам образа жизни населения; существенные раз­личия в политических ориентациях поколений; отсутствие консенсуса в отношении целей и средств развития; высокий уровень политической апатии на­селения; слабая дифференциация политических интересов широких масс¹⁷. Анализ различных политических культур должен был способствовать пониманию того, какие политические решения и ресурсы необходимы для достижения изменений в желаемом направлении.

При каких условиях ценностные изменения оказываются более вероятными? Утверждалось, что наиме­нее предрасположены к трансформациям ценности,легитимизирующие функционирование базовых политических структур. В этой ситуации ценностные изменения возможны при условии, когда новые социальные группы (обладающие иными по отношению к существующим базовыми ориентациями) смогут по­лучить   контроль   над  доминирующими   правитель­ственными и прочими структурами или когда эти структуры будут подвергнуты кардинальным преобразованиям. Чем больше степень распространенности ценностей среди широких слоев населения, тем менее вероятны их быстрые изменения. В случае если ценности укрепляются посредством поддержки их выра­жения и наказания оппозиции к ним, то ценностная система остается более стабильной. Когда наиболее уважаемые члены сообщества разделяют базовые цен­ности, значение этих ценностей оказывается стабиль­ным. Однако если, по мнению представителей местных элит, старые ценности не являются более адекват­ными, то они скорее всего получат новую интерпретацию¹⁸.

Как известно, в 60 — 70-е годы модернизационные модели были подвергнуты серьезной критике. Наи­более активно это делалось в рамках концептуаль­ного направления так называемого зависимого раз­вития. Критике подвергалось игнорирование со­циальных, политических, культурных характеристик истории и современной ситуации развивающихся обществ. Основное направление критики было связано с претензией модернизационных проектов на универсальность. Неудовлетворенность теориями мо­дернизации и политического развития, которая была достаточно распространенной и в последние два де­сятилетия отражала среди прочего и некоторые тен­денции в науке более общего плана. К ним следует отнести рост скептицизма в отношении западных ценностей и политико-социальных институтов как таковых.

Тем не менее полемика относительно теории мо­дернизации продолжалась. В качестве аргумента из­начальной правоты этой теории (несмотря на отдельные оговорки) ее сторонники приводят явления кри­зиса    авторитаризма,  наблюдавшиеся   не  только в Восточной Европе и СССР, но и в Китае, Восточной Азии, Южной Европе и Латинской Америке¹⁹. Заметим также, что проблематике политической культуры было уделено внимание в обширной литературе советологического характера²⁰.

Ценностным трансформациям в социально-политической области уделялось внимание и при изучении западных обществ. На основе эмпирических исследований было предложено несколько вариантов объяснения этого феномена. В рамках одного из них из­менения в установках связывались с жизненным цик­лом людей, причем рост консервативных настроений прямо связывался с возрастом индивида. В рамках другого подхода изменения ценностей группы рас­сматривались как результат смены состава последней. Кроме того, была выдвинута идея периодических эф­фектов, когда те или иные политические и социально-экономические события оказывают значимое влияние на установки большинства населения²¹.

Одним из наиболее известных в этой связи является проект изучения ценностей, реализованный под руко­водством Р. Инглхарта. Автор выдвинул две централь­ные гипотезы. Во-первых, индивидуальные приорите­ты и ценности отражают социально-экономический контекст: индивид оценивает как более важное то, в чем он испытывает относительный недостаток. Во-вторых, взаимосвязь социально-экономических усло­вий и ценностных ориентации людей не является од­номоментной, а предполагает существенный времен­ной лаг. Базовые ценности индивида в значительной мере отражают условия, превалирующие в юношеском возрасте. В результате проверки гипотез на основе сравнительного анализа репрезентативных массивов он сделал следующий вывод. Отсутствие серьезных потрясений, наблюдавшихся в западном обществе пос­ле 1945 г., и беспрецедентный рост благосостояния оказали решающее влияние на ценности людей. После­военные поколения делали меньший акцент на ценно­стях экономической и физической безопасности по сравнению со старшими возрастными группами, пере­жившими вторую мировую войну, годы Великой де­прессии. Более молодые возрастные когорты отдавали приоритет таким нематериальным ценностям, как по­требность в общении и качестве окружающей среды²².

