Учебник часть 2 Политическая социология

Глава девятая

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ

1. 1.      Понятие конфликта

Как и всякое сложное, хотя и часто встречающееся, явление, конфликт неоднозначен. Его определения также различаются в зависимости от того, с позиции какой науки он рассматривается или какому его аспекту исследователи отдают предпочтение (не гово­ря уже о том, что подход к анализу конкретных конфликтов может носить сугубо конъюнктурный или идеологический характер). В социологии наи­более устоявшимся является подход, рассматриваю­щий конфликт как столкновение интересов взаимодействующих групп (субъектов взаимодействия, а ста­ло быть, и конфликта). Не вызывает сомнения, что составляющие социальную структуру общества груп­пы[*] имеют не только общие, но и специфические интересы, реализация которых может вызвать проти­водействие, несогласие, возражение (иначе, контр­действие) преследующих свои цели других групп. Пересечение, несовпадение интересов, связанных с коренными вопросами социального бытия (мате­риальные и иные ресурсы, доступ к власти и т. п.), создают поле потенциального столкновения, потен­циальной борьбы.

Сознание противодействия собственным притяза­ниям, ожиданиям, стремлениям формирует образ со­перника (противника, врага), приводит к пониманию необходимости мобилизации усилий и выбора аде­кватных ситуаций, способов борьбы с ним.

Как правило, осознание ущемленности собствен­ных интересов и выбор способа противодействия «со­пернику» осуществляются внутри общества не всей социальной группой непосредственно, а постоянно (профессионально) выражающими ее интересы ин­ститутами (политическими лидерами). Отсюда на по­верхности общественной жизни конфликт может вы­ступать как противоборство политических институ­тов. Однако этот политический по форме конфликт остается социальным по своей сути.

Разумеется, это не означает отрицания относитель­ной самостоятельности политических конфликтов, особенно тех, которые связаны с борьбой за власть или эволюцией конфликта с микроуровня (социаль­ное самочувствие индивидов, их неудовлетворенность и стремление к переменам) на макроуровень (взаимодействие политических структур внутри государства, отношение между государствами).

Политические конфликты как неотъемлемые эле­менты содержания политической борьбы (полити­ческого соперничества) могут носить как продуктив­ный, так и контрпродуктивный (разрушительный) ха­рактер. Общество всегда заинтересовано в том, чтобы политические конфликты протекали в определенных рамках, чтобы имелись для этого необходимые «сдержки и противовесы». При таком условии они не грозят существованию системы и сохранению важнейших «системных ценностей», групповые интересы в случае своей реализации не наносят ущерба интересам общенациональным (государственным). Конечно, наряду с политическими институтами принципиально важ­ную роль в формировании и выражении групповых интересов играют интеллектуальные слои общества. Они ближе других стоят к исконным ценностям (причем не только групповым), глубже понимают их сущность и, как правило, более последовательно, чем кто бы то ни было, выражают их.

Однако и эти слои не свободны от заблуждений и предвзятости. Их результатом является формирова­ние и распространение псевдоинтересов, которые, бу­дучи «взяты на вооружение» политическими лидерами и партиями, могут привести к возникновению конфликтных ситуаций и конфликтов, чреватых серьезными последствиями. В этом заключены, как показы­вает история, многие коллизии, связанные с конфлик­тами, в том числе и появление тех, которые могут квалифицироваться как «мнимые», т.е. вызванные именно борьбой за псевдоинтересы, отстаивание по­следних «любой ценой». Особенно зримо это прояви­лось (и проявляется) в сфере межнациональных от­ношений, когда именно некоторые представители национальной интеллигенции выступили в роли безосновательных критиков прошлого, проповедни­ков национальной обособленности и нетерпимости, а иногда и просто вражды к другим народам, апелли­руя при этом к историческому опыту, воскрешая дей­ствительные и мнимые национальные обиды, призы­вая к реваншу и т. п.

Мнимые конфликты в отличие от реальных, когда есть адекватное осознание действительных интересов и как следствие этого активизация действий с целью их защиты, могут возникнуть и по причине неадекват­ной реакции на ситуацию, ее излишней драматизации и выбора радикальных способов действий, опираю­щихся, как правило, на силу.

Симптомами социального конфликта, позволяю­щими зафиксировать его возникновение и развитие, можно считать: проявление недовольства в той или иной форме со стороны той или иной взаимодей­ствующей с другими группы; возникновение социаль­ной напряженности, социального беспокойства; поля­ризация и мобилизация противодействующих сил и организаций; готовность действовать определенным (чаще всего радикальным) образом.

Социальное недовольство тех или иных групп, на­пряженность в их взаимоотношениях детерминирова­ны определенными причинами, факторами (услови­ями), противоречиями, не выяснив которые невоз­можно понять содержание и характер начинающегося конфликта, тем более определить его интенсивность и последствия.

Особо важное значение в определении сущности и содержания конфликта приобретает выявление про­тиворечий, возникающих в процессе группового вза­имодействия.

Противоречие, вызванное противоположностью интересов взаимодействующих групп, может найти свое разрешение как в форме конфликта (серии кон­фликтов), так и в других формах. Конфликт становится неизбежным в условиях, когда не найдены способы согласования групповых интересов, а про­тиворечие между группами приобретает антагонисти­ческий характер. Интересно отметить, что в трудах К. Маркса можно найти определение конфликта как «грубое противоречие», как «физическое столкнове­ние людей».

Антагонистическое противоречие, ведущее к со­циальному конфликту, отличается значительной остротой и изначальной непримиримостью позиций отстаивающих свои интересы групп.

Поскольку конфликт детерминирован антагони­стическим противоречием, очень важно выяснить, на­сколько последнее имманентно общественной систе­ме. Если антагонистическое противоречие не искусственно обостренное, доведенное до крайности про­тиворечие, а генетически заложено в самом характере общественного устройства, то и социальный кон­фликт возникает как некий неизбежный феномен, как органический элемент общественного бытия. Он становится своеобразным механизмом, обеспе­чивающим движение общества от одного состояния к другому. В этом смысле социальный конфликт выступает как естественное (а порой и желаемое) явление, с помощью которого общество находит в конечном счете, возможно и с известными из­держками, пути решения накопившихся проблем и установления определенного социального порядка и общественного согласия (пусть даже на непро­должительное время).

Локальные социальные конфликты (забастовки, межнациональные столкновения, гражданское непо­виновение, бойкоты и т. д.) прямо зависят от сло­жившейся в обществе ситуации, проводимой властями политики, степени удовлетворенности (неудовлетво­ренности) разных групп населения своим положе­нием, реализацией своих потребностей и притязаний и т. д.

Иначе говоря, в исследовании конфликтов наряду с причинами и факторами, непосредственно детер­минирующими конфликт, есть фоновые условия и факторы, косвенно влияющие на процесс его «вы­зревания».

Наиболее явно влияние фоновых факторов сказы­вается в условиях системного кризиса общества. Об­щий рост недовольства падением жизненного уровня населения, ощущение потери перспективы и уверенности в завтрашнем дне создают предпосылки для роста социальной напряженности и накопления кон­фликтного потенциала в обществе. Они серьезно за­трудняют поиски путей предупреждения нежелатель­ных для общества конфликтов и механизмов их пре­одоления в условиях, когда предотвратить конфликты не удается.

Непосредственно влиять на возникновение кон­фликтных ситуаций и их перерастание в конфликт могут различные факторы от демографических до ду­ховно-нравственных. Их влияние также требует глубо­кого научного анализа.

Причины, противоречия, факторы, определяющие возникновение, масштабы (протяженность), интен­сивность и результативность конфликта можно выя­вить (в той или иной мере), изучив мотивы конкрет­ных действий участников конфликтов, направлен­ность этих действий, ожидания, удовлетворенность, опасения (страхи) и, наконец, отношение людей к конфликту и готовность участвовать в нем с по­мощью конкретных средств.

Желание сохранить или изменить условия своей жизни, свой социальный статус — необходимая пред­посылка конфликтного поведения. Довольного жиз­нью человека не потянет «на баррикады». Это необхо­димое условие, но еще недостаточное. Неудовлетво­ренность своей жизнью не приведет людей к конфликту с другими, если сам конфликт не будет восприниматься как приемлемый способ разрешения противоречий, достижения намеченных целей. И на­конец, очень важна в этой связи убежденность людей в достаточной силе и способности своей группы добиться желаемого.

Конечно, в возникновении конфликтов исключи­тельную роль играет социально-психологическая со­ставляющая. Распространение, а тем более доминиро­вание в обществе тех или иных социальных эмоций должно быть всегда в поле зрения исследователей. Например, агрессивность массового сознания как по­доплека конфликта. Массовую агрессию можно объяснить тем, что в определенных условиях может про­изойти  «синхронизация  соответствующих эмоций», вызванных состоянием общественного бытия, его не­урядицами и тревогами. По мнению ряда исследова­телей, на формирование агрессивности влияет в зна­чительной степени, например, феномен тревожного ожидания. Тревожное ожидание — это не страх, это в первую очередь неопределенность ситуации, когда неизвестно, что может случиться.

Агрессивность населения в настоящее время — во многом следствие неопределенности нынешней жиз­ни (люди не знают, чего ожидать завтра, не верят, что власть может решить их проблемы).

Анализируя причины роста агрессивности населе­ния, доктор медицинских паук А. Белкин ввел в научное обращение специальный термин «феномен дистинкции». Смысл его заключен в том, что любая иден­тификация подразумевает одновременно размежева­ние (дистинкцию). Идентифицируя себя с рабочим классом, субъект одновременно противопоставляет себя буржуазии и т. п. Называя себя представителем такой-то нации, человек уже тем самым отделяет себя от другой национальности. При этом происходит пси­хологическое наделение «чужих» различными отрица­тельными характеристиками, то же и при идентификации политических групп, то же при делении на «наших» и «не наших».

Чтобы преодолеть агрессивность, нужно повысить степень определенности ситуации. Конечно, эта «определенность» должна быть позитивной¹.

Особое значение в этой связи приобретает анализ реального обеспечения коллективных и индивидуаль­ных прав человека как на общегосударственном, так и на региональном (этнонациональном) уровне. Наря­ду с выяснением объективных показателей экономи­ческого, социального, политического и культурного положения тех или иных национальных (этнических) групп важно знать и их субъективную оценку людьми. Представления об ущемленности национальных ин­тересов, несправедливом доминировании в той или иной сфере определенной национальной группы рож­дают недовольство, способное привести к вспышке отрицательных эмоций и как следствие — к конфликт­ным действиям.

Итак, социальный конфликт есть способ отноше­ний между субъектами социального взаимодействия, детерминированный несовпадением (противополож­ностью) их интересов. Последние в свою очередь обусловлены определенной системой ценностей, иде­алов и потребностей, имманентных (разделяемых) со­циальным группам.

Среди других представлений о сущности конфлик­та целесообразно привести принципиально иной взгляд на конфликт, обоснованный в свое время не­мецким социологом Ральфом Дарендорфом, сделав­шим попытку построить конфликтную модель обще­ства и доказать, что «вся общественная жизнь является конфликтом, поскольку она изменчива». Такой подход к конфликтам представляется излишне расширитель­ным, в нем присутствует некоторая абсолютизация роли конфликта и кризиса в общественной жизни. Конфликт как бы «растворяется» в общественной жизни, теряя свою качественную определенность.

Влияние на ход и возможные последствия кон­фликта предполагает учет того обстоятельства, что сам по себе конфликт не есть какой-то временный акт. Его скорее всего следует рассматривать как сво­его рода процесс, имеющий определенные стадии возникновения, созревания, реализации и трансфор­мации. Иначе говоря, любой конфликт имеет внутреннюю логику развития, понять которую можно, выяснив причины конфликта, сопутствующие ему факторы, уточнив интересы и цели участников (субъектов) конфликта. Конфликт имеет начало и ко­нец. «Стадиальный подход в конфликтологии обозна­чает прежде всего возможность комплексного подхо­да к разрешению конфликтов с выработкой отдель­ных методов для каждой стадии развития кон­фликтов».

Конечно, в определении механизмов преодоления конфликтов особенно важен точный диагноз того, на какой стадии находится конфликт, как «далеко он за­шел» и какие социальные силы вовлек в свою орбиту. Но этим не исчерпывается проблема определения по­добных механизмов.

Для преодоления (трансформации) конфликта очень важно учитывать относительную самостоя­тельность и особенности той сферы обществен­ных отношений, в которой непосредственно возник конфликт (экономическая, политическая, сфера межнациональных или межгосударственных отношений).

Таким образом, вырисовывается методология под­хода к поиску механизмов преодоления конфликтов: учет общего социального фона (состояния общества и государства), специфики сферы возникновения конфликта, стадии его протекания. Одно дело соперник в стабильно функционирующем и развивающемся об­ществе, другое — в условиях кризиса, одно дело ло­кальный конфликт в сфере экономики, другое — в политической сфере, в процессе борьбы за власть, одно дело начало конфликта (латентная стадия), когда есть еще возможность его предотвратить, другое — его апо­гей, когда противоборство задействованных в конфликте сил достигает значительной остроты и на повестке дня стоят совсем иные проблемы.

2. Функции конфликта

Реальное значение и место конфликта в обще­ственной жизни могут быть определены на основе выяснения тех функций, которые ему присущи. Под функцией конфликта понимаются определенные в тех или иных временных рамках последствия или направленность его воздействия на общество в целом или на отдельные сферы его жизнедея­тельности.

Любой социальный конфликт так или иначе влияет на многие общественные процессы, и на массовое сознание особенно. Он не оставляет равнодушными даже пассивных наблюдателей, ибо воспринимается чаще всего если не как угроза, то во всяком случае как предупреждение, как сигнал возможной опас­ности. Социальный конфликт вызывает сочувствие одних и порицание других даже тогда, когда не за­девает непосредственно интересы не втянутых в него групп. В обществе, где конфликты не скрываются, не затушевываются, они воспринимаются как нечто вполне естественное (если, конечно, конфликт не уг­рожает существованию самой системы, не подрывает ее основ).

Но даже и в этом случае факт конфликта выступает как своеобразное свидетельство социального неблаго­получия в тех или иных масштабах, на том или ином уровне общественной организации. Стало быть, он выступает и как определенный стимул для внесения изменений в осуществляемую политику, законодатель­ство, управленческие решения и т. д.

Поскольку субъектами социального конфликта яв­ляются, как правило, группы, составляющие социаль­ную структуру общества (социально-классовые, про­фессиональные, демографические, национальные (этнические), территориальные общности), то под его воздействием возникает необходимость внести соот­ветствующие коррективы в трудовые, социально-эко­номические, межнациональные и т. д. отношения, объективно сложившиеся на том или ином отрезке времени.

Проводимая в бывшем Союзе ССР политика дости­жения социальной однородности не учитывала в должной мере различий в статусе социальных групп, в их реальном влиянии на власть, участия в осуще­ствлении властных полномочий. Оставалась за пре­делами научного анализа и реально существовавшая дифференциация доходов (борьба с так называемыми нетрудовыми доходами не давала должного эффекта).

В годы так называемой перестройки и в послеперестроечный период, когда социальное расслоение об­щества стало прогрессировать, а социальное недо­вольство отдельных групп (шахтеры, учителя, врачи, ученые и т. д.) скрыть уже было попросту невозможно, органы власти вынуждены были открыто реагировать на них.

Разумеется, нынешняя социальная структура рос­сийского общества еще полностью не сложилась. По­явившиеся в последнее время новые социальные груп­пы еще только самоопределяются, осознают свои ин­тересы и начинают вести за них борьбу как экономическими, так и политическими средствами. Их участие в тех или иных конфликтах или готов­ность принять участие в той или иной форме вызыва­ет пристальный интерес. Происходящие в обществе перемены, задевая так или иначе интересы всех со­циальных групп, создают почву для конфликтов.

В этой ситуации остро встает вопрос о необходи­мости взаимного приспособления новых и «старых» социальных групп, их адаптации к новым условиям, разработки такой «социальной технологии», которая помогала бы этим процессам, предупреждала бы ост­рые социальные столкновения, а тем более примене­ние насилия в процессе регулирования социального поведения и социальной деятельности взаимодей­ствующих субъектов.

Наличие в обществе нужных для его самоорганиза­ции и функционирования политических и иных ин­ститутов, создание в случае необходимости новых, способных содействовать назревшим переменам и оптимизации группового взаимодействия, становят­ся особенно очевидным именно в результате кон­фликтов.

В системе политических институтов должны быть предусмотрены также механизмы выражения социального недовольства и протеста, но в определенных рам­ках и формах, не создающих угрозу общественному порядку. Важная роль в этом должна принадлежать и средствам массовой информации. От их позиции зависит очень многое. Или в обществе будет форми­роваться установка на достижение согласия (консен­суса), или будут культивироваться вражда и создавать­ся образы врагов.

Возникший конфликт может свидетельствовать не только об объективных трудностях и нерешенных проблемах, о тех или иных социальных аномалиях, но и о субъективных реакциях на происходящее. Послед­нее не менее важно. Американские исследователи Род­жер Фишер и Уильямс Юри отмечали в этой связи: «В конечном счете, однако, причиной конфликта явля­ется не объективная реальность, а происходящее в го­ловах людей»².

Социально-психологическая составляющая кон­фликта может действительно иметь самодовлеющее значение. Неадекватное отражение массовым созна­нием происходящих в обществе перемен (например, характер и темпы экономических реформ), реакция на те или иные политические решения или спорные вопросы (например, отдавать ли Курилы Японии, ока­зать ли военную помощь Югославии в войне с НАТО) способны сами по себе вызвать конфликтную ситуа­цию и даже масштабный конфликт между активными группами населения и органами власти.

В данном случае конфликт будет выступать как сво­его рода предупреждение, требование, призыв внести изменения в предполагаемые действия, не допустить осуществления тех из них, которые противоречат общенациональным интересам. Конфликты в сфере межнациональных отношений часто свидетельствуют о состоянии национального самосознания, господ­ствующих в нем стереотипах, предубеждениях, представлениях.

Конфликт сам по себе еще не выражает в полном объеме причины, его детерминировавшие, и социаль­ные источники, его питающие и поддерживающие. Все это может стать понятным в результате научного анализа и специальных исследований. Конфликт лишь побуждает к этому. Однако в ходе конфликта более ясно выражаются интересы и ценностные ориентации его участников, что само по себе чрезвычайно важно для выяснения всех причин и обстоятельств, породив­ших конфликт.

Социальный конфликт, имеющий значительные масштабы, оказывает поляризующее воздействие на общество (социальные слои и группы), как бы раз­деляя его на тех, кто участвует в конфликте, сочувству­ет ему, порицает его. На тех, кто участвует и сочувству­ет конфликту, последний оказывает консолидирующее воздействие, сплачивает и объединяет их. Происходит более глубокое уяснение целей, во имя которых раз­ворачивается противоборство, «рекрутируются» новые участники и сторонники.

В той мере, в какой конфликт несет в себе конструк­тивное или деструктивное начало, способствует раз­решению противоречий, он может рассматриваться как прогрессивный или регрессивный.

Конфликт, даже оказывающий позитивное воздей­ствие, ставит вопрос о цене осуществляемых под его воздействием изменений. Какие бы цели ни про­возглашались и как бы важны они ни были, но для их осуществления приносятся в жертву чело­веческие жизни, возникает вопрос о нравственности такого конфликта, о его действительной прогрес­сивности.

Особенно это относится к межнациональным (межэтническим) конфликтам. Как бы значимы ни бы­ли для людей национальные ценности (а они имеют универсальное значение), цена для их утверждения оказывается довольно часто непомерной. И если даже конфликт и способствует консолидации собственной нации, ее самоутверждению и самоопределению, жертвы и разрушения, сопряженные с ним, перечерки­вают его позитивное начало. Достаточно вспомнить такие «горячие точки» на карте бывшего Союза, как Сумгаит, Карабах, Тбилиси, Фергана, Сухуми, Придне­стровье, Абхазия, Таджикистан, чтобы согласиться с таким утверждением.

Итак, социальные конфликты полифункциональны. Их связь с общественной жизнью весьма разнообраз­на и многовариантна. Анализ каждого конфликта позволяет не только дать ему конкретную характеристику, но и отнести его к определенному классу (типу).

3. Типология конфликтов

Несмотря на то что каждый взятый в отдельности конфликт уникален, он все равно несет в себе некото­рые черты и обладает определенными параметрами, позволяющими его типологизировать. Что может ле­жать в основе подобной типологизации?

В первую очередь можно назвать определенное сходство причин, вызывающих конфликты. Напри­мер, социальная дискриминация (социальная неспра­ведливость). Конфликты такого рода, различаясь по масштабам, интенсивности и результативности, со­путствуют всей новой и новейшей истории челове­чества.

Конфликты могут типологизироваться и по такому признаку, как характер противоречий, лежащих в их основе. Последние в свою очередь могут быть подраз­делены на антагонистические и неантагонистические, на внутренние и внешние (в зависимости от их от­ношения к социальной системе). Противоречия могут различаться также по сферам их проявления (эконо­мическая сфера, политическая, духовная, межна­циональных отношений, внешнеполитическая и т. д.).

Конфликты могут классифицироваться по времени действия (затяжные, скоротечные), по интенсивности, по масштабам действия (региональные, локальные), по формам проявления (мирные и немирные, явные и скрытые) и, наконец, по своим последствиям (пози­тивные — негативные, конструктивные — деструктив­ные и т. п.).

Вопросам типологии конфликтов посвящена зна­чительная литература. Западные конфликтологи уде­ляют этой проблеме значительное внимание. Так, Р. Дарендорф обратил внимание при классификации конфликтов на такие моменты, как условия их проис­хождения и развития. Конфликты, обусловленные факторами внутреннего характера, получили в его классификации название эндогенных, внешние по от­ношению к данной системе получили название экзо­генных.

Представляет интерес типология конфликтов, пред­ложенная Стюартом Чейзом, обратившим основное внимание при классификации конфликтов на со­циальную среду, в которой они проявляются:

— внутри семьи (между супругами, между супругами и детьми); 

— между семьями;

— между родами и им подобными общностями;

— между территориальными общностями (села, го­рода и т. д.);

— между регионами;

— между руководителями и работниками;

— между различными категориями работников внутри коллектива;

— между политическими партиями;

— между представителями разных конфессий (ре­лигиозные конфликты);

— между представителями разных идеологий:

— конкурентная борьба в рамках одной отрасли;

— конкурентная   борьба   между   разными   отра­слями;

— расовые, конфликты;

— соперничество между отдельными народами, ко­торое может проявляться в разных областях, в част­ности в борьбе за сферы влияния, рынки и т. п.;

— конфликты между различными культурами;

— «холодная война», т. е. война  без применения оружия;

— борьба между «Востоком» и «Западом» или «Севером» (развитые капиталистические страны) и «Югом» (развивающиеся страны или страны «третье­го мира»).

Одной из разновидностей конфликтов С. Чейз счи­тает конфликты на почве антисемитизма как прояв­ление антагонизмов религиозного, культурного и ра­сового характера.

Американские социологи К. Боулдинг и А. Рапопорт предложили свою типологию социальных конфлик­тов, выделив в ней следующие категории:

— действительные конфликты, т. е. реально проис­ходящие в конкретной социальной среде;

— случайные конфликты, появление которых зави­сит от ряда преходящих (второстепенных по сути) факторов и противоречий;

— заместительные конфликты, представляющие собой фиксируемое проявление скрытых конфликтов, т. е. не проявляющихся на поверхности общественной жизни;

— конфликты, возникающие в результате плохого знания существующего положения или неудачного применения принципа «разделяй и властвуй»;

— скрытые (латентные) конфликты или конфлик­ты, развивающиеся исподволь, незаметные сразу. Их участники в силу разных обстоятельств не могут или не хотят заявить о своей открытой борьбе друг с другом;

— фальшивые конфликты, т. е. не имеющие по сути объективных оснований. Они возникают в результате неадекватного отражения в групповом или массовом сознании существующих реальностей. (Это, конечно, не означает, что они не могут трансформироваться в действительные конфликты.)