Итак, рассмотренные теоретические предпосылки, генезис и особенности формирования современных подходов к изучению политической культуры позво­ляют увидеть, какое содержательное наполнение полу­чают отдельные компоненты политической культуры в рамках основных исследовательских парадигм, уяс­нить происходящие изменения в политической куль­туре в контексте социальных изменений в обществе. Все это следует иметь в виду при изучении состояния политической культуры.

 

Цитируемая литература

¹ Среди работ этого периода можно выделить такие: Кейзеров Н. М. Политическая культура социалистического общества. М., 1982; Бабосов Е. М. Политическая культура и ее роль в формировании личности. Минск, 1982; Политическая культура социализма / Общ. ред. Л. Н. Коган. Фрунзе, 1984; Васильев В. П., Щегорцев В.А., Яковлев А И. Политическая культура трудящихся: понятие, содержание, структура и функции, М., 1981: Лисенков Н. М. Политическая культура советского человека. М., 1983.

² Политическая культура социализма. С. 24.

³ См.: Лисенков Н. М. Указ. соч. С. 9.

⁴ Almond G. Comparative political systems // Journal of Politics. 1956. N. 18. August. P. 396.

⁵ Beer S. H. and Ulam A.B. Patterns of Government. N. Y, 1958. P. 7.

⁶ Macridis R. Interest groups in comparative analysis // Journal of Politics. 1961. February. P. 40.

⁷ Almond G. A A Dicsipline Divided: Schools and Sects in Political Science. 1990. Sage.

8 Almond G. A and Verba S. The Civic Culture: Political Attitudes and Democracy in Five Nations. Princeton University Press, 1963.

⁹ Almond G. A.  A Dicsipline Divided Schools and Sects in Political Science.

¹⁰ Geertz C. Thick Description: Toward an Interpretive Theory of Culture // Idem. The Interpretation of Cultures. N. Y., 1973.

¹¹ White S. Poutical Culture in Communist States' Some Problems of Theory and Method // Comparative Politics. 1984. N 16.

¹² Merelman R. M. On Culture and Politics in America: A perspective from Structural Antropology // British Journal of Political Science. 1989. P. 465—493.

¹³ Lane Rutb. Political culture. Residual category or general theory? //. Comparative Political Studies. 1992. Vol. 25. N 3. October.

¹⁴ Wildarsky A. Choosing preferences by constructing institutions: a cultural theory of preference formation // American Political Science Review. 1987. Vol. 81. N 1. March.

¹⁵ Political Culture and Political Development / Pye L and Verba S. (eds). Princeton, 1965. P. 13.

¹⁶ Hikeles A. and Smith D. H. Becoming Modem. London, 1974.

¹⁷ Pye L. The Non-Western Political Process // Politics ill Transitional Societies / Kebschull H. G. (eds). N. Y, 1968.

¹⁸ Williams R. M. Change and Stability in Values and Value Systems // Stability and Social Change / Barber B. and Inkeles A (eds). Boston Little, Brown, 1966.

¹⁹ Pye L V. Political Science and the Crises of Autoritarianism // American Political Science Review. 1990. N 84.

²⁰ В ряду важных работ назовем: Browuy A. Political Culture and Communist Studies. London: Macmillian, 1984; Pipec R. Russia under Old Regime. N. Y., 1974; Tucker R. C. Political Culture and Leadership in Soviet Russia: From Lenin to Gorbachev. Brighton, 1987; White St. Political Culture and Soviet Politics. L, 1984.

²¹ Kavanagb D. Political Science and Political Behaviour. L, 1983. P. 19.

²² Ingiebart R. Political Value Orientations // Jennings Al. K. (et al). Continuites in Political Action: A Longitudinal Study of Political Orientations in Three Western Democracies. Berlin; N. Y., 1989.