В особую разновидность конфликтов многие ис­следователи выделяют те, которые связаны с процес­сами модернизации. При всем многообразии тракто­вок западными социологами понятия «модернизация» можно выделить как наиболее приемлемое понимание последней как этапа перехода от традиционного об­щества к современному (индустриальному). Осуще­ствление последней нередко ставило под угрозу тра­диционные ценности, а иногда и суверенитет ряда молодых государств. Возникающие в этой связи кон­фликты носили по сути цивилизационный характер³. Их участники отстаивали разные культурные цен­ности и ориентировались на разные социальные об­разцы (модели) и нормы. В этих условиях, как отмечал, например, американский исследователь Дж. Ротшильд, произошла политизация этнокультурных ценностей, проявившаяся в виде столкновения кон­фликтов, требующих политического согласования и урегулирования, без чего они переходят в насилие⁴.

В начале 80-х годов в западной социологической и политологической литературе большое внимание было уделено анализу конфликтного потенциала в странах Восточной Европы. Исследователи отмеча­ли, в частности, быстрый рост национального самосо­знания, стремления к национальному суверенитету, примат национального над классовым⁵. К такому вы­воду пришел, например, американский исследователь Ю. Рецлер.

К этому же времени относятся и труды некоторых западных исследователей, в частности Каррер д'Анкос, сумевшей многое предсказать в книге «Взорванная им­перия».

Конфликты между центральным правительством и периферийными национальными (этническими) группами были выделены в специальную категорию конфликтов авторами концепции «внутреннего коло­ниализма». В ней, в частности, обосновывался вывод, что преобладающая в экономике группа стремится всеми силами сохранить свои преимущества, свой доминирующий статус, вызывая тем самым недовольство менее преуспевающих групп. Хотя один из основа­телей этой концепции, профессор Вашингтонского университета М. Гектер, строил свои выводы в основ­ном на материалах национальных движений в Велико­британии, эта концепция многое объяснила и в других странах, в том числе и в СССР. Например, эмпириче­ски подтвержденное в последнее время стремление титульных наций к получению приоритетных прав, желание сохранить доминирующие позиции в различ­ных сферах фактически сформировались в союзных республиках значительно раньше.

Отдельную категорию конфликтов составляют те, которые условно можно назвать «индуцированные» (от слова «индукция»), т. е. конфликты, возникающие под влиянием примера извне на основе полученной через средства массовой коммуникации информации. Под влиянием, например, этнических конфликтов в Индии, ЮАР активизируются национальные и рели­гиозные общности в других странах. Конфликт на территории бывшей Югославии также оказал опреде­ленное влияние на повышение активности мусульман и христиан в ряде стран мира, вовлекая их в протестное движение на стороне своей национальной или конфессиональной группы. Не меньший резонанс вы­звали события в югославском крае Косово весной и ле­том 1999 г.

Значительное место в конфликтологии занимают исследования международных (межгосударственных) конфликтов. Особенно обширная литература по этой тематике (историческая в том числе) появилась в годы «холодной войны». Именно в это время образовались «силовые центры» современного мира, преследовав­шие свои геополитические цели и находившиеся дли­тельное время в состоянии перманентного конфликта.

Следует отметить, что если проблемам внутриси­стемных социальных конфликтов советские ученые не уделяли должного внимания, исходя из представле­ний, что социалистической стране они не присущи, то все, что так или иначе относилось к межсистемным конфликтам, привлекало к себе постоянное внимание.

Заметно активизировалась исследовательская рабо­та в этом направлении уже в 70-е годы. В качестве примера можно сослаться на труды Э. А. Позднякова, рассматривавшего международный конфликт как столкновение различных политических, экономиче­ских, военно-стратегических и иных интересов госу­дарств⁶.

Изучению международного конфликта как само­стоятельного объекта научного анализа были посвя­щены монография Н. И. Дорониной, труды Л. А. Нечипоренко, С. А. Тюшкевича, Д. М. Проэктора и других исследователей⁷.

На Западе были разработаны примерно в это же время концепция «стратегии управления конфликтом» и концепция «стратегии деэскалации конфликта», по­лучившие довольно широкое хождение.

В последовавшие после окончания «холодной вой­ны» годы внимание к проблематике международных конфликтов не ослабевало. Для этого имелись (и име­ются) серьезные основания. Ликвидация СССР создала новую, весьма сложную геополитическую обстановку, которой не преминули воспользоваться в своих ин­тересах многие страны как на Западе, так и на Востоке. В частности, активизировались их попытки включить в сферу своего влияния бывшие республики СССР, отношения между которыми оказались тоже непро­стыми (особенно некоторых из них с Россией). Не прекращаются локальные конфликты на Ближнем Востоке и т. д.

Характерной особенностью исследований в 90-е годы является то, что они все больше приобретают комплексный, междисциплинарный характер. Значи­тельное место отводится и попыткам прогнозировать и предупреждать международные конфликты.

Приведенные суждения и выводы не исчерпывают всего многообразия оснований и критериев типологизации конфликтов, но дают достаточно полное представление о возможных в этом плане подходах.

4. Конфликт в сфере политических отношений

В толковых словарях конфликты определяются как состояние политических отношений, в котором их участники ведут борьбу за ценности и определенный статус, власть и ресурсы, борьбу, в которой целями противников являются нейтрализация, нанесение ущерба или уничтожение соперника. Суть конфлик­та — в несоответствии между тем, что есть, и тем, что должно быть по представлению вовлеченных в кон­фликт групп и индивидов, субъективно воспринимаю­щих свое место в обществе и свое отношение к другим людям, группам и институтам.

В прикладной политологии различаются три ос­новных типа политических конфликтов — конфликты интересов, конфликты ценностей и конфликт иден­тификации. Говорят, что конфликты интересов преоб­ладают в экономически развитых странах, устойчивых государствах, где политической нормой является торг вокруг дележа экономического пирога (борьба вокруг размеров налогов, объема социального обеспечения и т. п.). Говорят далее, что этот тип конфликтов наи­более легко поддается урегулированию, так как здесь всегда можно найти компромиссное решение («как это, так и то»).

Конечно же, разрешение конфликта и достижение консенсуса неразрывно связано с учетом противоре­чивых интересов. Имитируя с помощью методов при­кладной политологии развитие конфликта, ход переговоров, эволюцию определенной системы и т. п., ис­следователь получает возможность либо предвидеть развитие реального процесса, либо найти ключ к объяснению имевших место событий.

В США и других развитых странах функционируют десятки центров по изучению конфликтов — полити­ческих, социальных, экономических, межэтнических, духовно-нравственных, межгосударственных (международных) и других. Издаются специальные журналы, посвященные проблемам урегулирования конфлик­тов, управления ими как важнейшим условиям под­держания социально-политической стабильности внутри страны и на международной арене. Опыт по­казывает, что урегулирование конфликтов и связан­ных с ними проблем может происходить на государственном уровне, дипломатическим путем (в том чис­ле с использованием народной дипломатии), с по­мощью третьих стран, международных организаций, включая ООН.

Для любого современного общества, по мнению американских конфликтологов, характерно более «двух конфликтных интернов». В полиэтнических го­сударствах современные конфликты берут начало в разнице языка, религии, региональных особенно­стях, перекрещиваются с конфликтами по поводу «раз­ницы в статусе, функциях или вознаграждении»⁸.

В качестве одной из важнейших причин полити­ческих конфликтов американский политолог Р. Даль видит неравенство, подразумевая под этим неравное участие различных групп в принятии решений, по­скольку «некоторые люди имеют основания для уве­ренности в том, что их интересы неравно выражены, организованы и представлены». Он заключает, что политическое неравенство вызвано к жизни действием трех определяющих факторов:

Во-первых, «значительной разницей в полити­ческих возможностях различных групп». Естественно, что организации, объединяющие крупных предпри­нимателей, имеют гораздо больше возможностей для ведения политической борьбы, чем объединения до­мохозяек или ветеранов.

Во-вторых, тем, что «равное представительство яв­ляет собой техническую проблему, которая никогда не была удовлетворительно решена».

Практически невозможно достичь представитель­ства, причем равного, всех слоев и групп общества в органах власти, поскольку процесс усложнения со­циальной структуры имеет постоянный характер и опережает законодательные решения, регламенти­рующие электоральный процесс.

В-третьих, неизбежным недостатком полиархических режимов является то, что, «чем более полиархия представляет все разнообразие предпочтений, тем бо­лее трудоемкой становится задача их рассмотрения с целью примирения для принятия решений».

Заслуживает в этой связи внимания вывод по­литологов — авторов книги «Политология на россий­ском фоне». Полемизируя с Т. Шеллингом, амери­канский политолог А. Рапопорт убедительно доказал, что нельзя все конфликты подгонять под единую универсальную схему: есть конфликты типа «схваток», когда противников разделяют непримиримые проти­воречия и рассчитывать можно только на победу; есть конфликты типа «игр», где обе стороны дей­ствуют в рамках одних и тех же правил. Такие кон­фликты никогда не завершаются разрушением всей структуры отношений. Конфликт остается со всеми присущими ему сторонами: противоположностью и несовместимостью интересов, стремлением к достижению односторонних выгод, невозможностью длительного компромисса. Этот вывод о конфликтах и способах их урегулирования имел принципиальное значение для американской науки. Снимался ореол безысходности и обреченности с каждого из кон­фликтов, будь то в международных отношениях или внутри общества. Наличие общих интересов проти­воборствующих сторон в спорах и конфликтах дела­ло необходимым более здравый и взвешенный под­ход к ним.

Проводимые в России реформы ввергли ее в особое патологическое состояние, называемое расколом. Он характеризуется распадом социальной всеобщности и государственности, разрывом между культурой и социальными отношениями. Раскол стал следствием за­стойных противоречий между народом и властью, между производительными силами и производствен­ными отношениями⁹.

И далее, по мере продвижения от тоталитаризма к гражданскому обществу проясняются два варианта: частнопредпринимательская буржуазная демократия и народно-революционная демократия. Если первый вариант закрывает перспективу социалистического выбора, то второй ориентирован на власть трудового народа без эксплуатации трудящихся. Между этими вариантами допустимы как альтернатива, так и ком­бинация разных подходов.

Многие из переживаемых новой Россией конфлик­тов стали на каком-то этапе исторически неизбежны­ми — либо как «запрограммированные» ее геополити­ческим положением, либо как результат политики ее руководства на протяжении длительного периода вре­мени. И пока все эти конфликты не будут разрешены, пока не будет снято порожденное ими и порождающее их напряжение, ситуация будет оставаться неста­бильной и взрывоопасной. Наша страна воплощает сегодня не только конфликты вчерашнего, но и поза­вчерашнего дня.

Своевременное изучение и прогнозирование кон­фликтных ситуаций позволило бы регулярно состав­лять прогнозные карты возможных конфликтов, диф­ференцированных по остроте, форме выражения, сферам проявления в общественной жизни и т. д., и дифференцированных мер управления ими от пере­говоров до применения силовых санкций или государственных нормативных актов. При этом тщательно различались бы сущность, социальная обусловлен­ность и типология конфликтов.

Особое внимание в такого рода исследованиях целесообразно уделять конфликтам внутри полити­ческой системы, механизмам осуществления полити­ческой власти, факторам кризиса власти, способам его преодоления, оппозиции властным структурам как конфликтогенным явлениям, типам политических ре­жимов и их влиянию на массовое сознание, методам и способам определения с помощью социологиче­ских исследований легитимности и эффективности различных политических режимов, а также офи­циальной политической оппозиции как самостоя­тельного политического института и необходимого политического противовеса силам, находящимся у власти.

Большую важность в этой связи представляют со­бой исследования, посвященные анализу социальных условий и механизмов преодоления роли насилия в конфликтных ситуациях и легальных и нелегальных форм политических акций различных социальных групп и международных организаций. Сюда же следует отнести исследования рациональных и иррациональ­ных реакций на комплекс общественных феноменов, политическую символику и кризисные мифы, на средства политической деятельности в аспекте социо­логии конфликтов и кризиса культурологии, на инст­рументарий социологических исследований духовно-нравственных отношений.

Заслуживают пристального внимания и проблемы средств массовой информации, роль прессы как воз­будителя отдельных конфликтов и как барометра возможностей достижения согласия, роль контент-анализа основных принципиальных документов о конфликтах и его воздействии на нормализацию отношений конфликтующих сторон.

Кроме того, следует иметь в виду, как отмечают многие исследователи, что развитие политической жизни в нашем обществе, включающее в себя много­партийность, обусловливает нормальность конфлик­тов (равно как и союзов) во взаимоотношениях между политическими партиями. Межпартийная полити­ческая борьба имеет в качестве своего основного объекта государственную власть на том или ином уровне. Межпартийные конфликты в их нормальном виде предполагают идеологическую борьбу за свои программы и платформы и стремление доказать по­рочность и несостоятельность программ и платформ своих противников. Однако опыт анализа межпартий­ных отношений показывает, что в своей практической деятельности политические партии не ограничивают­ся идеологическими взаимоотношениями, а для дости­жения своих целей применяют весь доступный им арсенал, допустимый (а нередко и недопустимый) политической этикой. Повышение политической культу­ры общества создает предпосылки для повышения уровня культуры и во взаимоотношениях между пар­тиями. Важен и рост политической культуры парла­ментских групп, поскольку в развитом политическом обществе парламентские группы адекватны тем или иным политическим партиям, и отход парламентари­ев от принципов партийной политики быстро завер­шается изгнанием их из рядов той партии, политику которой они предали своими выступлениями или действиями.

Нельзя забывать и о межличностных политических конфликтах. Такого рода конфликты имеют место между как представителями различных политических партий, и тогда они могут быть рассмотрены как част­ный случай межпартийных отношений, так и предста­вителями какой-либо одной партии. Межличностные политические конфликты многообразны. Они могут иметь место по поводу стремления того или иного политического деятеля занять важный пост в полити­ческой системе, по поводу позиции, которую тот или иной деятель занимает по важным политическим вопросам и т. д. Окружающая нас действительность дает нам много примеров политических конфликтов меж­личностного характера, причем далеко не все они имеют принципиальные позиции, а нередко основы­ваются на политическом бескультурье, на личностных амбициях в борьбе за политическую власть. В то же время специалисты отмечают, что личная полити­ческая культура предполагает достаточно высокий уровень информированности по вопросам, являю­щимся предметом конфликта, в частности, хорошее знание истории вопроса, психологическую терпи­мость к иной точке зрения (толерантность), готов­ность пойти на компромисс.

В работе «Политический конфликт» венгерский юрист Кальман Кучар¹⁰ напоминает, как немецкий ученый Клаус Бейме типизирует модели конфликта:

— либеральная модель, которая противопоставляла групповые интересы, возможность и реальность кон­фликта между ними государственной метафизике и функции единой власти;

— авторитарно-консервативная модель, суть кото­рой заключается в критике либеральной парламен­тской демократии и противопоставлении руководя­щей элиты и масс;

— социалистическая модель, которая от противо­поставления государства и общества доходит до клас­совых конфликтов¹¹.

«Либеральная модель», содержанием которой явля­ется партийный плюрализм, основанный на группо­вых интересах, в современной западной политологии рассматривается как основа демократии.

По определению Липсета, групповые конфликты есть жизнь и кровь демократии, которая, однако, по­стоянно несет в себе угрожающую опасность дезинте­грации общества. Другая опасность (которую сознавал уже Токвиль) заключается в том, что социальные кон­фликты «исчезают», если доминирующей становится такая централизованная государственная власть, про­тивостоять которой не может ни одна из групп. Эта двусторонняя опасность, а точнее ее интерпретация, свидетельствует о том, что конфликт в «либеральной модели» проявляется как конфликт, решаемый поли­тически, по типу «сделки». Ибо очевидно, что социаль­ные конфликты формируются и в условиях самой централизованной государственной власти, хотя их решение — результат не столько сделки, сколько одно­сторонних директив.

Авторитарно-консервативная модель, которая ха­рактеризовалась конфликтом между правящей элитой и массами и влияние которой существенно усилилось в результате разочарования в либерализме, рассматривает социальные конфликты сегодня, «замаскиро­вавшись» под либеральный плюрализм. Бейме ясно видел, что правление элиты, ее руководящее предназ­начение стало общепринятым, в первую очередь в обществах, характеризовавшихся запоздалым развити­ем, а именно в тех странах Запада, демократические традиции которых были наиболее слабыми. Филосо­фию господства элиты в нацистской Германии и фашистских странах мы также можем считать следстви­ем «империалистической модернизации», однако не­сомненно, что модернизация, происходящая в XX в., повсюду вынесла на поверхность те или иные «элит­ные» группировки. Почти органическим следствием модернизации обществ, запоздавших в развитии или выбравших другой путь развития, является форми­рование элитной группы, определяющей цели и ор­ганизующей их достижение. В господствующем поло­жении этой группы черты авторитарно-консерватив­ной модели распознаются постольку, поскольку в стремлении группы к формированию общества проявляется высокомерие «просвещенных» и приви­легированное положение тех, кто владеет централи­зованной властью, в сочетании с методами абсо­лютного господства. Конфликты, однако, возникают также между различными элитными группами (бюрократическая, политическая или военная элита и т. д.).

В политической социологии появляется все больше работ, авторы которых стремятся проанализировать проблему конфликтов отличным от упомянутых моде­лей способом.

Что же касается третьего варианта типизации по Бейме, основанного на так называемой модели клас­сового конфликта, смысл его заключается в том, что политическое значение в обществе имеют, в первую очередь, конфликты между противостоящими класса­ми и тем самым вся история — это история классовой борьбы. По мнению Бейме, такое толкование ч есть специфически суженное толкование, которое имело место как в марксистской, так и в буржуазной теории. С одной стороны, существование конфликтов свя­зывалось только с классами, с другой стороны, одновременно с введением бесклассового общества это означало бесконфликтность. Такой упрощенный под­ход к Марксовой теории в конечном итоге привел к тому, что вначале в подходе Сталина доминировала доктрина постоянного обострения классовой борь­бы, а затем, позднее отрицание возможности кон­фликтов.

Бейме исходит из того, что конфликт — это нор­мальное состояние общества. Его формы, уровни, со­держание могут изменяться, но нельзя утверждать, что с развитием общества та или иная форма окончатель­но исчезает.

Одним из типов политических конфликтов явля­ются ценностные конфликты, которые характерны более для развивающихся государств с неустойчивым государственным строем. Ценностные конфликты требуют больших усилий для их урегулирования, по­скольку трудно поддаются компромиссам (действует правило «или — или»). Ценностные конфликты — это борьба вокруг неосознанно принятых понятий о том, что является правильным или важным. Приоритетные ценности, которые являются основой политических конфликтов, — это «свобода», «равенство», «справедли­вость», «автономия», «терпимость» и т. д.

Вряд ли можно назвать Россию сегодня в целом развивающейся страной. Но что касается определения ее как развивающегося государства с неустойчивым государственным строем, то ряд элементов такового здесь, несомненно, присутствует. Поэтому многие кон­фликты вполне могут рассматриваться в России как ценностные и по форме, и по содержанию¹².

Как отмечал известный американский социолог С. Липсет в книге «Консенсус и конфликт», вышедшей в 1985 г. в США, теоретики конфликтной школы от­вергают мысль о существовании каких бы то ни было общенациональных ценностных систем. Они высту­пают также против тезиса функционалистов о том, что системы неравенства и социальной стратифика­ции основываются большей частью на согласии между различными компонентами общества по поводу «от­носительной значимости позиций, статусов или ро­лей». Признание общих ценностных систем, пишет Липсет, еще не означает снижения уровня внутренних конфликтов. Даже ценности, принятые во всем обще­стве, могут на практике порождать острую борьбу, «революционное и отклоняющееся поведение». На­пример, общая приверженность американцев цен­ностным ориентациям на успех и продвижение вперед по социальной лестнице соседствует с высоким уровнем преступности и недовольства. Функциональный анализ конфликтов, внутренне присущих стратифика­ционным системам, предполагает фундаментальное противоречие, возникающее в результате ограничен­ности имеющихся в обществе средств для достижения общепризнанных целей. М. Вебер и К. Мангейм, каж­дый по-своему, пришли к выводу о существовании базового социального конфликта между ориентациями на две формы рациональности: «ценностную рациональность», касающуюся сознательной оценки це­лей или основных ценностей, и «целевую рациональ­ность», относящуюся к средствам достижения поставленных целей.

Тесная взаимосвязь между двумя формами рацио­нальности внутренне присуща всей структуре со­циального действия. Общество может достичь рацио­нального соотношения между целями и средствами «лишь в контексте комплекса абсолютных ценностей, которыми фиксируется и направляется поиск средств».

По Веберу, современный капитализм опирается на «ценности эффективности и производительности», которые, однако, противоречат некоторым важным ценностям Запада, таким, как ориентация на индивидуальное творчество и независимую деятельность. В этом смысле можно сказать, что западное общество основывается на внутренне присущей ему антиномии между «целевой» и «ценностной» рациональностью, которую, согласно Веберу, нельзя разрушить. Т. Парсонс, опираясь на веберовский анализ, пришел к выво­ду о неизбежности конфликта между теми, кто привер­жен «плюрализму легитимных путей достижения ценностей» и считал, что действия детерминируются интересами, и теми, кто ориентирует свою деятельность на какую-либо специфическую область (напри­мер, спасение души), которая носит абсолютный характер в том смысле, что все другие потенциаль­ные ценности рассматриваются лишь как средства ее достижения. Связанная с первой ориентацией «целе­вая рациональность» предполагает упор на «этику ответственности», на признание того, что «использу­емые средства определяют достигаемые цели». И, наоборот, связанная со второй ориентацией «цен­ностная рациональность» предполагает привержен­ность «этике абсолютных» целей. Обе эти ориента­ции в их чистой форме внутренне присущи структу­рам различных групп, мировоззрения которых коренным образом различаются и противостоят друг другу.

Далее С. Липсет подчеркивает, что основные проти­воречия между восхвалением свободного, эгалитарно­го общества как идеала и ограничениями, связанными с бюрократической иерархической организацией в области средств их достижения, внутренне присущи экономическому росту современного индустриально­го общества. Этот конфликт порождает острое чувство фрустрации, особенно у образованной молодежи, ко­торой приходится сталкиваться с харизматической «ценностной рациональностью» социального порядка. И не случайно именно университет стал символом социального конфликта.

По словам Липсета, конфликт между «ценностной» и «целевой» рациональностью лежит в основе анализа Д. Беллом главных противоречий постиндустриально­го общества. По мнению Белла, «конфликтные установки» часто проявляются среди творческой интел­лигенции и работников культуры, отражая их желание сократить или устранить ограничения, мешающие ре­ализации их творческих устремлений. Как таковые, они находятся в резкой оппозиции к потребностям повседневного мира, экономике, технологии, систе­мам занятости, которые «коренятся в целевой рацио­нальности и эффективности» основанных на «прин­ципах расчета, рационализации труда и времени и идее прямолинейного развития прогресса».

Контркультура интеллектуалов, их оппозиция по отношению к основным ценностям и институтам, об­служивающим собственников и руководителей промышленности и политики в капиталистическом и посткапиталистическом обществе, коренятся в са­мом характере их труда с его ориентацией на твор­чество, оригинальность и открытия.

Как считает Липсет, падение уровня «ценностной рациональности» в экономике и политике явилось ис­точником напряжения и нестабильности; влияние тех, кто связан с институтами, касающимися интеллекту­альной сферы, резко возрастало по мере того, как система оказывалась во все большей степени зависи­мой от знаний и уровня подготовки работников умст­венного труда, способных обращаться со сложной технологией и выдвигать новые идеи в области науч­ных исследований и разработок. И хотя, как отмечает Белл, контркультурные стили жизни, вырабатываемые интеллигенцией и студентами, и поглощаются рыноч­ной экономикой западного общества, шик культурно­го «модернизма... сохраняет свой подрывной запал, несмотря на то, что значительная доля его абсорбиру­ется обществом»¹³.

О масштабах, в которых противоречия в области культуры служат источником социальных изменений в обществе, можно судить по факту изменения преж­них позиций различных классов с точки зрения их приверженности к протесту. Согласно традиционной теории классов, характерной прежде всего для марк­сизма, оппозиция существующему положению вещей должна прежде всего исходить из среды непривилегированных слоев населения, поскольку именно они находятся в положении эксплуатируемых. До тех пор, пока в центре внимания стоял вопрос о существую­щей системе распределения привилегий и благ, эгалитарные движения, выступающие за перераспреде­ление этих благ и привилегий, пользовались под­держкой бедных и дискриминируемых слоев населения.

Теперь же наиболее критически и оппозиционно настроенные к статус-кво элементы составляют преус­певающие представители интеллигенции, работники умственного труда. В академических кругах привер­женцами критического мышления являются прежде всею лица, наиболее активно вовлеченные в иссле­дования, часто публикующиеся и работающие в самых престижных университетах. Что касается, например, преподавателей и других «передатчиков культуры», то хотя они и получают меньше, работают в менее престижных университетах и в худших условиях тру­да, они более консервативно настроены. Научные работники, занятые фундаментальными исследовани­ями, и деятели искусства в значительно большей степени, чем лица, занятые прикладными исследо­ваниями, склонны благожелательно воспринимать «конфликтную культуру».

Анализ результатов опроса 110 наиболее крупных американских интеллектуалов показывает, что в идейно-политическом плане они занимают пози­ции левее основной массы академической элиты, которая в свою очередь в академической среде наи­более критически оценивает существующее положе­ние вещей. Подобное же исследование было проведено среди работников средств массовой комму­никации. Обнаружилось, что чем престижнее положение той или иной газеты или теле- и ра­диостанции, тем более либеральных убеждений при­держиваются ее редакторы, критики, репортеры, жур­налисты.

Опрос более 500 наиболее крупных представите­лей американского бизнеса, профсоюзов, политики, добровольных ассоциаций и средств массовой ком­муникации, проведенный в 1971—1972 гг., показал, что издатели, редакторы, журналисты, репортеры бы­ли более либерально, чем все остальные группы, ориентированы по внешнеполитическим и социальным проблемам. Значительное большинство работни­ков средств массовой коммуникации поддерживало выступления студентов и испытывало недоверие к важнейшим общественно-политическим институтам в целом. По другим данным, группы специалистов с доходом 15 и более тыс. долл. в год более склонны поддерживать изменения, чем те, которые имеют годо­вой доход ниже 15 тыс. долл.

Аналогичное положение наблюдается и в других капиталистических странах. Как показали, например, исследования Э. Шойха, «синеворотничковые» работ­ники, ориентированные на материальные ценности, с конца 60-х годов стали более позитивно оценивать существующую систему. Более образованные катего­рии населения, принадлежащие к высшей прослойке «беловоротничковых» работников, проявляли тенден­цию недоверия к существующим институтам и в своих политических симпатиях оказывались более левыми. Усиление веса левых в социал-демократической пар­тии в тот период объяснялось вступлением в нее высо­кообразованных представителей в основном состоя­тельных слоев населения.

Все отмеченные ценностные конфликты, согласно Липсету, коренятся, во-первых, в неуклонном рас­ширении бюрократии с ее упором на иерархию и ограничения и, во-вторых, в росте стремлений к расширению участия в политической жизни, к сво­боде выбора, равенству, материальной обеспеченности и т. д.

При этом Липсет считает примечательным то, что изложенные им выше позиции во многих отношениях разделяются и представителями марксизма. Так, сум­мируя взгляды большого числа неомарксистских исследователей, леворадикальный социолог Р. Флэкс пришел к выводу, что оппозиция в отношении пост­индустриального общества в значительной степени исходит от тех, чье социальное положение уже носит постиндустриальный характер, т. е. от тех групп насе­ления, которые заняты производством и распростра­нением знания культурных ценностей и услуг и чьи материальные потребности удовлетворены сущест­вующей системой. Другими словами, Флэкс подчерки­вает неизбежность преобладания «ценностной рацио­нальности» над «функциональной» или победы «конфликтных ценностей». Причем он, как и другие неомарксисты, находит эти тенденции среди тех же самых свободных привилегированных элементов постиндустриального общества, что и либеральные исследователи.

Однако отличие неомарксистов от других ученых состоит в том, что они считают ключевым элементом революции, приведшей к постиндустриальному обще­ству, «новый рабочий класс», который, по их мнению, поддерживает изменения, так как является объектом экономических и бюрократических притеснений. В действительности, утверждает Липсет, как это при­знает и сам Флэкс, основная масса приверженцев «конфликтной культуры» рекрутируется все же из сре­ды наиболее удачливых и привилегированных элементов «нового класса». Другими словами, в оценке со­циальных изменений в постиндустриальном обществе различия между буржуазными и неомарксистскими исследователями минимальны.

Согласно Липсету, подходы к социальному нераве­нству различны в зависимости от того, делается ли ударение на изменениях или стабильности в социаль­ной системе. Он считает, что различия в теоретиче­ской ориентации в значительной степени отражают политические различия. Реформисты и радикалы рас­сматривают реакции против социального неравенства и социально-классовых различий в качестве источни­ков социального изменения, теоретически с более консервативными политическими взглядами оправды­вают все аспекты существующего порядка, подчерки­вая значение функций, которые осуществляются иерархической системой во всех обществах. Озабоченность социальными переменами, как правило, связывается с проблемой социальных классов, т. е. групп, входящих в состав более крупных стратифи­цированных образований, которые, как предполагает­ся, действуют политически в качестве факторов изме­нений¹⁴.

Югославский ученый, автор монографии «Юго­славский политический класс и федерализм» З. Леротич, рассматривая проблемы возникновения и основ­ные характеристики политического класса, подразу­мевает под ним господствующий в стране слой, обладающий политической монополией. Анализируя результативность деятельности политического класса, Леротич приходит к выводу, что вследствие своей не­эффективности политический класс не может ни во­плотить в жизнь ценностей социализма, ни находить­ся в русле цивилизованного развития современных обществ. Политический класс был одинаково немо­щен и в построении самоуправления, и в установле­нии господства права и закона, и в установлении кон­сенсуса как высшей формы демократии в отношениях республик и краев¹⁵.

Если говорить о России, то возрождение и обновле­ние общественной и государственной жизни ее наро­дов является неотъемлемой частью общего процесса формирования гражданского общества и становления правового государства. Оно происходит в условиях непрерывной цепи конфликтов, нередко перерастаю­щих в кризисы. Самое короткое и точное определение нашей нынешней ситуации — это многогранный кон­фликт. А консенсус — то, без чего наше общество про­сто не выживет — к нему еще предстоит прийти.

¹ См.: Человек и агрессия // Общественные науки и современ­ность. 1992. № 2. С. 96—97.

² Фишер Р. и Юри У. Путь к согласию. М., 1990. С. 38.

³ Несомненный научный интерес представляет в этой связи ана­лиз подобных конфликтов, данный в книге «Межэтнические конфлик­ты в странах зарубежного Востока». М., 1991.

⁴ Rothschild I. Ethnopolitics: A conceptual framework. N. Y., 1981. P. 247.

⁵ См.: Котанджян Г. С. Этнополитология консенсуса-конфликта. М, 1992.

⁶ См.: Поздняков Э.А. Системный подход и международные отношения. М., 1976. С. 89.

⁷ См.: Доронина К И. Международный конфликт. О буржуазных теориях конфликта: критический анализ методологии исследований. М. 1981; Тюшкевич С. А. Война и современность. М., 1986; Проэктор Д. М. Мировые войны и судьбы человечества. М., 1986.

⁸ Dabl Robert A. Regimes opposition. 1973. P. 22.

⁹ См.: Политология на российском фоне. М., 1993. С..204.

¹⁰ Kulcsar К. Politikai es Fogsrociologis. Kossuth Konyvkisdo. 1987. С. 397¾409.

¹¹ Beyme К. von. Die politischen Theorien der Gegenwart. Miinchen, 1980. C. 213 —216

¹² См.: Иванов В. П., Смолянский В. Г. Конфликты и конфликтология. М., 1994. С. 33.

¹³ Bell D. The coming of postindustrial society. N. Y., 1979. P. 477—478.

¹⁴ См.: Иванов В. Н., Смолянский В. Г. Указ. соч. С. 35 — 37.

¹⁵ См. там же. С. 37.

 ЭЛЕКТОРАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ

Одним из важнейших направлений исследований, привлекающих постоянное внимание политологов и социологов, является электоральное поведение раз­ных групп населения.

Отечественная политическая социология за корот­кие сроки (с момента появления реальной многопар­тийности и действительно свободных выборов) нако­пила значительный опыт. Что, конечно, не умаляет значения для нынешней исследовательской практики опыта ученых зарубежных стран.

1. Детерминация электорального поведения

Анализируя получившие значительное распространение концепции (модели) электорального поведения, целесообразно обратить внимание на следующие.

Одной из первых в этом ряду является концепция (модель) так называемого «зависимого избирателя». В рамках данного подхода эмпирически обосновано, что одним из важнейших факторов, детерминирую­щих электоральное решение, является идентификация избирателя с той или иной политической партией. Партийная идентификация в свою очередь связана с процессами социализации, и прежде всего юноше­ской социализации (точнее, партийных предпочте­ний родителей, семьи в целом). Здесь же существенное влияние оказывает референтная группа, а также скла­дывающаяся традиция голосования за представителей определенной партии. При этом анализ программ, по­зиций кандидатов по конкретным вопросам играет существенно меньшую роль, а собственно процедура выбора не воспринимается строго рационально. Политические представления и опыт «зависимого» изби­рателя зачастую ограниченны и отрывочны. Характе­ристики происхождения и социально-экономическо­го статуса не являются в данном случае определяющими для электорального решения. Пар­тийная идентификация выполняет как бы двойную функцию — облегчает решение о выборе и является лакмусом, определяющим, какой из предлагаемых по­литик отдавать предпочтение.

В основе другой модели, получившей название мо­дели «рационального избирателя», лежат подходы, ши­роко распространенные в экономике. Использование идеи максимизации полезности при оценке различ­ных вариантов решения позволяет ее сторонникам проводить параллели (хотя и весьма условные) между избирателем и потребителем; между оппозиционны­ми партиями или лидерами и фирмами, конкурирующими за рынок товаров и услуг. По сравнению с пре­дыдущей моделью здесь ориентации избирателя не рассматриваются как стабильные и жестко связанные с партийной идентификацией. Среди факторов, детерминирующих электоральное решение, предпочтение отдается социально-экономической ситуации, теку­щим политическим событиям, позициям кандидатов по конкретным вопросам. В одном из ее вариантов модель дополняется за счет роли партийного кандида­та или лидера. Причем, следуя общей методологиче­ской посылке подхода, делается это, исходя из анало­гии между избирателями и, например, вкладчиком, ли­дером и владельцем предприятий, в которые осуществляются инвестиции. В этой связи важны и ис­тория кандидата, и уровень доверия к нему, и его общая привлекательность. Обосновывается, что изби­ратель, принимая решение о поддержке лидера или партии, в большей мере основывается на оценке результатов их прошлой деятельности, нежели на анали­зе обещаний относительно будущего.

Развитием перечисленного выше является так назы­ваемая «когнитивная модель избирателя». Суть ее со­стоит в том, что наряду с модификацией предложен­ного ранее делается попытка дополнения совокупности исследуемых факторов. К ним, в первую очередь, относятся как социальный контекст, в кото­ром происходят выборы, социокультурные традиции общества, особенности политической культуры, так и индивидуальные системы ценностей избирателей. В рамках данного подхода факторы, детерминирую­щие электоральное поведение, представлены следую­щим радом показателей:

— возраст и пол избирателей, образование роди­телей, влияние традиций семьи;

— электоральные предпочтения родителей в юно­шеский период жизни избирателя;

— уровень образования, тип занятости, социаль­ный статус избирателя;

— текущие социальные изменения, события в по­литической и экономической сфере, роль использу­емых информационных источников;

— влияние супруга, друзей, членство в различных общественных организациях;

— прошлый опыт голосования;

— ценностные ориентации, место политики в сис­теме интересов личности;

— видение избирателем прошлого и будущего;

— партийная идентификация, оценки партий и лидеров, мнения по конкретным вопросам по­литики.

Представляется, что не все из приведенных показа­телей правомерно использовать для характеристики электорального поведения в российской ситуации. Относительная непродолжительность качественно нового состояния института выборов не позволяет говорить о сложившихся традициях голосования, наличии электоральных предпочтений в юношеский период социализации, существует серьезная регио­нальная специфика. Вместе с тем уже сегодня важны­ми моментами выступают интерес к политике, поли­тические ориентации, отчасти партийная идентифи­кация. Немаловажными являются характеристики текущей экономической ситуации, социально-поли­тический контекст выбора, отношение к образу конкретных политиков. Исследователями зафиксиро­ваны определенные различия в поведении избира­телей, связанные с социально-демографическими и профессиональными особенностями. Видимо, динамика процессов в классово-групповой структуре будет все более сказываться на содержании этих зависимостей.

Если говорить о наиболее общих чертах выборов в СССР/России 1990—1991 гг., то они во многом опре­делялись «протестной составляющей» существовавшей на тот период политической культуры. Кроме того, немаловажной была принадлежность кандидата и со­ответственно общая направленность предпочтений избирателя того или иного блока политических сил, партий, организаций. Сошлемся в этой связи на наблюдения и выводы исследователей выборов послед­них лет.

Так, характеризуя содержание программ кандида­тов на выборах 1989 г. (которые в известной мере предполагали и формировали определенный тип вос­приятия избирателей), зачастую отмечается их пора­зительная схожесть. Большинство из них сводилось к «стандартному набору лозунгов, почерпнутых из пе­рестроенных газет: «Вся власть Советам!», «Долой начальников, аппаратчиков и их привилегии!», «Накор­мим страну!», «Масло вместо пушек!», «Экология», плюс несколько призывов местного значения. Чрезмерно большую роль играли личностные характеристики кандидатов, а то и вовсе случайные обстоятельства». Как показал опыт первых опросов, можно выделить четыре основных фактора, определяющих выбор из­бирателей. Среди них: социально-профессиональный статус кандидата, его политическая декларация (про­грамма), партийность и, наконец, его личностные ка­чества (точнее, тот личностный образ, который канди­дат создает в сознании избирателя). Судя по некото­рым исследованиям, существенную роль играл именно личностный фактор.

На основе эмпирических данных исследователи выделили фазы принятия решения о голосовании: ре­шение созрело после того, как избиратель узнал, кто будет кандидатом (кандидатами) в округе, и познакомился с биографией (20%); после знакомства с про­граммами депутатов (22%); после знакомства с мате­риалами о кандидате в прессе, репортажах радио и те­левидения (15%); после встречи с кандидатом (10%); после знакомства с агитационными листовками, пла­катами (7%); решение пришло непосредственно на избирательном участке (20%)¹.

Интересными, на наш взгляд, являются эмпири­ческие закономерности, выявленные в ходе повтор­ных голосований. В целом повторное голосование вносило в результаты немало хаоса, в котором про­глядывалось все же усиление позиций победителя первого тура: он наращивал преимущество, отвое­вывал у соперника участок за участком. По-видимому, голосовавшие за соперника зачастую оставались в ра­зочаровании дома, а сторонники остальных сопер­ников отдавали голоса победителю первого тура, следуя инстинктивной привычке идти за лидером. При слабости идеологических размежевании канди­датов такое поведение избирателей выглядит вполне понятным².

Анализируя выборы-89 и -90 на массиве Москвы, исследователи сделали следующий вывод. «Весной 1990 г. предпочтения москвичей относительно канди­датов в народные депутаты были те же, что и весной 1989 г. Однако критерий социальной справедливости, неподкупности, некоррумпированности кандидата, оставаясь крайне важным для избирателей, переместился на второе место, уступив компетентности. Еще одним новым и важным моментом избирательной кампании в 1990 г. по сравнению с весной 1989 г. стало появление предвыборных блоков. Если еще в на­чале кампании москвичи не обращали особого внима­ния на принадлежность кандидатов к той или иной официальной или неофициальной политической ор­ганизации, то после опубликования «Демократиче­ской Россией» избирательных списков ситуация из­менилась. Принадлежность к тому или иному блоку стала определять выбор избирателей. Значительно упали шансы независимых кандидатов»³.

На политический выбор москвичей серьезное влия­ние оказали информационные источники, определяв­шие среди прочего электоральное решение. Респон­денты называли следующие основные источники информации о кандидатах: 1) пресса, радио, телевиде­ние; 2) листовки, плакаты, другие агитационные мате­риалы; 3) выступления самих кандидатов; 4) рассказы друзей, знакомых⁴.

Важным фактором оказалось местожительство кан­дидата. Около 70% московских избирателей предпоч­ли видеть депутатом жителя своего района. Причем это относилось не только к выборам в райсовет, но и в Моссовет и даже в парламент России. Люди пред­почитали кандидатов, которых они знают лучше, что называется, в лицо. Это должен был быть если уж не житель, то по крайней мере работающий в районе; знакомиться с кандидатом избиратели также предпо­читали лично: на встречах или хотя бы в теледебатах. Газетные публикации или листовки оказывали значи­тельно меньшее воздействие, поскольку люди не верят в беспристрастность прессы. Мужчины-кандидаты пользовались предпочтением по сравнению с женщинами⁵.

В ряде избирательных округов при множестве заре­гистрированных претендентов населению трудно бы­ло определить свои предпочтения. Особые сложности возникали там, где среди кандидатов не нашлось известных, популярных либо «сенсационных» лично­стей. В этой ситуации особое значение приобретало предпочтение предвыборных программ. Выборочные исследования показывали, что позитивное отношение к предвыборной платформе — потенциально сильный фактор, способный привлечь внимание даже к непо­пулярному кандидату. Развитие демократического процесса выдвигает в качестве субъектов полити­ческой борьбы политические партии, движения, бло­ки. Эмпирические данные свидетельствуют о не кон­курентоспособности индивидуальных программ по сравнению с платформой определенного полити­ческого течения. По мнению специалистов, в дальней­шем возрастет значение не столько программы конкретного лица, претендующего на депутатское кресло, сколько его умение обосновать и защитить позицию определенного политического течения⁶.

В заключение несколько подробнее следует сказать об уже отмечавшемся важном факторе электорального поведения — личностных качествах кандидата.

Для того чтобы предсказать, кто из кандидатов в де­путаты будет популярен у населения, необходимо вы­явить порожденный массовым сознанием специфиче­ский «образ предпочтительного депутата», раскрыть содержание личностных стереотипов, определить ту систему значений, категориальную сетку, при помощи которой избиратели вычленяют в политике значимые для себя признаки. Сравнивая результаты разных экспериментов, проведенных в преддверии избиратель­ной кампании в Москве в 1990 г., исследователи при­шли к следующим выводам⁷.

В случае, когда конкретный народный депутат (или кандидат в депутаты) еще не известен избирателю, наиболее важными (информативными) для последне­го являются «внешние» характеристики депутата, та­кие, как «личное обаяние», «коммуникативные свойст­ва», «понятность» («простота»), определенная (неболь­шая) «оригинальность».

При восприятии депутатов (кандидатов), которые в той или иной степени уже известны респондентам, главную роль играют морально-нравственный фактор, объединяющий такие личностные качества, как «критич­ность», «принципиальность», «ответственность», «власт­ность» (последнее чаще выступает как негативный при­знак), и профессионально-деловой фактор, включаю­щий «конструктивность» «рациональность», «новатор­ство», «профессиональные знания». При этом значение профессионально-деловых качеств все-таки несколько уступает значению качеств морально-нравственных.

2. Электоральная активность

Электоральная база политических партий и дви­жений 1993—1995 гг. К началу 90-х годов выборы приобретают новые черты. Одной из них является многопартийность. Безусловно, что несформированность и неосознанность социальных интересов как главной основы существования партий не дает возмож­ности говорить о развитой системе партий в современ­ной России. Тем не менее тенденция постепенного складывания партийной политики в нашей стране на­лицо. Одним из проявлений этого были выборы 1993—1995 гг., которые проходили по партийным спискам.

Следует заметить, что отношение населения к дея­тельности политических партий может проявляться в связи с двумя различными состояниями последних. Во-первых, можно говорить об информированности и поддержке партий вообще; во-вторых, можно рассматривать партийные предпочтения в связи с поведе­нием электората на очередных выборах. Остановимся на каждом из этих моментов подробнее.

В последнее время уровень информированности населения о политических партиях, движениях был невысоким. Об этом свидетельствуют данные табл. 1.

На фоне невысокой в целом информированности обращает на себя внимание рост этого показателя во всех регионах в течение 1992—1994 гг. Вероятно, это может быть связано с постепенным развитием пар­тийных структур и определенным (хотя и весьма раз­личным по объему) информационным обеспечением, которое наиболее влиятельные партии и движения получили в ходе кампании по подготовке и проведе­нию выборов в Думу в 1993 г.

Невысоким оказался уровень поддержки наиболее известных на период исследований партий и движе­ний (см. табл. 2).

с программами политических партий и общественных движений,

действующих в Вашем городе?»

(в % от числа опрошенных)

Таблица 2. Распределение ответов на вопрос:

«Какие из перечисленных ниже партий, общественно-политических

движений Вы поддерживаете?*

(в % от числа опрошенных)

^* Данные для Москвы на май — июнь 1992 г. В отличие от столицы в регионах России уровень поддержки либеральных сил оказался в 1,5 — 2 раза ниже. К се­редине 1993 г. положение существенно не изменилось: уровень поддержки пар­тий остался примерно прежним, а не поддержали ни одну из партий 73% опрошенных.

Необходимо отметить, что такие показатели поли­тического участия, как интерес к политике, уровень информированности и степень поддержки тех или иных, партий и движений, оказываются весьма тесно взаимосвязанными в статистическом плане.

Рассмотрим особенности электоральной базы под­держки наиболее известных политических блоков и движений. В этой связи обратимся к массиву данных исследования городского населения РФ, проведенного научно-исследовательским центром «V-Ratio» в ию­ле — августе 1995 г. (автор был научным руководите­лем данного проекта). Исследование было представи­тельным для городов с населением более 500 тыс. человек всех территориально-экономических зон РФ: Санкт-Петербург (Северо-Запад), Москва (Централь­ный регион), Нижний Новгород (Волго-Вятский ре­гион), Воронеж (Центральное Черноземье), Волгоград (Поволжье), Ростов-на-Дону (Северный Кавказ), Екате­ринбург (Урал), Новосибирск (Западная Сибирь), Красноярск (Восточная Сибирь), Владивосток (Даль­ний Восток). Далее анализировался агрегированный массив городского населения с числом опрошенных N=7994. В табл. 3 приводятся социально-демографиче­ские характеристики избирателей, собиравшихся под­держать те или иные партии на очередных парламен­тских выборах. Перечень партий мы ограничиваем избирательными блоками и объединениями, преодо­левшими на выборах в Думу в 1995 г. 5%-ный барьер.

Применительно к перечисленным в таблице пар­тиям и движениям можно говорить об их как общих, так и особенных чертах. С одной стороны, общим является наличие среди их электората представителей всех без исключения социально-демографических групп, т. е. партийно-политические предпочтения яв­ляются признаком глубокой внутригрупповой диффе­ренциации. С другой стороны, можно выделить не­сколько наиболее ярких социально-демографических особенностей электората отдельных партий и дви­жений.

Для электората Либерально-демократической пар­тии очевидно большее преобладание по сравнению с другими партиями мужчин, лиц со средним об­разованием, рабочих, а также респондентов из «моло­дых» возрастных групп. Среди избирателей «Яблока» больший удельный вес занимает молодежь. Двумя наиболее яркими чертами электората этого движения были: существенное преобладание по сравнению с другими партиями и движениями лиц с высшим и неполным высшим образованием, а также женщин. Состав избирателей «Яблока», так же как и сторонни­ков «Нашего дома — России», характеризуется относи­тельно высокой долей среди них руководителей. Эле­кторат этих движений оказывается несколько более обеспеченным в материальном плане по сравнению с двумя другими партиями. Среди поддерживающих КПРФ больший удельный вес старших возрастных групп.

Качественно новое измерение политического про­странства, которое связано с перестройкой и после­дующими реформами, не может не влиять на про­цессы политической социализации граждан — того, как люди оказываются включенными в политическую систему. Однако относительная непродолжительность этого периода позволяет говорить пока о том, что только для меньшей части из ныне живущих граждан их политическая социализация приходилась целиком на пореформенный период. Вместе с тем каждое по­коление несет на себе отпечаток специфических ис­торических условий, в которых происходило их становление. Возникает вопрос, каким образом отличия политических поколений современной России сказы­ваются на электоральной поддержке партий и движений?

политических партий и движений

(в % от числа опрошенных в отдельной

социально-демографической группе)

По мнению авторов, занимающихся политической: психологией, среди разных возрастных групп, участ­вующих в политическом процессе в России сегодня, можно выделить несколько когортных групп⁸. При этом первичная социализация так или иначе сказывается на особенностях политического сознания и пове­дения их членов. На основе наших данных мы поста­рались выявить отличия когорт в связи с отношением к партиям и движениям. Данные об этом содержатся в табл. 4.

Таблица 4. Возрастные когорты в электорате                     политических партий и движений*

 (в % от числа опрошенных в отдельной

социально-демографической группе)

^* Поскольку в исследовании принимали участие респонденты в возрасте от 16 лет и старше, то не были включены в рассмотрение представители когорты 1 — 12-летних (1982 —1995) — «постсоветских детей», а также лишь часть когорты 13—18-летних (1977 —1982) — «детей перестройки». Возрастные границы когорт приводятся в предложенной психологами авторской редакции⁹. Для соблюдения правил расчетов первая цифра границы увеличивалась на единицу.

Приведенные данные позволяют уточнить возраст­ные особенности электоральной поддержки. Так, ЛДПР поддерживала самая молодая когорта избира­телей. Активность поддержки «Нашего дома — России», ЛДПР, «Яблока» в возрастных когортах 25—65-летних была практически идентичной. Рост поддержки КПРФ начинается с когорты 35—45-летних. Обраща­ет на себя внимание активная поддержка движения «Наш дом — Россия» в самой старшей возрастной ко­горте.

Наряду с рассмотренными выше обстоятельствами на решение избирателей серьезное влияние оказыва­ют индивидуально-личностные черты кандидата. Ре­зультаты наших исследований в Москве позволяют сделать несколько замечаний по этому вопросу.

Анализ настроений избирателей в связи с построе­нием идеального образа кандидата в 1993 г. показал, что наиболее предпочтительным для большинства был возраст депутата до 50 лет. Среди занятий канди­дата, которые при прочих равных условиях были бы предпочтительными для избирателей, чаще всего на­зывали профессию юриста. Второе место по предпоч­тительности занимали несколько видов деятель­ности — «политический деятель», «ученый» (чаще всего «экономист»), «предприниматель, бизнесмен». Другие виды деятельности оказались значительно менее по­пулярными. Большая часть электората склонялась в сторону среднего или высокого материального до­статка депутата. При прочих равных условиях две тре­ти избирателей отдавали предпочтение кандидату со средним достатком или выше среднего.

Результаты исследования 1995 г. позволили уточ­нить те характеристики кандидатов в депутаты, кото­рые учитывались москвичами в первую очередь. Пер­вое место в ранжированном ряду занимала такая ка­тегория, как честность (57,6%). Затем следовали: образование (35,2%), политические ориентации (24,6%), опыт работы во властных структурах (17,9%), возраст (16,4%), национальность (13,5%), широкая из­вестность (8,556). Показательно, что такая личностная черта, как честность кандидата, занимала устойчивое лидирующее положение и ранее.

В этом плане показательными будут результаты ис­следования, задающие структуру восприятия образа желательного кандидата на личностном уровне. В ка­честве эмпирических индикаторов использовались ка­тегории обыденного сознания. Последние фиксирова­лись при ответах на открытый вопрос: «Какие личные качества кандидата для Вас особенно важны? (Назови­те не более трех)». (Данные 1993 г.)

После объединения сходных по своему содержа­нию вербальных оценок в соответствующие базовые категории их ранжированный ряд выглядит следую­щим образом:

(49%) честность: неподкупность, чистая совесть, «чистые руки», бескорыстие;

(30%) интеллигентность: культурность, порядочность, «не наглость», сдержанность;

(22%) компетентность: профессионализм, опыт в делах, «не словоблудие»;

(17%) человечность: гуманизм, любовь к людям, способность к состраданию, сочувствие;

(17%) интеллект: ум, образованность, знания;

(11%) энергичность: деятельность, напористость, решительность, деловая хватка;

(8%) принципиальность: умение отстаивать свою точку зрения, твердость, последовательность, верность своим убеждениям;

(8%) верность своим избирателям;

(5%) справедливость;

(4%) патриотизм;

(4%) предсказуемость: старание, исполнитель­ность, дисциплинированность;

(4%) рациональность: рассудительность, взвешен­ность, здравый смысл;

(2%) коммуникабельность: контактность.

Перечисленные качества респонденты называли в определенных сочетаниях. Возникает вопрос, какие типы сочетаний качеств депутата являются наиболее распространенными? Другими словами, какой тип восприятия качеств депутата доминирует среди элек­тората, или существует несколько таковых?

Результаты многомерной классификации с по­мощью процедуры кластерного анализа свидетельст­вуют о существовании типов восприятия личных ка­честв депутата. Их правомерно объединить в несколь­ко основных групп:

Группа 1 (36—40%). Ведущее качество — честность в вариантах сочетаний с принципиальностью, компе­тентностью, интеллигентностью.

Группа 2 (15—18%). Ведущее качество — человеч­ность в вариантах сочетаний с честностью, интеллектом.

Группа 3 (7%). Ведущее качество — преданность из­бирателям.

Группа 4 (12—15%). Ведущее качество — компе­тентность в вариантах сочетаний с энергичностью.

Группа 5 (10—14%). Ведущее качество — интелли­гентность в вариантах сочетаний с интеллектом.

Поскольку в ходе анализа мы опирались на иссле­дования городского населения, то, естественно, из по­ля зрения выпал вопрос об особенностях голосования в зависимости от места жительства. Дополнить кар­тину мы сможем, опираясь на результаты репрезен­тативного исследования как городского, так и сельско­го населения¹⁰. Исследование проводилось в 35 субъ­ектах РФ в 1993 г. При этом обращает на себя внимание беспрецедентно большое для мировой и отечественной практики число опрошенных N = 35090.

По мнению исследователей, представители различ­ных групп политических ориентации находятся в со­измеримом соотношении во всех типах поселенче­ской структуры. Политической пропасти между этими структурными типами не существует. Представитель­ство всех без исключения кластеров «крыла реформ» нарастает в направлении от села к крупному городу. Основной кластер оппозиционного крыла, как и кры­ло в целом, заметно расширяется в обратном направ­лении — от крупного города к селу. Аналогичная тен­денция прослеживается и в отношении «болота».

Электоральная активность населения. Перейдем теперь к рассмотрению такой поведенческой состав­ляющей политической культуры, как участие в выбо­рах и референдумах. В табл. 5 приводятся данные об активности участия избирателей в подобных меро­приятиях в России в целом и в Москве за период 1989¾1995 г.¹¹

Таким образом, для российского населения в целом характерен достаточно высокий уровень участия. Для определения специфики проявления активности в различных социально-профессиональных и демографических группах населения рассмотрим резуль­таты исследования городского электората РФ. В табл. б содержатся распределения ответов на вопрос о го­товности респондентов участвовать в декабрьских 1995 г. выборах в Думу и Совет Федерации в различных социально-демографических группах. Напомним, что исследование проводилось в июле — августе 1995 г. среди городского населения РФ.

Различия в установках на участие в голосовании прежде всего связаны с таким индикатором, как воз­раст. Более молодые потенциальные избиратели оказываются более пассивными. В возрастных группах до 35 лет собирались участвовать в выборах в 1,3¾1,5 раза меньше респондентов, чем в более старших возрастных группах. Несколько более активными в сво­их электоральных намерениях оказались лица с выс­шим образованием, а также мужчины. Дифференци­ации активности в участии в выборах в связи с доходом не наблюдается. Заметим, что нарастание избирательной активности с возрастом отмечалось и в других наших исследованиях. На эту тенденцию указывали специалисты и других научных центров¹².

Таблица 5. Активность избирателей РФ

 (в % от числа имеющих право голосовать)

Существуют ли особенности принятия решений об электоральной поддержке? По всей видимости, есть смысл говорить как минимум о двух качественно раз­личных группах электората, каждой из которых прису­щи свои механизмы электоральных решений. Первую группу условно назовем «активными» избирателями. Ее составляют люди с достаточно выраженными по­литическими предпочтениями, знакомые в той или иной мере с программами политиче­ских партий и движений. По данным различных ис­следований, проведенных в Москве в 1993—1995 гг., доля ориентирующихся в сфере политики людей со­ставляет от 20 до 30% от всего потенциального элек­тората.

Вместе с тем репрезентативные исследования в Москве в июле —августе 1995 г. показывали, что уже тогда собирались принять участие в декабрьских вы­борах в Государственную Думу 47% респондентов. По мере приближения выборов число потенциальных участников голосования возрастало. Таким образом, правомерно говорить о второй значительной группе избирателей, политические предпочтения которых выражены менее явно. Назовем их условно «пассив­ными» избирателями.

Механизмы электоральных решений представите­лей первой и второй групп избирателей являются, по всей видимости, различными. «Активные» избиратели оказываются в этом смысле более прогнозируемыми, их решения скорее всего определяются конкретными идеологическими ориентациями и рациональной ре­акцией на текущие события в политической и со­циально-экономической жизни. Вторая группа, т. е. «пассивные» избиратели, видимо, более подвержены влиянию широкого спектра факторов самого различного порядка, начиная от эффективности пропаган­дистских компаний до ситуации голосования на кон­кретном избирательном участке.

Таблица 6. Ориентации на участие в декабрьских 1995 г.

выборах в Думу и Совет Федерации

(данные в % от числа опрошенных в группе)

В заключение остановимся кратко на временных характеристиках принятия электоральных решений. Показательными в этом плане являются следующие данные, зафиксированные на репрезентативной рос­сийской выборке в декабре 1993 г.¹³

Вопрос: «Вспомните, пожалуйста, когда Вы приняли решение, за какую партию Вы будете голосовать?» От­веты: «как только был объявлен список партий, участ­вующих в выборах» (17%); «как только началась рекламная компания по телевидению» (16%); «примерно за неделю до выборов» (16%); «в день выборов» (10%); «затрудняюсь ответить» (10%); «не принимал участия в голосовании» (31%).

По мнению других авторов, общая тенденция здесь такова: за неделю до выборов от трети до половины всех типологических по политическим предпочтени­ям групп избирателей еще не решили для себя, за кого они будут голосовать¹⁴. Итак, даже эти ограни­ченные данные показывают, что временные рамки принятия электоральных, решений оказываются для различных избирателей не одинаковыми. Это свидетельствует о необходимости учета самого широкого спектра факторов при изучении механизмов электо­ральных решений.

¹ См.Комаровский В.С. .Типология избирателей //Социс. 1990. № 1.

² См.: Весна 89. География и анатомия парламентских выборов. М., 1990. С. 234.

³ Демидов А. Москвичи о выборах // Социс. 1990. № 10.

⁴ См.:  Демидов А. Секреты избирателей // Социс. 1989.  № 5.

⁵ См.:  Демидов А. Москвичи о выборах // Социс. 1990. № 10.

⁶ См.: Назарчук Е.Я. Методы социологического анализа предвы­борных программ // Демократические институты в СССР: проблемы и методы исследований. М., 1990.

⁷ См.: Кочанов Ю. Д., Задорин И. В. Структура личностного образа народного депутата в сознании избирателей г. Москвы // (Там же.)

⁸ Гозман Л. Я., Шестопал Е. Б. Политическая психология. Ростов н/Д, 1996. С. 169.

⁹ Там же.

¹⁰ Туманов С. В., Бурыкин И. Г. Электорат России в 1993 г. // Социс. 1995. № 9.

¹¹ Российские регионы накануне выборов-95. М., 1995

¹² См., напр.: Горшков М. В чем оказались правы социологи // Независимая газета. 1996. 20 июня.

¹³ Ослон А., Петренко Е. Факторы электорального поведения: от опросов к моделям // Вопросы социологии. 1994. Вып. 5.

¹⁴ Туманов С.А., Бурыкин Я.Г. Указ. соч. С. 18.

Глава одиннадцатая

СОЦИАЛЬНОЕ ПАРТНЕРСТВО

Проблема социального партнерства длительное время не привлекала к себе большого внимания. В со­ветское время работы западных исследователей, со­державшие ее теоретическое обоснование, рассматривались главным образом как попытки «апологетов ка­питализма» и разного рода соглашателей в рабочем движении девальвировать марксистскую теорию клас­сов и классовой борьбы и заменить ее концепцией сотрудничества труда и капитала. При этом последняя оценивалась как реакционно-утопическая, разрабаты­ваемая по социальному заказу буржуазии.

Как общественный феномен социальное партнер­ство сравнительно молодо. В качестве эффективного средства регулирования отношений между большими группами и слоями населения, в частности между предпринимателями (работодателями), наемными ра­ботниками и государством, оно стало использоваться на Западе лишь в последние десятилетия, в России и того позднее — с начала 90-х годов. Правда, отдельные идеи и положения, связанные с согласием, сотруд­ничеством и гармонией в обществе, высказывались и значительно раньше как западными, так и отече­ственными учеными и общественными деятелями. Од­нако реализовать их на практике не представлялось возможным ввиду неготовности общества к их вос­приятию и использованию.

1. Труд и капитал: возможно ли партнерство

Термин «социальное партнерство» происходит от латинского socialis — товарищеский, общественный и французского partenaire — компаньон. Он представ­ляет собой неконфронтационный способ регулирова­ния общественных, социально-трудовых отношений между большими группами и слоями населения, в частности между предпринимателями (работодателями), наемными работниками и государством.

Согласно западной концепции, социальное парт­нерство в идеологическом аспекте призвано способст­вовать смягчению противоречий между работодателя­ми и наемными работниками на основе равноправ­ного сотрудничества, интегрировать трудящихся в систему рыночных отношений. В политическом ас­пекте социальное партнерство направлено на одобрение трудящимися политической власти данного общества. В экономическом плане социальное партнерство предполагает материальное и моральное стимулиро­вание заинтересованности наемных работников в росте темпов производства, производительности труда во имя обеспечения условий дальнейшего роста при­были работодателей, государства, а также повышения жизненного уровня самих трудящихся. Многомерность процесса социального партнерства предполага­ет оптимизацию отношений между действующими в стране общественными силами.

Чтобы наиболее развитым в экономическом, поли­тическом и социальном отношениях странам прийти к отказу от использования в качестве регулятора со­вместной деятельности людей отношений жесткого господства и экономического принуждения, потребо­валась целая эпоха исторического развития. Во-пер­вых, потому что такого рода отказ и утверждение со­циальных партнерских отношений невозможны без демократизации всех сторон жизни общества, без гос­подства закона и соблюдения на практике прав чело­века. Во-вторых, при авторитарных режимах не могут устанавливаться действительно равноправные партнерские отношения в обществе.

В новой и новейшей истории отношения между капиталистом (работодателем) и наемным рабочим в основе своей определялись противоположностью их коренных интересов в условиях и оплате труда, уровне жизни в целом. При этом классовая борьба была не придуманной, а объективно-естественной формой разрешения возникающих между ними противоречий.

Еще каких-нибудь 30—35 лет назад Запад букваль­но содрогался под ударами мощного забастовочного движения рабочего класса, выдвигавшего перед работодателями   и   правительствами   серьезнейшие   со­циально-экономические требования.

В настоящее время классовая борьба в ее крайних проявлениях на Западе перестала быть эффективным средством разрешения возникающих в обществе про­тиворечий. Во всем мире наблюдается тенденция к снижению забастовочного движения.

Собственно, термин «социальное партнерство» по­явился в период первой мировой войны. Рождение теории социальных реформ было вызвано обострени­ем противоречий между трудом и капиталом. Она должна была стать противовесом теории классовой борьбы, претендовавшей с середины ХIX в. на роль главного регулятора исторического процесса. Изначально концепция социального партнерства, как наибо­лее приемлемая форма социального взаимодействия ib   индустриальном   обществе,   опиралась   на   этику  Л. Фейербаха, на концепцию «гармонизации отношений» Л. Блана и П. Прудона, на идеи Ф. Лассаля и др. 3 теоретиков социал-демократического пути развития. Эти идеи были солидарны со взглядами Э. Бернштейна и таких представителей либерального реформизма, как М. Вирт, О. Михаэлис и др. Начиная с 60-х годов XIX в. поиски основы для хотя бы частичного прими­рения классовых интересов осуществлялись и в среде марксистов. К примеру, Ф. Лассаль включил в 1863 г. в устав Всеобщего германского рабочего союза положение об уничтожении всех существующих в обществе классовых противоречий на основе всеобщего избирательного права.

Ленинскую концепцию НЭПа как программу, рассчитанную на «долгое развитие» российского обще­ства, вполне можно рассматривать в качестве эконо­мической основы эволюции на базе сотрудничества различных социальных слоев. В. И. Ленин, столкнувшись с трудностями социалистического переустрой­ства общества, представлявшего собой нагроможде­ние оставшихся от прежней власти отношений, искал пути к консолидации общества, исходя из необходи­мости его переустройства на новых, социалистиче­ских началах. Базу такой консолидации он видел в первую очередь в преобразованиях в сфере эконо­мики, в развитии современного индустриального про­изводства и сельскохозяйственной кооперации.

Всякий предприниматель, владелец или руководи­тель предприятия всегда был и остается заинтересо­ванным в том, чтобы на его фабрике или предприятии коллективы работали в условиях социального мира, без конфликтов и забастовок. Еще в прошлом веке работодатель как на Западе, так и в России, часто не имея возможности удовлетворить требования всех ра­бочих, шел, дабы не снижать массу прибыли, на дого­воренность и создание некоторых привилегий для части из них. Именно так среди наемных рабочих возник слой, который стал называться «рабочей аристократией».

В настоящее время цивилизованное достижение ус­пеха в социальной и политической сферах мыслится в контексте продолжения и расширения масштабов партнерства. В основу партнерства в узком смысле закладывается принцип сотрудничества в каких-то от­дельных областях производства, сферах деятельности. Идеи партнерства в широком смысле пронизывают всю систему общественных отношений, и главным образом в реализации власти.

Задолго до разработки теории социального парт­нерства было замечено, что в обыденном сознании людей превалируют принципы компромисса, сотруд­ничества и партнерства, а не конфронтации.

На смену антагонистическому принципу все боль­ше приходит консенсусный принцип. Он предусмат­ривает не только необходимость понимания и при­знания обоснованности интересов противоположной стороны, но и ее восприятие в качестве реалии обще­ственного развития, с которой нужно считаться. Кон­сенсус — это не просто уступка, это компромисс на основе приемлемого для большинства сторон разви­тия сотрудничества ради достижения общей цели.

Семантически консенсус означает «согласие». Не­обходимо иметь в виду, что культура достижения со­гласия формируется постепенно. Вначале на основе выработки норм сосуществования несогласных, несо­гласных в частном, но принципиально согласных в главном. Так, например, стороны могут иметь еди­ную цель, но придерживаться разной тактики ее достижения.

Нередко компромисс ошибочно отождествляется с соглашательством и бесхребетностью. На самом деле политика, как любое серьезное дело, невозможна без компромисса. Задача компромисса не в установлении «гармонии», а в выработке посредством демократиче­ских процедур и диалога взаимоприемлемых для боль­шинства решений. Этому служит политика социаль­ного партнерства, стремящаяся вводить существую­щие и возникающие противоречия и конфликты в русло цивилизованных, гуманных и справедливых отношений.

На протяжении семи десятилетий универсальный принцип «единства человеческого рода» перечерки­вался традиционной социалистической концепцией антагонистических классовых интересов, а отноше­ния социальных групп рассматривались с позиций классовой борьбы. Считалось, в частности, что выиг­рыш одного класса автоматически вел к проигрышу другого.

Консенсусный принцип не предусматривает отказа от борьбы или от кардинальной смены собственных взглядов и позиций. Он объективно обусловливает признание необходимости существования и наличия другой стороны, законности ее интересов, взглядов, позиций и целей. Такое понимание консенсуса пред­полагает, что каждая из беспокоящихся о собствен­ных интересах сторон должна помнить о существова­нии и правомерности интересов противоположной стороны. Без этого трудно достичь согласия и вза­имопонимания в разрешении проблем взаимодействующих сторон. Вот почему консенсус — это комп­ромисс, предполагающий необходимость поступить­ся частью собственных интересов и предпочтений в пользу другой стороны ради достижения общего согласия и мира в коллективе, регионе, обществе в целом.

На важность консенсусного подхода к решению острых социальных проблем указывали многие уче­ные и политические мыслители еще во второй поло­вине XIX в. Так, Ч. Дарвин, К. Кесслер, П. Кропоткин связывали развитие общества не столько с борьбой, сколько со взаимопомощью. По их мнению, человек и человечество смогли выжить и развиваться благода­ря взаимопониманию, согласию и взаимной поддерж­ке, а не потому, что «зубами и когтями» вырывали последний кусок у своего ближнего. «Закон взаимной помощи имеет гораздо большее значение, чем закон взаимной борьбы»¹. Иными словами, взаимопомощь обеспечила выживание и развитие не только человека, но и общества в целом.

Ценность консенсусного принципа, в том числе и в системе социального партнерства, в том и состоит, что он предполагает разрешение социальных и поли­тических конфликтов путем согласия, компромисса и взаимопомощи. Такая возможность существенно расширилась благодаря достижениям научно-техни­ческой революции. Консенсусный принцип открыл новые позитивные возможности для реализации со­циальных партнерских отношений в Западной Евро­пе, Америке и Японии.

Многомерность процесса социального партнерства предполагает оптимизацию отношений между дей­ствующими в обществе силами. Механизм консенсуса в рамках этого общественно-политического явления следует рассматривать как универсальный демократи­ческий путь. При этом, как предполагает Дж. Сартори, возможно выделение основного консенсуса, или кон­сенсуса по основополагающим моментам, который яв­ляется стимулирующим, хотя и необязательным, усло­вием демократии². Это консенсус, который демокра­тия может приобрести в качестве целевого результата. Напротив, процедурный консенсус, и прежде всего консенсус в отношении правил разрешения конфлик­тов, является необходимым условием, фактической предпосылкой демократии. Этот консенсус — начало консенсуса социального, начало демократии, начало социального партнерства.

Сохранение «социального консенсуса» и разреше­ние конфликтных ситуаций путем согласований и со­глашений служат необходимыми предпосылками со­циального партнерства.

В последнее десятилетие социальное партнерство нередко приобретает форму «конфронтирующего партнерства». Это связано с тем, что вызванный науч­но-технической революцией процесс модернизации, как правило, сопровождается кризисами, затрагиваю­щими экономику, финансы и духовную сферу. На этом витке развития происходит обострение социальных противоречий, наблюдается усиление политической конфронтации и социальной активности различных социальных слоев общества. Концепция социального партнерства должна учитывать эти изменения.

Ряд политологов предполагают даже «переори­ентировать» эту концепцию на активную часть об­щества. Так, французский политолог Р. Дарендорф предлагает дополнить партнерство признанием ак­тивности масс в качестве конструктивной силы, обеспечивающей «обновление», «оживление», «модер­низацию» общества. Именно конфликт, по Дарендорфу, составляет творческое ядро общественной жизни. Каждый социальный конфликт есть вызов, требующий рационального регулирования во всех сферах общественной жизни и установления конт­роля над общественными явлениями. Однако как основатели идеи партнерства, так и ее нынешние исследователи отрицают классовый характер социаль­ной конфликтности. В настоящее время, считает Р. Дарендорф, остались только следы классовых про­тиворечий³.

2. Модели социального партнерства

Социальное партнерство обусловлено взаимоот­ношениями партнеров в процессе преодоления воз­никающих противоречий и конфликтов в сфере труда и производства, экономических, социальных, политических интересов сторон. Особую значимость и   ценность   социальное   партнерство   приобретает как   эффективный   механизм   достижения   согласованного взаимодействия между классами, группами, слоями общества  и  властными  структурами. Чаще всего   эти   взаимоотношения   носят   политический характер.

Различные модели социального партнерства инте­ресуют общественную мысль России в настоящее вре­мя, в переходный период, больше, чем когда бы то ни было, как в теоретическом, так и в практическом пла­не. Наше социальное мышление слишком долго было сковано штампами и догмами, не допускавшими дру­гих представлений возможного общественного раз­вития с благоприятными условиями для человека, высоким уровнем и качеством жизни, правовой и со­циальной защищенностью — этими важными слагае­мыми социального партнерства.

Социальное партнерство — этот многоплановый общественный феномен — связано не только с много­вариантностью форм общественного устройства, но и с определенными этапами развития, в частности рабочего движения, его зрелостью. Эти процессы от­ражают не только реакцию господствующих классов на «социальный вызов» масс, но и новые закономер­ности в развитии современной цивилизации.

Современное социальное партнерство — это:

— новый тип мышления, социальной психологии, в центре которых стоит человек, общечеловеческие ценности;

— реально складывающаяся и сложившаяся систе­ма отношений между классами, социальными группа­ми и слоями, в которой приоритет принадлежит об­щенациональному согласию, недопущению того, что­бы разные социальные группы общества истощали себя во взаимной борьбе;

— способ, форма общежития людей, позволяющие разрешать возникшие между людьми противоречия, реализовывать и отстаивать их специфические инте­ресы не на путях разрушающего противостояния, а при помощи созидательного консенсуса, взаимного учета интересов, поиска и нахождения цивилизован­ных методов их реализации;

— важнейшее направление социальной политики государства;

— совокупность органов, организаций, создавае­мых из представителей работников наемного труда, работодателей и государства для регулирования со­циально-трудовых отношений.

Социальное партнерство — это взаимообусловлен­ность, взаимоувязка интересов различных групп со­циально разделенного общества в целях достижения политической стабильности. Как общественное явле­ние социальное партнерство тесно связано с осуще­ствлением власти.

В этой связи в современных условиях возникла необходимость в корне пересмотреть саму филосо­фию власти, перейти от власти как гегемонии к власти как партнерству. Речь идет о сотрудничестве людей, имеющих разные интересы и строящих свои отно­шения на принципах взаимности на межличностном, межгрупповом, межгосударственном уровнях. В этом случае для всех партнеров расширяется поле взаимно­го хозяйствования, усиливается совместная власть над обстоятельствами.

Социальное партнерство в современном варианте начало свое становление в Западной Европе во второй половине 60-х годов нынешнего столетия, когда западноевропейские страны поразил тяжелый экономический кризис, который затронул не только мелкие и средние предприятия, но и крупные концер­ны. Кризис проявился в росте цен, остро поставил проблему безработицы. Начали широко применяться сокращенная рабочая неделя, вводиться так называ­емые праздничные смены. Резко снизилась в связи с этим заработная плата. Сократились государствен­ные расходы на социальные нужды. Борьба трудя­щихся в защиту своих интересов обострилась, вызы­вая тревогу крупного капитала и объективную не­обходимость менять стратегию и тактику сотруд­ничества.

Современная идея социального партнерства на За­паде совпадает по своему содержанию с идеей клас­сового сотрудничества и воплощает мысль о возмож­ном бесконфликтном развитии отношений между тру­дом и капиталом. Социальное партнерство — не только идеологическая доктрина, но и определенная политика современного капитала. Эта политика проводится на различных уровнях: во взаимоотношениях между работодателем и отдельными трудящимися, между предпринимательскими и профсоюзными ор­ганизациями на микроуровне, политическими пар­тиями, профсоюзами и государством, предпринима­тельскими и профессиональными союзами и прави­тельством на макроуровне.

Действенная, эффективная политика социального партнерства, на каком бы уровне она ни проводилась, не означает, однако, стремления работодателя к раз­делению своих функций и прерогатив с трудящимися, но объективно ведет к приобщению работополучателей через своих представителей, главным образом че­рез профсоюзы, к руководству экономикой и государством в целом.

Эволюция социального партнерства в последнее десятилетие демонстрируется в процессе приспособления данной доктрины к новым условиям развития общества с рыночной экономикой от социальных партнерских отношений через «классовый» и «со­циальный» мир, «активное» и «солидарное» общество к «конфронтирующему партнерству». Характерно стремление усовершенствовать идеологию и полити­ку социального партнерства, дополнив ее новыми теориями и доктринами, делающими упор на из­менение социально-классовой структуры, повышение политической активности трудящихся, формирова­ние нового мировоззрения и осознание личности в рамках рыночных отношений. Примером этому может служить концепция «активного общества» Р. Дарендорфа.

Теория «активного общества» выступает актуализа­цией современных идей социального партнерства, гармонии интересов труда и капитала. Метод полити­ческих реформ в этой теории является главным. Он дополняется «активизацией» масс с целью «обновле­ния», «оживления», «модернизации» общественной системы путем реформистской деятельности. Отказ от классовой борьбы в пользу социального партнерства, «классового мира» служит одним из главных условий решения социальных проблем. По замыслу создателей, концепция «активного общества» должна создать решающее влияние на сознание масс, заставить их путем «социальной активности» на практике осуществлять политику социального партнерства.

Идеологи новых теорий социального партнерства не отрицают факта острых социальных конфликтов. По мнению Р. Дарендорфа, социальная жизнь в целом есть конфликт, поскольку она связана с эволюцией⁴. Именно конфликт, по Дарендорфу, составляет твор­ческое ядро общественной жизни. Каждый социаль­ный конфликт есть вызов, требующий рационального регулирования во всех сферах общественной жизни и установления контроля над общественными явле­ниями.

Одновременно с этим идеологи новых доктрин считают, что наступила «новая эра» развития об­щества, которая характеризуется тем, что социальные конфликты предшествующего, «индустриального об­щества» якобы утрачивают свою остроту, и общество становится стабильным и устойчивым. Так, Р. Дарендорф считает, что классовый конфликт ранее доминировал на политической сцене. Он был движу­щей силой развития. В настоящее время, по его мне­нию, остались только следы этого конфликта, но в целом движущая сила конфликта, кажется, исчер­пана. Движущей силой становится проявление поли­тики индустриального мира, обусловленной социаль­но-демократическим единством.

Утверждение о том, что в современном обществе реже возникают конфликты, исчезают антагонизмы, уравниваются социально-экономические интересы труда и капитала, является еще одним отличительным моментом концепции «активного общества». По Дарендорфу, сегодня, как никогда, происходит активное растворение границ, определяющих принадлежность индивида к тому или иному классу. Эта принадлеж­ность якобы исчезает.

Таким образом, концепция «активного общества» представляет собой модернизированный вариант кон­цепции «социального партнерства», создающий мне­ние о возможности решения социально-политических конфликтов не революционным путем, а исключи­тельно путем реформирования.

На мирное урегулирование социальных конфлик­тов направлена и концепция «солидарного общества». Она получила распространение в 70-е годы и заме­нила собой на некоторое время понятие «социальное партнерство». К примеру, в общей политико-эконо­мической программе СДПГ на 1976—1985 гг. содер­жалось требование социального мира, что подразу­мевало разрешение социальных конфликтов на ос­нове солидарности как основном принципе западногерманского общества, в котором нет антагонистических противоречий между трудом и капи­талом.

Подобные взгляды нашли отражение и в теории так называемого «конфронтирующего партнерства». Та­кое партнерство, по мнению некоторых западных по­литологов, не теряет из виду общее, не избегает конфликтов, но стремится к сбалансированию интересов и превращает общественную интеграцию в свободный строй с рыночным хозяйством.

Идеология и политика социального партнерства в различных современных модификациях ставит в первую очередь задачи ослабления противоречий между трудом и капиталом, согласовывая интересы наемных работников и предпринимателей, добиваясь на этой основе достижения социального мира и поли­тической стабильности в обществе.

В 80-е годы технический прогресс, приведший к пе­ременам в структуре рабочего класса, изменил его положение на производстве, покончил с отчуждением, создал социальную симметрию. С этим вряд ли можно согласиться и в наше время. Безусловно, НТП привел к определенному культурному прогрессу, сделав рабо­чий класс более образованным, изменил его положе­ние в обществе. В результате выпуска мелких акций и инвестиционных бумаг произошло некоторое рас­пыление собственности, сделав некоторую часть рабо­чих в определенной мере «партнером» предпринима­телей. В целом это не привело к интеграции рабочего класса в индустриальное общество настолько, чтобы можно было говорить о снятии острых противоречий между трудом и капиталом и о бесконфликтном в этом плане обществе. Безусловно, в пропаганде «справедли­вости», «гуманности», «демократизма» социального партнерства все участники партнерских отношений стремятся добиться укрепления своих властных пол­номочий, бесперебойного, бесконфликтного, политически стабильного функционирования общественной системы.

В определенной мере к партнерству социальному можно отнести партнерство политическое, имея в ви­ду, что многие политические институты относятся к социальным структурам (политические партии, профсоюзы, депутатские объединения и т. д.).

Партнерство политическое — это вид отношений между политическими институтами, общественными организациями и движениями, их лидерами. Цель та­кого партнерства состоит в учете, согласовании и ре­ализации интересов различных субъектов политики. В качестве партнеров могут выступать однородные участники политической жизни (например, партии, движения, группы интересов и их лидеры) и разно­родные (государство и политические организации; го­сударство и группы давления; блоки, союзы, коалиции и др.).

Содержание, формы и методы политического парт­нерства зависят от национальной специфики, характера политической обстановки, политических отношений в обществе, политических традиций, интересов парт­неров, их готовности участвовать в диалоге, идти на компромиссы по вопросам, представляющим общий интерес. Политическое партнерство строится на сле­дующих основных принципах: а) равноправие сторон; б) добровольность принятия обязательств; в) ответ­ственность за исполнение обязательств; г) соблюдение норм законодательства; д) свобода обсуждения проб­лем, представляющих взаимный интерес; е) уважение позиций, точек зрения партнеров и др.

Среди многообразных форм политического парт­нерства наиболее распространенными являются пе­реговоры, консультации, «круглые столы», соглаше­ния, деятельность экспертных групп по разработке законопроектов, других политических решений и проч. Как правило, политическое партнерство ос­новывается на договоре сторон. Договор определяет согласованные позиции по основным вопросам по­литической жизни и совместные действия участни­ков по его исполнению; содержит обязательства сто­рон, процедуры разрешения разногласий, ответствен­ность партнеров, механизм реализации. Характер партнерских взаимоотношений определяют потреб­ности, интересы и цели сторон. В зависимости от этого политическое партнерство может быть направ­лено либо на прогрессивное, либо на деструктивное развитие политических процессов. Поэтому принципиально важным является соблюдение партнерами правовых норм, строгое следование закону в своей деятельности. Таким образом, политическое партнер­ство требует прагматизма в мышлении и действиях. Это становится возможным при использовании та­ких, в частности, методов партнерства, как диалог (полилог), консенсус. Консенсусное согласие предполагает поиск взаимоприемлемого решения спор­ных вопросов путем учета преференций от первой до последней.

Степень результативности политического партнер­ства во многом зависит от заинтересованности сторон в сотрудничестве, взаимодействии и кооперации уси­лий, в их способности и стремлении идти на опреде­ленные уступки, компромиссы. Эффективное полити­ческое партнерство требует обстановки гласности, строгого соблюдения прав и свобод. Это возлагает серьезную ответственность на законодательные, ис­полнительные, судебные органы власти.

Особую роль в политическом партнерстве играют политические лидеры. От уровня их компетенции, зрелости, ответственности, умения вести конструк­тивный диалог, ставить общественные, государствен­ные интересы выше собственных политических при­страстий во многом зависит направленность полити­ческого партнерства. Партнерами в политической сфере выступают также национальные государства как суверенные субъекты международного права, ООН и ее специализированные организации и учреж­дения (ЮНЕСКО, ЮНЕП, ЮНИДО, МАГАТЭ, ВТО, МОТ, ВОЗ, MOM и др.). Политическое партнерство между ними осуществляется на временной или посто­янной основе. Цель такого партнерства состоит в под­держании мира, стабильности, в развитии международного сотрудничества, всей системы международных отношений.

Во многих странах идеология и политика социального партнерства получила юридическое закрепление главным образом через нормы трудового права. Произошла институционализация социального партнерства как на национальном, так и на региональном и международном уровнях.

С точки зрения развития теории социального партнерства интересен анализ одного из вариантов управления и контроля за общественными процессами, именуемого «фордизмом». Массовое производство для массового потребления — таков коротко лозунг круп­нейшего американского предпринимателя, давшего название одной из наиболее распространенных на Западе социальных концепций. Фордизм предполагает наличие трех основ политической и экономической власти в обществе: организованной рабочей силы в форме профессиональных союзов, организованного капитала в форме предпринимательских ассоциаций и государства, приверженного курсу на «всеобщее благосостояние». Следующими элементами единого организма служат социальные регуляторы, такие, как программы помощи малоимущим, система коллектив­ных трудовых соглашений, пенсионное обеспечение, медицинское обслуживание, подготовка кадров.

Если в плане политическом фордизм означает компромисс между главными социальными силами, то в экономическом он базируется на тесной взаимосвя­зи увеличения производительности труда и роста заработной платы. Будучи смесью идей социал-демокра­тии и кейнсианства, фордизм породил в массовом масштабе веру в реальность всеобщего благосостоя­ния, неограниченные возможности экономического роста и социальный эгалитаризм. Однако фордизм, по мнению специалистов, не способствовал ни преодо­лению кризиса концепции «государства всеобщего благосостояния», ни эффективному экспорту этой идеи в другие страны.

В контексте теоретических аспектов социального» партнерства правомерно кратко рассмотреть концеп­цию корпоративизма. Под ней понимается совокупность принципов организации общества на основе оптимального сочетания интересов крупнейших со­циальных сил: политической элиты, армии, церкви, деловых кругов, профсоюзов, групп интересов, молодежных, женских организаций и др.

Корпоративизм — это составляющая социально-по­литического процесса. Он предполагает тесное координирование в рамках соответствующих институтов усилий официальных органов власти с ведущими си­лами, имеющими конституированные социальные ин­тересы. Устранение корпоративной структуры в при­нятии решений ведет, следовательно, к непосредственному вмешательству государства в автономные от него сферы жизни.

Корпоративизм в западной политологии рассмат­ривается как система посредничества в установлении баланса интересов в обществе, включая как горизон­тальные, так и вертикальные механизмы. Можно с пол­ным основанием сказать, что российское социальное партнерство имеет с корпоративизмом в данной интерпретации не только чисто внешнее, но и прин­ципиальное сходство. Во-первых, как корпоративизм, так и социальное партнерство предполагают взаимо­действие групп интересов при координирующей роли государства. Во-вторых, обе концепции предполагают деятельность институтов, обеспечивающих баланс ин­тересов в обществе в целях социальной и полити­ческой стабильности.

Если говорить о принципиальных различиях, то они заключаются не в концепциях, а в условиях, в ко­торых идет становление социального партнерства. Де­мократические преобразования за рубежом сопро­вождались не катастрофическим падением роли госу­дарства и повышением автономии различных регионов единого социального пространства, а сохра­нением надлежащего уровня централизованного госу­дарственного воздействия на ключевые сферы Эконо­мики и политики. Практика восточноевропейских стран и России, переживающих период социально-экономического и политического реформирования, показывает, что политическая стабильность впрямую зависит от способности государства координировать, регулировать сложнейшие процессы общественного развития.

Если говорить о России, то утрата государствен­ными институтами своей дееспособности по всем направлениям констатируется как исследователями, так и практиками. Моделируя возможное развитие событий, отечественные и западные политологи сво­дят его к дилемме: либо страна будет ввергнута в пучину гражданской войны, либо сработает механизм общественного согласия, общественного кон­сенсуса.

Анализ международного опыта показывает, что со­стояние социального партнерства соответствует уров­ню развития всех сфер общественной жизни.

В сфере экономики такой основой служат:

— многообразие форм собственности при доми­нирующей роли, незыблемости и неприкосновен­ности частной собственности;

— современное состояние производительных сил, базирующихся на передовой технологии;

— насыщение рынка товарами и услугами;

— участие наемных работников в делах фирмы, в распределении доходов через акции и другие цен­ные бумаги.

Партнерские отношения в обществе возможны лишь при условии социальной ориентации рыночной экономики, когда «бал правит» не жажда прибыли лю­бой ценой, а удовлетворение потребностей общества, обеспечение высокого уровня благосостояния его чле­нов. Другими словами, должен быть достигнут такой

уровень жизни, при котором большинству людей бы­ло бы что терять в случае резкого обострения со­циально-политической ситуации, угрозы социального взрыва.

В социальной сфере базой партнерских отноше­нии служит такое состояние общества, которое приня­то называть гражданским. При таком состоянии чело­век, его благополучие, социальный комфорт являются главными критериями общественного развития. Госу­дарство не стоит над обществом, а служит ему. При всей внешней размытости структуры классы, социаль­ные слои (страты), группы достаточно четко опреде­ляют свои интересы, место и роль в системе обще­ственного производства, в размере доходов, управле­нии общественными делами.

Создан и эффективно действует правовой меха­низм, регулирующий социальные, и в первую очередь социально-трудовые, отношения. Взаимодействие в звене «работодатель — работополучатель» осуществляется чаще всего напрямую, минуя государственные органы. Государственное (судебное, административ­ное) регулирование включается лишь в случаях, когда стороны оказываются неспособными решить возникшие проблемы своих отношений.

Политическую основу социального партнерства представляют развитые формы демократии. Диктатор­ские или авторитарные режимы по определению не могут обеспечивать партнерских отношений.

При демократических формах правления деклари­руются и гарантируются основные права и свободы личности в соответствии с международными нормами. Государство носит правовой характер, четко и строго, определены сферы его компетенции, характер воздей­ствия на жизнь общества, личности. Оно призвано устанавливать «правила игры» для партнеров, контро­лировать их выполнение.

Система социального партнерства предполагает общественно-политическое самоопределение классов, групп и слоев, свободу создания и деятельности ор­ганизаций (политических партий, движений, профсо­юзов и т. д.), выражающих или представляющих их интересы. При этом в структуре отношений партнер­ства политический аспект хотя и присутствует, но приоритетным все же остается аспект социальный.

Духовный, социально-психологический аспект от­ношений партнерства состоит в том, что в массовом сознании, психологии общества доминирующую роль занимает образ не «классового врага», а заботливого хозяина, вникающего в нужды своих работников, оказывающего им помощь. В повседневной жизни, че­рез средства массовой информации активно прово­дится мысль о том, что личное благополучие каждого зависит от успеха фирмы. Создана система, стимули­рующая сотрудников к такому участию в делах, кото­рое вело бы к процветанию организации.

Не последнюю роль в развитии партнерства непо­средственно на уровне предприятия, фирмы, органи­зации играет система человеческих отношений, ее гу­манизация.

Совокупное действие указанных факторов социаль­ного партнерства придает обществу в развитых стра­нах качественно новое состояние, характеризуемое прежде всего социальной устойчивостью, обществен­но-политической стабильностью. Партнерские отно­шения не избавляют общество от острых и сложней­ших проблем, но являются одним из путей их раз­решения.

Переход от социально-политического противосто­яния к партнерству должен рассматриваться с двух позиций. С одной стороны, это одна из стратегиче­ских целей осуществляемых в России реформ, их важ­нейший конечный результат. С другой стороны, фор­мирование, утверждение партнерских отношений представляется как необходимое условие успешного осуществления реформ.

Теория социального партнерства тесно связана с теорией самодвижения современных обществ. Кон­центрация внимания на переломных этапах обще­ственного развития дает возможность отталкиваться от двух взаимосвязанных принципов необходимости регулирования общественного развития. Во-первых, экономические, политические и социальные процес­сы на нынешнем этапе невозможны без соответствую­щего контроля со стороны государственных институ­тов. Во-вторых, позитивные для гражданского обще­ства процессы неосуществимы без «аккумуляции» социальных структур, способных обеспечить созда­ние «государства всеобщего благоденствия».

Во многих странах идеология и политика социаль­ного партнерства получила юридическое закрепле­ние главным образом через нормы трудового права. Как социальное явление социальное партнерство возникло во второй половине XIX в., когда в резуль­тате развития индустриализации произошел рост армии наемных работников, обострились классовые противоречия в буржуазном обществе. В этот период в ряде стран мира возникают политические партии, рабочие клубы, группы интересов (давления), про­фессиональные и депутатские объединения. Наряду с радикальнейшими течениями в Европе (типа пар­тии большевиков в России), которые в начале XX в. призывали к революционной смене буржуазного строя, формируются и партии мира, разделяющие позицию, изложенную в энциклике Папы Римского Льва XIII «Рерум Новарум» (1891). В ней понтифик призвал рабочих не применять насилия, не стремить­ся к свержению существующего социального порядка и политических режимов, а направлять энергию в сторону социального партнерства, обеспечиваю­щего эволюционное, а не революционное развитие общества.

Серьезное влияние на активизацию разработок тео­рии и практики социального партнерства на Западе оказали победа Великой Октябрьской революции и строительство социализма в СССР. Чтобы исключить возможность повторения того, что произошло в Рос­сии, Запад вынужден был менять стратегию и тактику отношений между трудом и капиталом, вырабатывать согласованную, взаимоприемлемую линию поведения государства, предпринимателей и представителей на­емных работников. Для разрешения возникающих противоречий пришлось создавать специальные ор­ганизации как в самих промышленно развитых стра­нах, так и на международной арене. Ими стали про­фессиональные союзы, объединения работодателей, их организации. Одной из таких организаций стала активно функционирующая с1919 г. Международная организация труда (МОТ).

Однако международные организации, как бы ни была эффективна их деятельность, все же являются внешним фактором, влияние которого всегда ограни­чено. Главным фактором возникновения отношений социального партнерства в стране является внутрен­ний, отражающий реальные изменения, происходя­щие в первую очередь в сфере производства.

Мощный толчок к становлению социального парт­нерства дала научно-техническая революция. С одной стороны, в результате НТР общество получило новые возможности для удовлетворения жизненных потреб­ностей различных слоев населения. С другой — в усло­виях исключительно высоких требований, предъяв­ляемых НТР к качеству рабочей силы, большую важность приобрела социально-психологическая состав­ляющая отношений между участниками производ­ственного процесса, необходимость гуманизации этих отношений.

Растущие масштабы внедрения в производство и обслуживание результатов научно-технической ре­волюции существенно повышали спрос на высококва­лифицированный труд. Подготовка же и рациональ­ное использование высококвалифицированных кад­ров потребовали и принципиально иных отношений между работодателями и наемными работниками, складывающихся в процессе их взаимодействия. Эти­ми отношениями призваны были стать социальное партнерство и сотрудничество, дающие заметные экономические и социально-психологические выиг­рыши и тем, и другим, а в конечном счете и всему обществу.

Именно в силу названных причин взаимодействие между разными элементами социальной структуры (классы, социальные группы, слои) в развитых странах строится сегодня все в большей мере на основе социального партнерства, а не конфронтационного противостояния. Практика индустриально развитых стран показала, что система социального партнерства и его механизмы в современных условиях дают воз­можность решать спорные вопросы не путем забасто­вок или выступлений на баррикадах, а за столом пере­говоров, путем взаимного согласия, уравновешивания интересов разных социальных групп населения вмес­то их противопоставления. Партнерство различных социально-политических сил предусматривает ра­зумный компромисс вместо конфронтации, ведущей к безысходности, согласие вместо односторонних действий, терпимость вместо радикализма, эволюцию вместо революции. Оно играет стабилизирующую роль, способствует социальной устойчивости, экономической и политической стабильности.

Достижением сегодняшнего дня является осозна­ние того факта, что в широком понимании именно партнерство как баланс интересов, достигаемый сто­ронами социального взаимодействия на основе компромисса, является наиболее действенным усло­вием для достижения в обществе социальной и по­литической стабильности, экономического благопо­лучия.

3. Социальное партнерство в России

Модели социального партнерства, активными сто­ронниками которого являются Австрия, Германия, Швейцария, скандинавские страны, правительства, профсоюзы и предприниматели (работодатели), несут на себе отпечаток национальной специфики, соот­ветствуют политическим и экономическим условиям различных государств, отражают их исторические, культурные традиции. В России, в условиях выбора пути развития, поиска ответа на вопросы о власти, собственности переход от социальной и политической конфронтации и противостояния к социаль­ному партнерству — это одна из стратегических целей проводимых реформ, их важнейший результат. В то же время — это необходимое условие успешного осуществления самих реформ.

Разрешение коллективного трудового спора (конфликта)

РОССИЙСКАЯ ТРЕХСТОРОННЯЯ КОМИССИЯ ПО РЕГУЛИРОВАНИЮ СОЦИАЛЬНО-ТРУДОВЫХ ОТНОШЕНИЙ

Россия только начала свой путь к рынку, который оказался для нее крайне противоречивым и мучитель­ным. Тяжелое наследие прошлого, масштабность и сложность проводимых реформ, допущенные на на­чальном этапе крупные ошибки стали причинами глубочайшего кризиса, охватившего все сферы рос­сийского общества. Преодоление этого кризиса с на­стоятельной необходимостью ставит вопрос о форми­ровании общенационального согласия, установлении партнерских отношений между различными обще­ственными силами. Этой нарождающейся тенденции, выступающей пока как историческая необходимость, предстоит преодолеть социальное, политическое про­тивостояние. Оно носит объективный характер. Рос­сия в очередной раз находится на крутом историческом переломе. Вновь в повестку дня поставлены воп­росы о выборе пути развития, о власти, о собствен­ности. История учит, что всякий раз, когда эти воп­росы вставали перед обществом, оно оказывалось рас­колотым. Ожидание, что раскол будет легко преодолен, а на смену ему придет согласие и партнер­ство, как показали события, не оправдалось.

Сложившаяся ситуация побуждает государственные и общественные структуры, политиков и ученых искать пути и способы преодоления кризисных явлений, добиваться присущими им формами и методами интеграции и политической стабилизации российского общества через установление паритетных, партнер­ских отношений.

Партнерским отношениям в социально-полити­ческой жизни общества предшествует формирование субъектов партнерства через лигитимно складываю­щуюся многопартийность, взаимодействие организа­ций и формирование внутри объединений, ассоциа­ций, блоков, коалиций различных общественных, предпринимательских структур с их многообразными интересами и взглядами, концепциями и программа­ми, установками и позициями.

Между тем деятельность субъектов партнерских от­ношений, несмотря на декларируемые терпимость к чужому мнению и уважение иной гражданской пози­ции во взаимоотношениях друг с другом, во многом; затруднена остротой возникающих разногласий. Само существование больших групп населения с разными интересами в обществе и на производстве уже пред­полагает определенные противоречия между ними. За­частую эти противоречия вызываются полярными подходами к решению насущных проблем, конфронтационными заявлениями лидеров и диаметрально противоположными акциями общественных объеди­нений. Нередко верх берут политические амбиции, неумение и нежелание понять другую точку зрения. Во многом это происходит из-за отсутствия навыков по­литического диалога, политической культуры. Все это сдерживает эффективное формирование деловых партнерских отношений, препятствует достижению согласованных совместных действий, обусловливает усиление конфронтации, не способствует стабилиза­ции обстановки в стране. В сегодняшней сложной российской ситуации требуется добрая воля, конструктивные встречные усилия всех социальных парт­неров в. обществе, их энергичные действия, направ­ленные на решение жизненно важных проблем, затра­гивающих интересы больших групп населения.

Процесс создания механизма социального парт­нерства в России связывается с началом экономиче­ских реформ. В конце 1991 — начале 1992 гг. прошли первые консультации представителей новых, еще только нарождавшихся профсоюзных объединений (Федерации независимых профсоюзов России, Соцпрофа и др.), объединений работодателей (Российско­го союза промышленников и предпринимателей, Кон­гресса российских деловых кругов и др.), правитель­ства Российской Федерации по вопросу выработки в условиях начинающихся реформ механизма регулирования социально-трудовых отношений как одного из основных направлений социального партнерства. В ноябре1991 г. был издан Указ Президента Россий­ской Федерации «О социальном партнерстве и разрешении трудовых споров (конфликтов)». В соот­ветствии с Указом, а также Постановлением Прави­тельства РФ в1992 г. начала работу Российская трехсторонняя комиссия (РТК) по регулированию со­циально-трудовых отношений, призванная, по замыс­лу ее создателей, воплощать в жизнь идею социаль­ного партнерства.

Сложность становления механизмов социального партнерства определяется в России утратой государ­ственными органами способности эффективно коор­динировать процессы общественного развития, дезорганизацией и разобщенностью других субъектов со­циального партнерства — профсоюзов и предпри­нимателей (работодателей), глубокой поляризацией российского общества, отсутствием в стране теорети­ческой и социально-психологической подготовлен­ности к восприятию социального партнерства как об­щественно-экономического феномена.

Партнерство в нашей стране предполагает взаимо­действие групп интересов при координирующей роли государства. Наконец, мы постоянно расширяем сис­тему институтов, призванных обеспечить баланс ин­тересов в обществе. Среди них, например, Обществен­ная палата. Конституционное совещание и т. д.

Если говорить о принципиальных различиях, то они заключаются не в концепциях, не в формах и ме­тодах, а в условиях, в которых идет становление со­циального партнерства. Демократические преобразо­вания за рубежом сопровождались не катастрофиче­ским падением роли государства и повышением автономии различных регионов единого социального пространства, а сохранением надлежащего уровня централизованного государственного воздействия на ключевые сферы экономики и политики. Практика восточноевропейских стран и России, переживающих этап социально-экономического и политического ре­формирования, показывает, что уровень развития партнерских отношений различных социально-экономических и общественно-политических структур непосредственно зависит от способности государства координировать и регулировать важнейшие процессы общественной жизни.

¹ Кропоткин П. А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. М., 1990. С. 11.

² См.: Сартори Дж. Управляемая демократия и управляющая демократия // Мир политики. М., 1992. С. 125.

³ См.: Дарендорф Р. Конфликт и сотрудничество // Политология вчера и сегодня. Вып.2. М, 1990. С. 143.

⁴ См. там же. С. 133—138, 142—146.

В условиях интенсивно протекающих обществен­ных трансформаций (реформ) от стабильности поли­тической системы (политической стабильности) зави­сит эффективность намеченных изменений во всех других сферах общественной жизнедеятельности. В этой связи приобретают особую актуальность, с од­ной стороны, разработка теоретико-методологического инструментария оценки реального состояния политической системы с точки зрения ее стабиль­ности и, с другой стороны, решение научно-практиче­ских задач, связанных с функционированием политической системы (в первую очередь полити­ческого режима), ее основных элементов, характером их взаимодействия с различными социальными груп­пами и институтами, а также выявление детерминирующих политическую стабильность факторов.

1. 1.      Сущность и показатели

политической стабильности                     

Несмотря на довольно частое употребление поня­тий «стабильность», «политическая стабильность», в научных трудах и публицистике их однозначного толкования пока не сложилось. Более того, до сих пор в отечественной социологической литературе пробле­ма политической стабильности почти не разрабатыва­лась. Она не нашла отражения и в ряде специализиро­ванных и энциклопедических словарей и лишь пред­ставлена в работе «Политология. Энциклопедический словарь». В отмечаемой работе она раскрывается так: «Политическая стабильность — система связей между различными политическими субъектами, для которой характерны определенная целостность и способность эффективно реализовывать возложенные на нее функ­ции (функциональность)»¹. Отмечая плодотворность постановки самой проблемы и ее трактовки, целесо­образно обратить внимание на следующее. В предло­женной трактовке политической стабильности не уч­тена свойственная ей динамичность, отсутствуют указания на условия и факторы как объективного, так и субъективного характера, от которых стабильность зависит. На наш взгляд, есть необходимость рассмот­реть более обстоятельно содержание и структуру это­го понятия.

В общетеоретическом плане близкими к понятию «стабильность» выступают такие категории, как «неиз­менность» и «устойчивость». Они характеризуют неко­торые специфические процессы, происходящие в различных сферах общественной жизнедеятельности. Так, неизменность подразумевает процесс, в котором в пределах определенных временных и простран­ственных интервалов состояние рассматриваемых объектов остается в основном одним и тем же. Устой­чивость определяет процессы с точки зрения их спо­собности удерживать изменения (колебания) в заданных (заранее известных) границах, в определенных параметрах, а также свидетельствует о способности системы восстанавливать нарушенное равновесие.

Устойчивость сама по себе не содержит указания на то или иное качество процесса или состояния. Устойчивым может быть и разрушительный процесс, и созидательный. Устойчивость не означает обяза­тельно неизменность, хотя и может включать ее как частный случай. Чаще устойчивость означает постоянство и предсказуемость изменений. И это сближает данную категорию с понятием «стабиль­ность». Но было бы неверным отождествлять эти категории.

«Стабильность» — категория более сложная, она включает комплексную оценку характера взаимодей­ствия (и возможных последствий) совокупности вза­имосвязанных и взаимовлияющих элементов. В оцен­ке стабильности политической системы важно со­поставить функционирование системы с ее реальными возможностями, формирующими «регу­лирующий» и «саморегулирующий» потенциал по­следней. Существует несколько различных видов возможностей системы:

— экстракционная (извлекающая) возможность, т. е. извлечение (мобилизация) материальных и люд­ских ресурсов (финансы, поддержка, привлечение та­лантов и т. д.);

— контролирующая, т. е. удержание под контролем поведения и деятельности различных социальных групп и институтов;

— дистрибутивная (распределительная) возмож­ность, т. е. размещение и распределение имеющихся в обществе ресурсов в соответствии с действительны­ми потребностями;

— реагирующая возможность, т. е. своевременный учет многообразных требований (вызовов), идущих от общества в целом или от отдельных групп;

— коммуникационная возможность, т. е., используя популярные в обществе идеи, лозунги, символы, спо­собность повышать эффективность взаимодействия всех элементов системы.

Обладающая значительными (масштабными) воз­можностями система может не только сохранить ста­бильность, но и стимулировать необходимые перемены. Равновесие между стабильностью и переменами и яв­ляется одним из важнейших показателей эффектив­ности политической системы².

Категорию «стабильность» правомерно применять для характеристики достаточно сложных систем, которые сохраняют свою идентификацию и функ­ционируют в условиях относительной нестабиль­ности. Стабильность всегда связана с внутренней логикой развития системы, с ее структурой и по­рядком взаимодействия ее составных частей, с па­раметрами и вектором их совместного движения и контролируемых изменений. Последние происходят в соответствии с природой (закономерностями) той или иной конкретной системы, т. е. носят «есте­ственный» для нее характер. При этом внешние возмущения и воздействия не способны ее сущест­венно изменить.

Таким образом, можно сделать вывод, что «стабиль­ность» как понятие может характеризовать лишь те процессы и явления, которым присущи изменения, причинно-следственные закономерности как линей­ного, так и вероятностного свойства. Это относится и к политической стабильности. Политическая сис­тема, которая в процессе своего функционирования нарушает рамки идентичности, т. е. вступает в проти­воречие с собственной природой, теряет стабиль­ность.

Показателем дестабилизации являются такие ре­зультаты функционирования политической системы, которые не ожидались и неприемлемы (нежелатель­ны). Оценки стабильности (нестабильности) зависят как от наличия соответствующей информации, так и от мировоззренческих и политических позиций участников политических процессов, субъектов поли­тической жизни и деятельности. Поэтому особую важ­ность приобретает разработка специальных процедур (показателей), позволяющих объективно оценить со­стояние политической системы и степень ее стабиль­ности.

При этом следует иметь в виду как минимум три аспекта. Первый — системный, включающий законо­мерности и тенденции целостного, комплексного раз­вития политической сферы общества, процессов, в ней происходящих в конкретное историческое время. Второй — когнитивный, основывающийся на нали­чии у функционирующего субъекта (субъектов) не­обходимой своевременной и достаточно полной ин­формации о событиях, явлениях и процессах, разви­вающихся на разных уровнях политического управления. Третий — функциональный, складываю­щийся из планов и программ субъектов политическо­го процесса и учитывающий возможные и реальные результаты политической деятельности.

Содержанием функционирования политической системы выступает политическая деятельность, име­ющая специфические особенности и сущностные черты. Прежде всего политическая деятельность имеет ярко выраженную целевую социальную направлен­ность. Каждый из ее субъектов (органы государствен­ной власти и управления, политические партии, движения, блоки и т. п.) имеет свои интересы, ре­ализация которых составляет смысл их участия в по­литической жизни. За каждым из них стоят определен­ные социальные (социально-демографические, на­циональные, профессиональные, поселенческие) группы.

Политическая система, способная сочетать разные интересы, прививать навыки к сотрудничеству и со­гласию, координировать групповую и корпоративную политическую деятельность, может быть отнесена к классу стабильных политических систем.

Политическая деятельность неразрывно связана с проблемой власти и характером ее функциониро­вания. Власть может быть поддержана широкими мас­сами и различными объединениями граждан, а может вызывать и неприятие ее. Поддержка может быть, во-первых, так называемой «ситуационной», которая опи­рается на оценку обществом конкретных решений, принимаемых государственными органами, проводимого государством политического курса, публичных заявлений, конкретных политических действий, лич­ностных качеств политических лидеров. Во-вторых, — диффузной, распространяющейся прежде всего на по­литический режим, воплощающий в себе наиболее характерные черты взаимоотношения общества и го­сударства. Она представляет собой своеобразную совокупность положительных оценок и мнений, которая помогает обществу принимать (или, как минимум, терпеть) действия властных структур в целом. Диффуз­ной поддержке свойствен ряд характерных черт, в частности, продолжительность протекания, тесная связь с процессами социализации и приобретением индивидуумами политического опыта, направлен­ность на оценку политического режима в целом, а не должностных лиц власти.

Важным компонентом диффузной поддержки вы­ступает доверие. Оно возникает в силу удовлетворен­ности разных групп населения деятельностью прежде всего властных структур, принимающих адекватные их социальным ожиданиям решения. Оно зависит так­же от положительной оценки норм и процедур, кото­рыми руководствуются политические лидеры. Иными словами — правилами политической игры, формирую­щимися в рамках того или иного политического сооб­щества, политической системы в целом.

Поддержка политического режима осуществляется на двух уровнях: элитном и массовом. Основным фак­тором элитной поддержки выступает степень социаль­но-экономического развития, которая в конечном счете определяет объем ресурсов, подлежащих пере­распределению между различными объединениями людей. Поддержка властей массами состоит в приня­тии большинством населения ценностей (свобода слова, плюрализм мнений, независимость средств мас­совой информации и т. д.), на которые имплицитно или эксплицитно опирается конкретная политическая система социальных и политических норм (конститу­ционных, правовых, нравственных и т. д.), определяю­щих поведение политических лидеров и структур власти. К числу основных условий, влияющих на под­держку массами существующего режима, относятся долговременность и устойчивость демократических преобразований в обществе, степень участия государ­ства в управлении экономикой, социальная защищен­ность личности, национальное равноправие, постоян­ный рост уровня жизни разных групп населения, ре­альная безопасность личности.

Важное значение в политической деятельности приобретает учет диалектики объективного и субъек­тивного в любых политических процессах, участни­ками которых являются разные группы населения. Особенностью российского менталитета является персонализация политической жизни, означающая ориентацию россиян не столько на политические программы и партии, сколько на личности полити­ческих лидеров (государственных руководителей). От­сюда и критика последних воспринималась порою как критика политической системы в целом и, всячески преследовалась, а усиление личной власти не вызы­вало активного протеста. Выдающийся немецкий со­циолог Карл Манхейм отмечал, что современный за­падный «буржуазный интеллектуализм» «стремится исключить человека с его конкретными стремлениями из политической сферы и свести политическую дис­куссию к некоему общему сознанию, определяемому «естественным правом». Власть «естественного права» есть по существу власть закона, а не всевластие лич­ности, попавшей наверх. Что касается деятельности политических партий, то они тоже формировались вокруг личностей, обладающих, как правило, хариз­матическими свойствами»³.

Для рядового гражданина, как участвовавшего в по­литической жизни, так и активно не участвующего в ней, всегда было немаловажным чувство сообщности с лидером (или его непосредственным окружением). Оно давало ощущение устойчивости, особенно в усло­виях радикальных перемен. Инерционность полити­ческих симпатий активно эксплуатировали все политические лидеры, использовавшие свои «былые заслу­ги» при отсутствии новых. Следует согласиться с положением Р. Бендикса о том, что «существуют важ­ные узы между людьми, которые могут способствовать стабильности общества; действия каждого члена ориентированы на действия других, и все люди прида­ют особую ценность коллективным образованиям, в которых они участвуют»⁴.

Подобные «коллективные образования», как пра­вило, также ориентированы на того или иного лидера.

В оценке субъективных моментов политической деятельности важно учитывать следующие аспекты:

— политические позиции и политическую роль конкретных лидеров в настоящей и прошлых социаль­но-политических ситуациях;

— способность к критическому анализу социаль­ных реалий и своей роли в политической практике;

— способность выражать и отстаивать общенацио­нальные (групповые) интересы;

— ценностные ориентации, нравственные нормы, мотивы и установки политического участия.

Свобода политического выбора, давление группо­вых (корпоративных) интересов могут при известном стечении обстоятельств оказать решающее воздей­ствие на политическое поведение лидера, результатом которого может быть серьезное дестабилизирующее воздействие на всю политическую систему. Его мас­штабы и последствия в конечном счете будут опреде­ляться объективными предпосылками (условиями). Совпадение негативных субъективных и объективных предпосылок может привести политическую систему в состояние крайней нестабильности (кризиса) и даже саморазрушения. Нечто подобное произошло в1991 г. с СССР.

Возможна ситуация высокой негативной актив­ности определенных политических сил, использую­щих объективные предпосылки (условия) в своих по­литических целях, но выбирающих для этого неадек­ватные способы деятельности. Подобные воздействия на политическую систему (и через нее на все обще­ство) могут привести их к кратковременному успеху. Но в конечном счете возникает «эффект маятника», когда и общественные настроения, и политический процесс начинают дрейфовать в противоположную сторону, и силы эти терпят поражение. В качестве примера дестабилизирующего воздействия на полити­ческую ситуацию можно назвать действия ГКЧП в ав­густе1991 г.

Применение нелегитимных средств борьбы за ре­ализацию корпоративных интересов создает угрозу не только политической системе, но и всему обществу. Особенно опасна возможность развязывания гражданской войны или иных широкомасштабных насиль­ственных действий как сторонниками политического режима, так и его противниками. Результатом такого противоборства может стать политический перево­рот, ведущий к смене власти, к установлению нового политического режима. История знает множество примеров переворотов, осуществлявшихся чаще всего в условиях кризиса политической системы или в тота­литарных обществах, где механизм смены государственных лидеров либо вообще отсутствовал, либо оказывался неэффективным. Приход в результате переворота нового лидера, как правило, стабилизирует на определенное время политическую систему, но эта стабилизация носит кратковременный характер, если остаются неразрешенными породившие полити­ческую борьбу противоречия.

Политическая система не может быть стабильной, если власть предержащая элита свою основную дея­тельность и инициируемые ею нововведения подчи­няет только собственным интересам и игнорирует при этом интересы большинства. В этом случае «она может держаться только на силе, обмане, произволе, жестокостях и репрессиях»⁵. Ее субъективная деятель­ность вступает в противоречие с объективными по­требностями и природой общества, что приводит к накапливанию социального недовольства, ведет к политической напряженности и конфликтам.

Конфликты в функционировании политической системы играют неоднозначную роль. Их возник­новение является показателем определенного небла­гополучия или обострившегося противоречия. Но конфликты сами по себе не могут существенно повли­ять на стабильность политической системы, если последняя располагает механизмами их институционализации, локализации или разрешения. «Сказать, что непримиримые конфликты являются эндемиче­ской чертой общества, еще не значит заявить, что общество характеризуется постоянной нестабильностью»⁶.

Эти слова Р. Бендикса справедливы, хотя их с боль­шими оговорками можно отнести к межнациональ­ным конфликтам, которые трудно поддаются какой бы то ни было трансформации и последствия которых бывают наиболее разрушительными. Это объясняется во многом тем, что причины, их вызывающие, носят, как правило, комплексный характер. Среди них «су­ществующая или вновь возникающая социальная дифференциация по этническим границам, неравный до­ступ к власти и ресурсам, правовая и культурная дис­криминация, пропаганда ксенофобии и негативных стереотипов»⁷. Возникающее на такой основе меж­этническое соперничество может приобретать жест­кие формы и продолжаться годами (а то и десятилетиями),  раскачивая устои  политической  системы общества.

Таким образом, наличие действительных механиз­мов быстрого обнаружения, предотвращения и раз­решения конфликтов остается необходимым услови­ем эффективного функционирования политической системы и показателем ее стабильности.

Политическая система, будучи открытой, испы­тывает не только внутренние, но и внешние воз­действия, способные вызвать в определенных усло­виях ее дестабилизацию. Важнейшим показателем стабильности политической системы служит ее спо­собность нейтрализовать негативные воздействия извне.

Основными формами осуществления последней яв­ляются подрывная деятельность, осуществляемая спе­циальными службами и организациями, экономиче­ская блокада, политическое давление, шантаж, угроза силой и т. п. Адекватное и своевременное реагирова­ние на такие воздействия извне позволяет защитить собственные национальные интересы государства, добиться благоприятных условий для их реализации. Не­гативное воздействие извне на политическую систему может и не носить целенаправленного характера, а быть следствием общих планетарных трудностей и нерешенных проблем.

Вместе с тем воздействия извне могут иметь и пози­тивный для политической системы характер, если проводимая государством внешняя политика не про­тиворечит интересам мирового сообщества. Народы заинтересованы в последовательном осуществлении демократизации, гуманизации и демилитаризации ми­ровой политики, в разработке мер, обеспечивающих выживание человечества в условиях кризиса совре­менного общества и резкого ухудшения качества при­родных факторов. Учет этих глобальных потребно­стей в политической практике вызывает одобрение и поддержку других стран мирового сообщества, что укрепляет позиции и авторитет государства, его лиде­ров в общественном мнении как за рубежом, так и внутри страны.

Функционирование политической системы, обра­щенное вовне, адекватное актуальным потребностям развития мирового сообщества, делает ее более эффективной и придает ей дополнительный импульс стабильности, а значит, и безопасность стране, с кото­рой последняя связана теснейшим образом.

2. Детерминанты политической стабильности

 и ее классификация

Успешное решение сложных задач реформирова­ния российского общества в значительной степени зависит от его политической стабильности. Вместе с тем воздействие общества на нее будет тем эффективнее, чем обстоятельнее в общественном созна­нии будут представлены научные взгляды на сущность политической стабильности, детерминирующие ее факторы.

В социологической литературе до сих пор не представлена в развернутом виде проблема клас­сификации политической стабильности. Между тем в этом существует настоятельная потребность. Науч­ная классификация политической стабильности, во-первых, создает основы для конкретного исследова­ния ее субъектов, видов, состояний в условиях как современного развития общества, так и прогнозиро­вания тенденций его развития. Во-вторых, обеспечи­вает руководителей различного уровня государствен­ных и политических структур методами воздействия на основные сферы жизнедеятельности общества с целью их оптимизации, помогает выработке меха­низма снятия социальных угроз. В-третьих, способст­вует эффективной внешнеполитической деятельности государства, побуждает его руководителей находить инновационные методы и средства в международных отношениях, учитывать геополитические интересы России.

Классификация политической стабильности может быть проведена по различным основаниям. Исходя из сложности и специфики содержания проблемы, предложим следующую классификацию. Полити­ческая стабильность по сферам воздействия может быть разделена на внутреннюю и внешнюю. Внутрен­няя сфера является условием успешного осуществления реформ, направленных на качественную транс­формацию российского общества и проведение по­литики в целях достижения гражданского мира и согласия, установления социального порядка. Достижение политической стабильности в российском обществе предполагает снижение политической на­пряженности в отношениях между различными по­литическими партиями (объединениями) и социаль­ными группами людей, интересы которых они призваны выражать. Снятие напряженности и достижение на основе компромисса обществен­ного согласия способны создать устойчивые пред­посылки для поэтапного реформирования россий­ского общества без серьезных политических потрясений.

Внешняя сфера политической стабильности Рос­сии включает две стороны: политическую и военно-политическую, реализуемые по мере развертывания сотрудничества между различными государствами в отстаивании мира и предотвращении вооруженных конфликтов. При этом ведущую роль играет полити­ческая сторона. Она проявляется в таких содержатель­ных аспектах, как создание при активном участии Рос­сии всеобъемлющей системы международной без­опасности; поэтапное сокращение ядерного оружия; реализация в практике международных отношений принципов мирного сосуществования государств; по­вышение международно-правовой роли ООН и ее ко­митетов в стабилизации межгосударственных отноше­ний; принятие и осуществление в первую очередь ядерными государствами действительно оборонитель­ных военных доктрин.

Современная ситуация характеризуется тем, что со­хранение политической стабильности России не ис­ключает использования военной силы, хотя это, ко­нечно, не является желательным по своим последстви­ям: разрушение городов и поселков, гибель гражданского населения, экологические нарушения и т. д. Однако в ряде случаев применять военную силу Россию вынуждает необходимость защиты ее государ­ственных границ, геополитических интересов, а также борьба с терроризмом.

Политическая стабильность, различаясь по спосо­бам достижения, может быть демократической и авто­ритарной. Демократическая стабильность, исходя из гуманистических и нравственных средств достижения, характеризуется отсутствием социальных потрясений в обществе (гражданской войны, вооруженных конфликтов, национальных столкновений, экономи­ческих кризисов и др.), благоприятными условиями для развития демократии и свободы, равноправными отношениями между субъектами Федерации, гумани­стическим решением национальных и региональных проблем. Она базируется на принципах многосторон­него сотрудничества всех субъектов Федерации, ува­жения прав и свобод человека, отказа от применения военной силы в разрешении возникающих внутри Российского государства конфликтов, нерушимости территориальной целостности страны, невмешатель­ства во внутренние дела других государств, добросо­вестного выполнения норм международного права, решений ООН и др.

Авторитарная политическая стабильность дости­гается, как правило, благодаря господству в обществе военно-политических сил и характеризуется уста­новлением политического режима диктаторского толка. Такой стабильности свойственны попрание суверенных прав народов, их национального до­стоинства, жесткая политическая цензура средств массовой информации, подавление прав и свобод личности. В международных отношениях авторитар­ная политическая стабильность выражается в до­стижении или обеспечении подчинения одних го­сударств другим, в подготовке к ведению войн и вооруженных конфликтов. Она основывается на угрозе силы слабому государству со стороны более развитых в военном и экономическом отношении стран.

Политическая стабильность по степени надеж­ности характеризуется следующими уровнями: высо­ким, средним, низким. Высокий уровень отличается степенью демократизации в политической сфере жиз­ни общества, прежде всего глубиной проявления ре­форм в интересах парода во всех областях жизни, свободой личности, соблюдением ее прав, гарантированных законом, и достаточным уровнем ее социаль­но-экономической жизни. Такой уровень подкрепля­ется надежным и стабильным экономическим разви­тием общества, обеспечивающим его гражданам высокий уровень качества жизни, эффективную сис­тему социальных гарантий.

Специфическими чертами высокого уровни политической стабильности выступают: социально-поли­тическая сплоченность народа вокруг государственно­го и политического руководства страны, что выражается в активной поддержке проводимого внутриполи­тического и внешнеполитического курсов; глубина де­мократических преобразований, пронизывающих все уровни политической системы общества; успешное разрешение руководством страны возникающих поли­тических противоречий в обществе на ранней стадии их возникновения; преобладание в массовом сознании идеи, что исполнительная власть выражает интересы народных масс, стремится удовлетворить их потребности.

Средний    уровень    политической    стабильности предполагает преобладание процесса демократизации общества в политической сфере; доминирующую гу­манистическую тенденцию реализации реформ в интересах народа; соответствие выбранного и в основ­ном   поддержанного   народом   стратегического   со­циально-экономического     курса     путям     развития страны, средствам (законодательным, экономическим, социальным) его достижения исполнительными органами государства.

Характерными чертами такого уровня выступают: поддержка основными социальными группами общества социально-экономической и политической программам, осуществляемым руководством страны, доминирование демократических преобразований в основных сферах жизнедеятельности общества, несмотря на их некоторую непоследовательность; защищенность в основном прав и свобод личности; не­достаточная гибкость внешнеполитического курса страны; допущение дипломатических ошибок в принятии тактических решений.

Низкий уровень политической стабильности свойствен периодам резкого обострения социальных противоречий, охвативших многие регионы страны, когда наблюдаются поляризация жизненного уровня населения, обнищание большинства трудового насе­ления и обогащение узкого круга мафиозно-коррум­пированных групп. Его возможными последствиями могут быть дестабилизация политической обстановки в стране, активное выступление людей в различных субъектах Федерации с требованиями экономических и политических преобразований, вплоть до смены исполнительной власти.

Низкий уровень политической стабильности мо­жет характеризоваться неспособностью политиче­ского руководства страны решать в интересах народа задачи экономического и политического реформи­рования; выступлениями различных слоев (социаль­ных групп) населения против существующего поли­тического режима как обанкротившегося в про­цессе правления; резкой критикой внутреннего и внешнеполитического курсов государственных ор­ганов средствами массовой информации; активно­стью политической оппозиции, которой через кри­тику господствующих властных структур удается убедить народные массы в бесперспективности проводимого социально-политического курса; ростом в мас­совом сознании различных групп населения, в том числе и в Вооруженных Силах, недоверия к различ­ным ветвям власти.

По масштабу (территориальному охвату) полити­ческая стабильность классифицируется следующим образом: локальная, региональная, общефедеральная и глобальная. Локальная стабильность свойственна минимальному числу взаимодействующих националь­но-территориальных или административно-террито­риальных единиц, имеющих общие административ­ные границы. При ней отсутствуют какие бы то ни было серьезные конфликты или противоречия в от­ношениях между субъектами. Примером такого рода стабильности в Российской Федерации могут служить отношения между Татарстаном и Башкирией.

При региональной политической стабильности воз­растает «зона безопасности» по сравнению с локаль­ной, т. е. увеличивается число ее носителей — взаимо­действующих территориальных образований. В реальной практике такая социально-политическая стабильность включает несколько субъектов Федера­ции. В настоящее время такую стабильность можно наблюдать в отношениях между субъектами Федера­ции на Дальнем Востоке, в Сибири, на Севере.

Общефедеральная политическая стабильность рас­пространяется на все пространство России и свиде­тельствует об устойчивом развитии политической ситуации во всех ее регионах. В таком процессе объек­тивно заинтересованы все субъекты Федерации.

Доминирующей особенностью глобальной полити­ческой стабильности является отсутствие мировой войны. Естественно, что ее возникновение при нали­чии современного уровня развития ядерного оружия приведет к гибели не только человечества, но и всей природы. Вот почему все человечество едино в том, чтобы не допустить реализации политики какого-ли­бо государства (или государств), угрожающей вверг­нуть человеческую цивилизацию в катастрофу. Проб­лема выживаний человечества и судьбы мира требуют сегодня создания глобальной политической стабиль­ности, которая реализуется в реальной политике госу­дарств как в континентальном, так и в планетарном масштабе.

В классификации политической стабильности, на наш взгляд, должны учитываться две группы детерми­нирующих ее факторов — внутренних и внешних, тес­но связанных между собой в реальной практике. Рас­смотрим их содержание и особенности.

Одним из главнейших среди внутренних факторов является гражданский мир. В научной литературе гражданский мир нередко трактуется как отсутствие в обществе острых политических конфликтов, в пер­вую очередь таких, как гражданская война, вооружен­ное противоборство. Такое понимание верно отража­ет сущность гражданского мира, но является, по на­шему мнению, недостаточным⁸.

Гражданский мир, как нам кажется, подразумевает господство в обществе таких отношений между властью и народом, социальными группами и слоями, политическими партиями и общественными объединениями, а также индивидами, которые обеспечивают разрешение возникающих противоречий и их регули­рование без применения средств военного насилия и эффективно служат решению созидательных задач общества, его стабилизации. Гражданский мир подраз­деляется на различные виды: по социальному характе­ру — на плутократический, диктаторский, демократи­ческий; по правовому базису — на основанный на за­конах и на произволе; по способам и средствам достижения — на насильственный и ненасильствен­ный; по нравственным основам — на справедливый и несправедливый; по степени прочности — на проч­ный, неустойчивый, взрывоопасный⁹.

Гражданский мир обладает рядом атрибутивных свойств, которые характеризуют политическую ста­бильность общества. Во-первых, по своему генезису такой мир создается преимущественно ненасильст­венными средствами. К ним относятся: обеспечение свободы и демократии, социальной справедливости, равенства всех перед законом, проведение гуманной по направленности политики, признание прав и сво­бод человека приоритетной ценностью государства. Во-вторых, по способу существования гражданский мир — это не простое отсутствие деструктивной борь­бы между гражданами в обществе, а такой уклад жизни, который одобряется и поддерживается большинством населения, представляет собой его исторический вы­бор. В-третьих, по характеру реализации он проявля­ется в таком обществе, где граждане имеют возможность определять программы общественного разви­тия, выбирать ответственное и подотчетное им руководство, добиваться отстранения от власти закон­ным путем несостоятельных государственных деяте­лей, попирающих право. В-четвертых, по целевому предназначению гражданский мир служит не устра­шению и подавлению инакомыслящих и борющихся за свои интересы и взгляды людей, а утверждению отношений между ними, которые исключали бы не­нависть, развивали бы терпимость и партнерство не­зависимо от социального статуса и политических убеждений.

Достижение прочного гражданского мира пред­ставляет жизненный интерес для российского обще­ства. Важное теоретическое и практическое значение в деле политической стабилизации общества имеет выяснение способов поддержания гражданского мира. Обобщая ряд положений, высказанных в социологи­ческих трудах по данному вопросу, отметим следую­щие из них.

Прежде всего это обеспечение на деле справедли­вой и честной социально-экономической политики, достаточного жизненного уровня граждан, гарантиро­ванного соблюдения их прав и свобод. Далее, достаточность использования мирных форм и приемов для решения сложных политических вопросов: диалогов, различного рода форумов, соглашений, союзов госу­дарственных и общественных организаций, партий и движений граждан и т. д. Важно иметь в виду, что ведущая роль в миротворческой деятельности должна принадлежать государству, руководствующемуся в своей деятельности правовыми и нравственными нормами, что способствует стабилизации общества как целостной системы. Актуальное практическое зна­чение в этом плане приобретают Конституция и зако­ны государства, исторически сложившиеся в обществе моральные ценности, воплощающие на деле идеи ми­ра и гуманизма. Важным способом поддержания граж­данского мира выступает и авторитет государствен­ных и общественно-политических лидеров, передо­вых деятелей науки и культуры, представителей духовенства. Данное обстоятельство предъявляет определенные требования к деловым и нравственным качествам таких лидеров. Они должны обладать высо­ким уровнем политической культуры, умением идти на компромиссы ради предотвращения политических потрясений, своевременно предвидеть возможные проявления социального недовольства, быть справед­ливыми ко всем политическим движениям, морально устойчивыми и порядочными.

Нарушителями гражданского мира в обществе мо­гут стать оторвавшаяся от народа властвующая элита, мафиозные структуры, преследующие исключительно узкогрупповые интересы материальной наживы, экс­тремистские политические партии и общественные организации, агрессивно настроенные группы насе­ления.

Особо опасные последствия для судеб гражданско­го мира имеет создание формирований, пропаганди­рующих идеи военного насилия, национальную ис­ключительность и социальную непримиримость; распространение оружия среди населения; организация экстремистских вооруженных групп.

Следующим важнейшим детерминирующим поли­тическую стабильность фактором следует назвать гражданское согласие, под которым понимается, во-первых, объединенная общими целями сознательная деятельность субъектов во имя решения кардиналь­ных задач общественного развития, в частности ре­формирования. Во-вторых, совместно согласованная политика, ведущая к выработке принципов и норм цивилизованного демократического взаимодействия различных политических сил друг с другом без при­менения насилия, проявления нетерпимости и враж­ды. В-третьих, соблюдение в политической сфере жизни общества простых общечеловеческих правил и норм, способствующих установлению гуманных отношений между людьми независимо от их полити­ческой принадлежности. Непременным условием в этом плане является понимание различными поли­тическими субъектами необходимости установления уважительных и доброжелательных отношений в по­литической сфере. Эта способность ближе всего к нравственной сущности творящего добро человека, о чем хорошо сказал В. Соловьев: «Человек в прин­ципе или по назначению своему есть безусловная форма для добра как безусловного содержания»¹⁰. Учет мнений всех субъектов политического диалога помогает преодолеть разделение общества на боль­шинство и меньшинство, снимает возможные на этой основе конфликты.

Важным аспектом в деятельности различных пар­тий выступает их идейное единство. Раскрывая, напри­мер, данный вопрос применительно к программным положениям партий ФРГ, исследователь Г. Вольманн подчеркивает: «Относительно незначительная полити­ко-идеологическая поляризация федерального изби­рательного корпуса является решающим условием функционирования партийной системы в ФРГ, одно­временно создавая возможность для крупнейших пар­тий незначительного отклонения «вправо» или «влево» в своих программных установках или действиях»¹¹.

Серьезными основаниями для достижения согласия различными политическими партиями и организаци­ями являются достаточно обширные области общих политических интересов. База для согласия в обществе расширяется при условии выполнения принятых по­литическими субъектами обязательств (наказов изби­рателей, предвыборных программ и т. д.). Этому спо­собствует также создание различных общественно-по­литических структур: согласительных комиссий, общественных палат, проведение форумов и конфе­ренций и т. п., способствующих контролю за деятельностью субъектов политической жизни. В процессе политической борьбы рождаются новые полити­ческие силы, вызревают новые партии и движения, происходит отбор талантливых государственных и общественных деятелей.

Во многих демократических странах мира накоп­лен значительный опыт политической борьбы (и в первую очередь борьбы за власть), не приводящей к какой-либо дезорганизации общественной жизни. Всплески политической борьбы за власть, особенно в период парламентских выборов и выборов глав госу­дарств, как правило, не дестабилизируют общество. Более того, уровень развития политической культуры обеспечивает приход власти, соответствующей новым зигзагам в развитии общества; что и служит его про­грессу. Конструктивное содержание политической борьбы в обществе и ее благоприятные последствия связаны с соблюдением ряда условий. Среди них есть важнейшие, выполняющие регулирующую роль. Пе­рейдем к их характеристике.

Правовые условия. Они связаны с наличием конс­титуционного согласия в народе, среди различных политических сил, признанием ими легитимности Конституции и конституционного строя. Если отно­шение борющихся политических сил к существующей Конституции полярно противоположно, то конфликт может иметь нежелательные последствия: замену Конституции, изменения политического строя, эконо­мической системы со всеми вытекающими отсюда по­следствиями. Наряду с Конституцией важным право­вым аспектом выступают действующие законы, содер­жащие общие требования к субъектам политического соперничества. Они регламентируют средства и спо­собы политической борьбы, включая запретительные нормы.

Государство призвано своими законами создавать предпосылки для цивилизованного соперничества, ис­ключать фальсификацию общественного мнения, обеспечивать лояльный переход власти от одних сил к другим на основе демократических процедур. Ус­пешное решение этих проблем зависит от обеспече­ния господствующими политическими структурами справедливого использования средств массовой ин­формации и равного доступа к ним различных поли­тических оппозиционных объединений.

Важное правовое значение в обществе в целях его стабилизации приобретает четкий конституционный запрет на применение властью в политической борьбе силовых структур государства.

Нравственные условия. Значительным регулятором политической жизни в обществе выступает система моральных норм, принципов и привилегий. К наи­более важным из них относятся честность, правди­вость, совестливость, добропорядочность. Полити­ческое поведение, основанное на нормах нравствен­ности, предполагает взаимоуважение конкурирующих политических сторон. Исключение из политической практики лжи, демагогии, некорректных действий по отношению к идейным оппонентам позволяет соперникам, ведущим политическую борьбу, находить пути к сотрудничеству в интересах национального согласия в обществе. В этой связи нельзя недооце­нивать регулятивную функцию морали в полити­ческой деятельности. Моральная регуляция осущест­вляется на основе тесного взаимодействия социаль­ного и индивидуального, и по своей природе она призвана согласовывать личные и общественные ин­тересы.

Культурологические условия. Цивилизованность политической борьбы тем выше, чем богаче и раз­витее политическая культура общества. Она проявля­ется, во-первых, в готовности и умении политических субъектов согласовывать частные и общие интересы. Подлинная политическая культура ее носителей пред­ставляет собой антипод конфронтационности, в ос­нове которой лежит нетерпимость к политическому оппоненту.

Во-вторых, подлинная политическая культура пред­полагает, что субъекты не абсолютизируют роль поли­тической борьбы, не углубляют противоречия, а ищут и находят взаимодействие в интересах стабилизации общества. Для стабильности политической системы необходимо наличие многочисленных процедур по­иска согласия, в которых задействованы многие ав­торитетные политические партии и общественные организации.

Важное значение имеет и такой детерминирующий политическую стабильность фактор, как благоприят­ные внешнеполитические условия, способствующие развитию взаимовыгодных отношений между государствами. Характерна в этом плане позиция французско­го социолога Л. Мандевиля. «Развертывающиеся поли­тические процессы в мире, — пишет он, — требуют пе­ресмотра подходов к политике, характерных для периода «холодной войны». Сущность новых подходов должна быть основана на взаимном доверии, а не на жесткой опоре на военно-промышленный комп­лекс»¹².

В новых условиях меры сотрудничества основыва­ются на либерализации отношений между различ­ными государствами, освобождении от старых сте­реотипов и штампов, мешающих взаимопониманию между народами и их вооруженными силами; осуществляется расширение контактов между военнослужа­щими различных армий через разнообразные куль­турные, исторические и информационные програм­мы; развиваются связи по вопросам обмена информацией в области современной политики, обучения и воспитания кадров, изучения истории культуры и др.; распространяется объективная инфор­мация через печать, радио и телевидение о разных сторонах жизни взаимодействующих стран. Весомую роль в этом процессе играют политологи, философы и социологи.

В правовой области меры сотрудничества различ­ных государств могут быть направлены на заключение новых международно-правовых соглашений с после­дующим императивным соблюдением соответствую­щих юридических норм и договоренностей. Важно заметить, что нормы и принципы международного права тем эффективнее, чем скорее и полнее они инкорпорируются во внутреннее законодательство страны.

Важной нормой международного права выступает запрещение использования окружающей среды в ка­честве средства ведения войны. Сюда относится и кос­мическое пространство. В1977 г. в Женеве была под­писана специальная Конвенция «О запрещении воен­ного или любого иного враждебного использования средств воздействия на природную среду», в которой осуждаются любые средства, направленные на измене­ние динамики, состава, структуры земли или космиче­ского пространства. Известно, что наша страна предпринимает активные усилия для того, чтобы не допус­тить распространения гонки вооружений на космос.

Таким образом, предлагаемый вариант классифика­ции политической стабильности и определения детер­минирующих ее факторов дает представление об объ­еме и структуре этой научной категории. Разумеется, многое предстоит уточнить, но в целом уже сегодня предложенное понимание политической стабиль­ности позволяет выявить наиболее важные проблемы на пути ее достижения и оптимальные способы ее упрочения.

1. 2.      Политическая поддержка как

условие стабильности

В поддержке государства или в отказе в ней выража­ется отношение различных групп населения прежде всего к политическому режиму, к конкретным меха­низмам функционирования власти.

Политическая поддержка может проявляться в от­крытых (манифестируемых) или скрытых (латент­ных) формах. Широкомасштабная поддержка полити­ческого режима способствует его сохранению и устойчивому функционированию. Осуществляемая в явных формах, она может быть измерена с помощью социологических методов, в частности посредством изучения отношения разных групп населения к кон­кретным решениям, постановлениям, заявлениям властных структур (правительства, парламента, прези­дента).

Политическая поддержка, рассматриваемая как важ­нейшее условие стабильности политической системы, может быть массовой и элитной. Хотя жесткое проти­вопоставление обоих видов поддержки вряд ли может быть достаточно продуктивным, очевидно, в демокра­тическом обществе должен быть создан определенный баланс между ними. В тоталитарном обществе наи­более характерным является ориентация на обеспе­чение консолидации политической элиты, от которой в первую очередь зависит устойчивость политическо­го режима.

Особое значение приобретает политическая под­держка в условиях реформ, когда общество в целом и его политическая система в частности, находясь в переходном состоянии от одного качества к другому, объективно становятся на какое-то время более разбалансированными, а значит, и менее стабиль­ными. В этих условиях возникает, как правило, противоречие между социальными ценностями, ут­верждаемыми (насаждаемыми) властными структура­ми, и социальными ценностями, доминирующими в массовом сознании в силу его инерционности и более стойкой приверженности к фундаментальным ценностям.

Углубление этого противоречия, запаздывание с принятием необходимых политических решений может привести к росту напряженности и даже кон­фликту между массами и властями. Важно учитывать, что в массе всегда есть лидирующие группы, т. е. груп­пы, претендующие на более заметную политическую роль, более весомый политический статус. Эти группы, организованные в партии и движения, могут возгла­вить оппозиционные выступления в разных формах. Выступления эти будут тем успешнее, чем в большей мере они выражают общенациональные ценности и цели, имманентные обществу социокультуру и мен­талитет. Такие группы способны прийти к власти при условии, если им удастся мобилизовать, повести за собой массы, вооружив их соответствующими ло­зунгами и программами. Многое здесь зависит от наличия популярного в народных массах лидера, спо­собного объединить людей силой своего полити­ческого обаяния.

Как показывают данные социологических исследо­ваний, ныне действующий политический режим ориентируется главным образом на элитную поддерж­ку, ибо по важнейшим вопросам, связанным с реформированием общества, массовой поддержки он не имеет. Об этом, в частности, говорят результаты со­циологических исследований, проведенных ИСПИ РАН¹³.

Нельзя рассматривать как некую постоянную вели­чину поддержку политического режима элитой. Элита неоднородна и немонолитна. В ходе реформ различ­ные группы элит оказываются в разном социально-экономическом положении. Так, например, в условиях интенсивной оборонной конверсии положение воен­но-промышленной элиты (еще недавно привилегированное) изменилось в худшую для нее сторону. Естественно предположить, что и ее поддержка правящего режима уменьшилась. Ослабление поддержки одной из групп элит приводит к общему ослаблению кон­солидации элиты, к появлению противоречий в ее среде. В этой ситуации ее воздействие на процессы реформирования общества будет ослабевать, а часть некогда привилегированной элиты может перейти в оппозицию.

Представляют несомненный интерес результаты анализа процесса формирования политической элиты в России, проведенного политологом из Мичиганско­го университета Ш. В. Риверой. Объектом его изуче­ния стали списки 100 ведущих политиков, публикуе­мые с января1993 г. «Независимой газетой». За двух­летний период (январь 1993 — февраль1995 г.) рейтинговая ранжировка в пределах данной группы стала более стабильной. Особенно отчетливо тенден­ция к консолидации и стабилизации названного круга политических деятелей проявилась с декабря1993 г. Устойчивость состава группы из 100 ведущих полити­ков за это время возросла. Особо следует подчеркнуть вывод исследователя о том, что в нынешней ситуации доступ к эшелонам власти оказался ограниченным, а сами власть имущие лишь меняют свои места в ие­рархии.

Такое положение, по мнению Ш. В. Риверы, не­избежно ведет к цинизму и апатии. В свою очередь неустойчивость индивидуальных позиций способст­вует развитию чувства неуверенносги у самих политических лидеров, которые порой не знают, чья звезда может взойти или упасть. Все это создает благоприят­ную почву для формирования в среде российской по­литической элиты такого типа политической культу­ры, который характеризуется склонностью не к со­трудничеству, а к конфликтам и недоверию¹⁴. Конечно, стабильность политической элиты важна для функционирования политической системы, но она носит подчиненный характер по сравнению с повы­шением эффективности функционирования полити­ческой системы.

Как показывает опыт реформирования российско­го общества в целом, элитная поддержка в большей мере ориентирована на исполнительную власть, чем на законодательную. Очевидно, это связано с тем, что именно в руках исполнительной власти имеются глав­ные инструменты финансового и материального влияния.

В российском обществе в начале 90-х годов осо­бенно явно обнаружился дисбаланс представитель­ной и исполнительной власти в пользу последней. Исполнительная власть действовала более решитель­но, зачастую не оглядываясь на существующие нормы и правила. Ее всесилие и бесконтрольность делали возможным прямое (и к тому же недостаточно ком­петентное) вмешательство в рыночные процессы, что вело, как правило, к негативным экономическим по­следствиям и усиливало недоверие к властям значи­тельных масс населения. Различного рода популист­ские решения быстро обнаруживали свою несостоя­тельность.

Представляет несомненный практический интерес вопрос об условиях и мотивах массовой поддержки политического режима. В ходе реформирования рос­сийского общества значительно вырос интерес различных групп населения к политике прежде всего в связи с наполнением реальным содержанием выбо­ров, которые в советские времена были скорее разно­видностью ритуальных действий. Рядовые граждане страны увидели смысл в своем участии в избрании депутатов и главы государства. К тому же всегда ин­тересующий избирателей вопрос об удовлетворении их материальных потребностей приобрел определен­ную адресность, т. е. появилась возможность публично оценивать через средства массовой информации дея­тельность того или иного депутата.

Таким образом, в качестве основных мотивов мас­совой поддержки можно назвать экономический (до­минирующий, как правило) и собственно полити­ческий, связанный с имиджем власти, провозглашае­мыми ею целями и программами, возможностями ее критики. В качестве самостоятельного мотива массо­вой поддержки, как показывает опыт и результаты социологических и политологических исследований, может быть и собственно идеологический, т. е. фикси­рующий в массовом сознании политическую ориента­цию властей по критерию: левые, правые, центристы. Конечно, такое деление не учитывает политические оттенки, но в принципе оно верно. К идеологическим мотивам относится оценка разными группами населе­ния преимущественной ориентации властных струк­тур либо на общенациональные, либо на групповые (корпоративные) интересы, а также их отношения с Западом.

В массовом сознании ныне нередко возникают представления о том, что властям нет дела до рядовых граждан, которым некуда бывает обратиться за защи­той своих интересов, а это не может не влиять на масштабы и характер политической поддержки. Мас­сы в последнее время все более критично оценивают разрыв между декларируемыми намерениями и их ре­альным воплощением в жизнь. Рост критичности и требовательности масс свидетельствует также о при­обретении ими большего политического опыта. Нали­чие такого опыта подсказывает для реального воздей­ствия на политическую деятельность властей более жесткое формулирование требований к ним и исполь­зование различных средств отстаивания своих инте­ресов.

¹ Политология: энциклопедический словарь. М., 1993. С. 281.

² См.: Краснов Б. И. Политическая система // Социально-полити­ческий журнал. 1995. № 5. С. 79—80.

³ Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 144.

⁴ Цит. по: Вебер М. Образ общества. Избранное. М., 1994. С. 571.

⁵ См. подробнее: Семенов В. С., Степанян И. А. От конфликта к согласию: пути перехода // Социс. 1994. № 12. С. 23.

⁶ Цит. по: Вебер М. Указ. соч. С. 571—572.

⁷ Тишков В. А. Постсоветская Россия как национальное государ­ство: проблемы и перспективы // На рубеже веков. 1996. № 1. С. 70.

⁸ См., напр.: Мир. Антология / Отв. ред. Ч. Чэтфилд., Р. М. Илюхин. М., 1993; Kanmo А. С.  Философия мира: истоки, тенденции, перспек­тива. М., 1990.

⁹ Такой точки зрения придерживаются ряд авторов: См.: Серебрянников В. В., Дерюгин Ю. И., Ефимов Н. Н., Ковалев В. И. Безопасность России и армия. М., 1995. С. 201—203; Ясюков М. И. Весы Немезиды. М., 1990. С. 191— 195.

¹⁰ Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М, 1988. Т. 1. С. 96—97.

¹¹ Вольманн Г. Чем объясняется стабильность политического и экономического развития Федеративной Республики Германия // Государство и право. 1992. № 11. С. 135.

¹² Mandevil L. Note sur la consistance et le poids du complexe militano — Industruel // Cahiers du centre d'etudes et de reshererches sur C'armee (Tolouse). 1994. N 1. P. 84.

¹³ См.: Россия—95: накануне выборов. М., 1995. С. 63—83.

¹⁴ См. подробнее: Ривера Ш. В. Тенденции формирования составу посткоммунистической элиты России: репутационный анализ // Политические исследования. 1995. № 6. С. 61—66.

МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЯ       ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Естественно, что представитель каждой науки смо­трит на объективную реальность и анализирует ее посредством категориального аппарата «своей» науки. Политическая культура рассматривается нами как од­на из центральных составляющих в системе знаний политической социологии. Ее предметом примени­тельно к нашей ситуации являются место и роль поли­тической культуры как элемента политической сис­темы, содержание и генезис ее составляющих, изуче­ние политической культуры в широком социальном контексте, в рамках которого реализуются определенные виды общественных отношений. Этим определя­ются и особенности избранного нами методологиче­ского ракурса, взгляда на изучение политической куль­туры современного российского общества.

1. Методологические основания анализа

Перечислим сначала ряд допущений гносеологиче­ского характера, на которых базируется наше исследо­вание. В самом общем плане предполагается, что су­ществуют закономерности политической культуры как объективного феномена социально-политической реальности. То же следует сказать о возможности их научного изучения и объяснения. При этом мы ис­ходим из того, что предлагаемые в результате анализа концептуальные построения должны быть эмпириче­ски обоснованными, равно как и допускать проверку выводимых следствий. Кроме того, элементы теорети­ческой концепции должны находиться между собой в отношении логической выводимости и непротиво­речивости.

Говоря о методологии исследования, выделим прежде всего такой имманентный социологическому ракурсу рассмотрения явления принцип, как систем­ный анализ политической культуры. Объективной сто­роной применения данного принципа служит то об­стоятельство, что политическая культура как феномен социальной реальности не состоит из отдельных и изолированных предметов, а представляет собой некоторое целостное образование. Именно целост­ность определяет те интегральные качества, которые оказываются присущими отдельным составляющим как компонентам системы. Использование этого прин­ципа обусловливается также и тем, что концепту­альным инструментом решения проблемы исследо­вания является построение системы показателей и эм­пирических индикаторов изучения политической культуры.

Логика предлагаемого видения политической куль­туры как некоторого системного объекта предполага­ет учет ряда базовых компонент, присущих любой системе как таковой. Думается, что адекватным для решения задач исследования будет следующий пере­чень базовых компонент системы: а) объекты (ве­щи) — единицы, образующие систему; б) свойства сис­темы, специфичные для каждого из объектов; в) внеш­ние и внутренние связи изучаемого объекта; г) от­ношения (внутренние и внешние), не имеющие, подобно связям, вещественно-энергетического, суб­стратного характера; д) состояние фазы функциони­рования объекта; е) различные этапы, стадии, ступени, уровни, ветви развития объекта¹.

Имея в виду эти компоненты, можно предложить следующую логическую структуру анализа полити­ческой культуры современного российского общества как системного объекта. Перечислим, далее, его важнейшие составляющие. В первую очередь следует ука­зать на само теоретическое понятие «политическая культура» как центральное базисное понятие, описы­вающее качественное своеобразие изучаемого явле­ния. Важными компонентами выступают переменные разной степени общности, отражающие состояние различных сторон изучаемого феномена. Сюда относятся понятия, которые возможно описать на языке эмпирических признаков, такие, например, как «уро­вень принятия политических ценностей того или ино­го типа», «степень протестного участия» и т. п. Кроме того, необходимым компонентом является совокуп­ность суждений, с помощью которых фиксируются отношения, по возможности причинного характера, между исследуемыми переменными. Выделим и такой необходимый компонент, как систематически орга­низованные формы эмпирических данных, исполь­зующиеся для классификации и объяснения. Подроб­нее о содержательном «наполнении» большинства приведенных компонент будет сказано в следующем разделе.

Одной из важных сторон системного видения по­литической культуры должен быть учет того, что ее состояние в значительной степени детерминировано воздействием так называемого окружения. Сущностное своеобразие возможно понять через анализ вза­имодействия ее с другими элементами системы, т. е. принципиально важно принять во внимание прямое или косвенное воздействие на состояние полити­ческой культуры различных составляющих обще­ственной системы в целом.

Представление о политической культуре как неко­торой целостности предполагает также учет динамики исследуемого явления. В каждой конкретной ситуации наблюдения политическая культура представляет собой своеобразный синтез моментов формирования, функционирования и развития. Поэтому принципи­ально важно рассматривать политическую культуру не как «изначально заданное», сохраняющее при любых обстоятельствах состояние, а как конкретный, харак­терный для определенного исторического периода ре­зультат.

Другой принципиальной особенностью методоло­гии анализа политической культуры современного российского общества, используемой в данной работе, является несколько уровней изучения и одновременно единство макро- и микроподходов.

Обычно под макроподходом понимается такой взгляд, когда за исходное берется общество в опреде­ленный момент развития. Конкретизируя, можно ска­зать, что политическую культуру правомерно рассмат­ривать на макроуровне как некоторое явление, внося­щее определенный вклад в поддержание (или, наоборот, нарушение) общества как системной це­лостности. При этом необходимо вычленять и раскрывать механизмы воздействия факторов, относя­щихся к обществу в целом, на различные составля­ющие и состояние политической культуры.

Имея в виду ту особенность политической куль­туры, которая заключается в ее сложности, многоаспектности, многоуровневости, целесообразно, на наш взгляд, выделить два основных уровня прояв­ления политической культуры. На каждом из них обнаруживается качественно различная специфика политической культуры. К первому уровню относятся общественные и политические структуры и инсти­туты как некоторые объективные вещи или фено­мены. Этот уровень проявления политической куль­туры соотносится с практикой функционирования политической системы в целом, прежде всего со спецификой деятельности политических институтов. В более конкретном плане здесь речь идет о нормах, правилах, моделях управленческих решений и т. п., действующих в процессе функционирования инсти­тутов.

На втором уровне проявления политической куль­туры выступают групповое и индивидуальное созна­ние и поведение граждан. Здесь политическая культура воплощается в устойчивых характеристиках политического сознания определенного периода — идеях, ценностях, представлениях. Однако этот уровень про­явления политической культуры не ограничивается исключительно сферой политического сознания. К нему относится другой, не менее важный компо­нент — повторяющиеся во времени характеристики, «параметры», «модели», «образцы» политического по­ведения.

Выделение двух основных уровней проявления по­литической культуры не означает отсутствие связи между ними. Безусловно, они находятся в состоянии взаимовлияния. Однако в аналитическом плане разведение уровней позволяет точнее сфокусировать ра­курс исследовательского анализа, способствует более полному раскрытию и открывает возможности для исследования различных теоретических и приклад­ных вопросов политической культуры современного российского общества.

В разделе, посвященном системе показателей поли­тической культуры, будет более подробно говориться о конкретных предметных областях проявления поли­тической культуры. Сейчас же подчеркнем, что каждая из этих областей имеет специфические закономер­ности. Это неминуемо накладывает отпечаток на мето­дологию изучения политической культуры в целом. Адекватный анализ этого сложного явления должен, предполагать некоторые посредующие звенья в форме специфических «теорий» или концептуальных схем анализа отдельных областей проявления политической культуры. Это означает, что в рамках изучения понятий-посредников политической культуры неми­нуемо будут использоваться закономерности, выявлен­ные ранее в ходе изучения этих предметных областей.

В контексте нашего рассмотрения надо иметь в ви­ду и то, что политическая культура выступает как един­ство субъективного и объективного. Она не существу­ет безотносительно к людям, к их деятельности и в то же время оказывается опредмеченной в результатах этой деятельности. Отсюда вытекает и такая важная черта политической культуры, как активность ее носи­телей — индивидов и социальных групп разной степе­ни общности.

В этой связи кратко рассмотрим соотношение группового и личностного уровней в методологии изучения политической культуры. По нашему мнению, изучение политической культуры в рамках полити­ческой социологии определяет известную первич­ность группового уровня анализа, т. е. при изучении проявлений политической культуры мы идем от социальной среды к индивиду, особенностям его со­знания, поведения, включенности в те или иные социальные системы. Причем социальная группа (с присущим ей типом политической культуры) рассматривается нами не как арифметическая сумма составляющих ее индивидов, а как система, общность, имеющая интегративные качества. В то же время на уровне изучения личности происходит фиксация ин­формации несколько иного качества. Здесь полити­ческая культура личности понимается как феномен, для которого политическая культура группы является как бы внешним образованием. Однако индивидуаль­ный политический опыт и соответственно культура не могут быть сформированы и не могут проявиться вне опыта группового.

Отметим также, что существенная особенность большинства явлений социального мира заключается, как известно, в их принципиальной уникальности и невоспроизводимости. Поэтому учет исторического измерения политической культуры, обстоятельств ее формирования и конкретных проявлений также явля­ется немаловажным.

2. К определению понятия «политическая культура»

Изучение политической культуры, как отмечалось, происходило в отечественном обществоведении в те­чение нескольких десятилетий. Следует заметить, что в перестроечные и постперестроечные годы количество работ, посвященных изучению политической куль­туры, было не столь многочисленным, как ранее. Спектр проблематики оказался при этом достаточно широким. В опубликованных работах рассматрива­лись теория вопроса, особенности политической культуры зарубежных стран, генезис и содержание со­временной российской политической культуры, поли­тическая культура отдельных социальных групп². В от­дельных исследованиях рассматривались особен­ности политической культуры конкретных периодов российской истории³. Вместе с тем единичными были работы, в которых тенденции современной россий­ской политической культуры получили систематиче­ское эмпирическое обоснование⁴.

Остановимся подробнее на вопросе о дефинициях понятия «политическая культура», существующих в со­временной отечественной политологии и полити­ческой социологии. Как отмечалось, разработка проблематики политической культуры достаточно активно продолжается в нашей науке в течение более чем трех десятилетий и характеризуется многочислен­ными и разнообразными по содержанию опреде­лениями исследуемого явления. Нами было проана­лизировано более 30 определений политической культуры, данных отечественными авторами. На этой основе были выделены (Н. М. Кейзерова, Е. М. Бабосова, А. А. Галкина, Ф. М. Бурлацкого, К. С. Гаджиева, Э. Я. Баталова, А. И. Дженусова) наиболее типичные как с точки зрения проявлений специфики интер­претации, так и в аспекте частоты упоминаний в научной литературе⁵. Структурный анализ этих определений был осуществлен с применением специ­ально разработанной классификационной матрицы. Основные составляющие, используемые в определени­ях политической культуры, приведены в таблице.

Данные таблицы с достаточной наглядностью де­монстрируют, что представления перечисленных ав­торов носят целостный концептуальный характер. Об этом, в частности, свидетельствует наличие в определениях не одной, а нескольких «координат» описания политической культуры. Наиболее диффе­ренцированными оказываются представления о составляющих структуры и субъектах-носителях поли­тической культуры. К структурным компонентам по­литической культуры чаще всего относят различные составляющие политического сознания и поведения. В большинстве определений в качестве субъектов выделяются образования различной степени об­щности (от уровня общества в целом до личности). Проведенный анализ позволяет в целом вычленить ряд составляющих, которые наиболее часто исполь­зуются в процессе описания политической культуры. К последним, по нашему мнению, следует отнести наличие структурных составляющих; указание на факторы формирования политической культуры; на­личие субъектов-носителей и объектов ее проявле­ния; функциональное содержание политической культуры; наличие нормативных аспектов в опреде­лениях.

Обобщая определения политической культуры, предложенные отечественными авторами, а также ис­ходя из принятой в нашей работе интерпретации по­нятий «культура» и «политика», приведем, далее, наше понимание исследуемого феномена.

В широком смысле слова под политической культу­рой мы будем понимать совокупность свойственных определенному историческому периоду устойчивых компонент политического сознания и поведения, фиксирующих принципы отношений в системе «чело­век — политика» и проявляющихся в деятельности как индивидов и групп, так и политических институтов. В узком смысле слова политическая культура конкрет­ного исторического периода воплощается в устойчивых, явно или неявно разделяемых в обществе в целом или в его социальных группах представлениях и моде­лях поведения, затрагивающих отношения власти и граждан.

Таблица

Формальные и содержательные характеристики определений политической культуры в отечественной политологии и политической социологии

3. Система показателей и индикаторов

политической культуры

Следующий важный шаг в совершенствовании понятийного аппарата социологического исследова­ния политической культуры состоит в разработке системы показателей и индикаторов ее изучения. В предметном плане нас прежде всего интересуют базовые элементы политической культуры россий­ского общества 90-х годов — устойчивые компоненты сознания и поведения населения в отношении состав­ляющих политической системы: институтов власти, политического режима, центральных политических ценностей.

В ходе построения предложенной ниже системы показателей нашей целью было представление цент­рального теоретического понятия «политическая культура» посредством некоторой группы понятий разной степени обобщения, позволяющих впослед­ствии посредством их эмпирического «наполнения» выявить сущностью черты и характеристики иссле­дуемого явления. Другими словами, осуществляемое на этом дедуктивном этапе последовательное сведение (или разложение) понятия «политическая культура» к операционально определяемым переменным пред­ставляет собой необходимую первую фазу в стратегии нашего анализа. Вторая фаза состоит в систематиче­ском анализе эмпирических данных сквозь призму определенных концептуальных позиций. Тем самым создается основа для более глубокого понимания ис­ходного теоретического понятия и его составляющих.

Поскольку политическая культура как сложное кон­цептуальное образование прямо и непосредственно неприложима к уровню эмпирического исследования, очевидной является потребность в использовании ря­да понятий более конкретного уровня обобщения. В этой связи предлагается выделить три звена, или уровня, анализа политической культуры современного российского общества. На первом уровне политическая культура рассматривается как центральное теоретическое понятие исследования. На втором уров­не в ходе специального анализа центральное понятие представляется посредством понятий и индикаторов более конкретного плана. Третий уровень — эмпириче­ский — есть совокупность эмпирических индикаторов, с которыми непосредственно соотносятся понятия вто­рого уровня и опосредованно — центральное теорети­ческое понятие исследования. Здесь речь прежде всего пойдет о втором и третьем уровнях.

В предлагаемой понятийной системе термин «пока­затель» будет использоваться в двух смыслах. Во-пер­вых, в смысле показателя-понятия, выражающего со­вокупность понятий, описывающих конкретные обла­сти проявления политической культуры. В этом случае по существу речь идет о базовых компонентах процес­са операционализации, ориентированного на опосредование центрального теоретического понятия систе­мой понятий иного, более низкого уровня обобщения. Во-вторых, термин «показатель» используется в смыс­ле измерительного инструмента непосредственно фиксируемой, доступной наблюдению и измерению характеристики изучаемого объекта.

При разработке системы показателей нельзя не учитывать того, что показатели политической культу­ры должны соответствовать ряду общих требований, предъявляемых к показателям (показателям-поняти­ям)⁶. Прежде всего речь идет о достаточной диффе­ренцирующей силе показателей в отношении исследу­емых объектов. Кроме того, необходимо было соблю­дать принцип комплексности, обеспечивающий охват всех свойств типологизируемых объектов, значимых с точки зрения теоретической концепции исследова­ния. Также мы стремились к обеспечению достаточно четкой структурированности, т. е. разделению, показа­телей, формирующих данную систему на более или менее целостные блоки, каждый из которых отражает некоторое глубинное свойство объекта.

На схемах 1 и 2 в обобщенном виде представлены основные составляющие — блоки системы показате­лей изучения политической культуры. Содержание каждого из этих блоков относится к определенной «координатной оси» измерения политической культу­ры. Прокомментируем кратко их содержание.

Исходное выделение объективных и субъективных составляющих политической культуры предопредели­ло то, что в фокусе нашего анализа оказались состав­ляющие политической культуры, которые проявляют­ся в политическом сознании и поведении. При этом мы опираемся на правомерную, по нашему мнению, классификацию когнитивных, аффективных и оце­ночных составляющих политической культуры. Пер­вые включают знания о данной политической систе­ме; вторые — оценки, в которые входит принятие определенных ценностей и степени соответствия им результатов функционирования политической систе­мы; третьи — эмоционально-чувственные компонен­ты, к которым мы отнесли устойчивые проявления политических настроений.

Поскольку «непосредственными носителями» субъ­ективных компонентов политической культуры яв­ляются отдельные составляющие политического со­знания, то уточним отличительные признаки по­следних[*].

Под политическими установками будем понимать устойчивую готовность индивида к положительной или отрицательной реакции или отклику в отношении политического объекта. Убеждение индивида выража­ет субъективную оценку истинности или ложности определенных свойств, характеристик, приписывае­мых политическому объекту. Понятие «политическое мнение» отчасти пересекается, хотя и не во всем, с по­нятием «политическая установка». Мнение чаще всего соотносится с фактическими явлениями или событи­ями, тогда как установка включает в себя очевидный момент индивидуального предпочтения и ориентации на действие. Политическая ценность представляег со­бой значимую жизненную цель или норму, по отноше­нию к которой индивид обладает сильной позитивно окрашенной установкой.

Перейдем теперь к уточнению того, что на схеме 1 было обозначено как «области предметного проявле­ния» политической культуры. Конкретно речь идет о политической системе и составляющих ее элемен­тах.

Один из широко распространенных вариантов описания того, что отражает политическая культура как некоторое субъективное измерение политики, был предложен в рамках рассмотренных системно-струк­турных подходов. Логика была следующей. Централь­ным компонентом, ядром политической системы яв­ляется государство. Функционирование политической системы предлагалось анализировать в терминах процессов на

Схема I. Уровни и направления анализа

политической культуры

политической системы предлагалось анализировать в терминах про­цессов на ее «входе» и «выходе». К первым отнесена деятельность партий, группы давления, средств массо­вой информации; ко вторым — исполнительная власть, суды, бюрократия. При этом политическая сис­тема включает политические процессы, к которым от­носится широкая совокупность проявлений политической жизни, выражающейся в конкретных акциях, конфликтах, альянсах, стилях или характере полити­ческих действий партий, движений, индивидов и т. п. Политические решения или определенные полити­ческие линии также представляют собой результаты функционирования политической системы, ее кон­кретный «выход»[†].

Схема 2. Показатели проявлений политической культуры в сферах политического сознания и политического поведения

Приведенное видение политической системы не во всем отмечает задачам операционализации, так как в нем не так полно, как хотелось бы, схвачены ее основные проявления. Для построения системы пока­зателей изучения современной российской полити­ческой культуры особенно важен переживаемый обществом исторический период — период кардиналь­ных трансформаций. В этой связи актуален не только анализ уже сложившейся политической системы, ко­гда в качестве основных структурных элементов вы­ступают государство, политические партии, обще­ственные движения и ассоциации, но и характер про­текающих в ней изменений. Поэтому, по нашему мнению, более точно рассматривать в качестве сферы проявления политической культуры сферу, полити­ческих процессов в целом. В таком случае полити­ческая система берется не только с точки зрения сво­их структурных составляющих, но и в аспекте своей динамики. При таком подходе мы опираемся на име­ющуюся в литературе трактовку политического про­цесса и основных его стадий. Политический процесс представлен как совокупная деятельность всех субъек­тов политических отношений, связанная с формиро­ванием, изменением, преобразованием и функциони­рованием политической системы, опосредующей пуб­личную власть⁷.

Политический процесс можно разделить на не­сколько стадий (хотя вернее было сказать компонен­тов). Первая — это постоянно возобновляющийся про­цесс конституирования политической системы, что применительно к разрабатываемой системе показате­лей означает, например, согласие, признание и под­держку конкретной политической системы со сторо­ны общества. Вторая составляющая связана с воспро­изводством политической системы, включая воспроизводство политических отношений, институ­тов, норм ценностей. Внутренней стороной механиз­ма воспроизводства политической системы выступает отдельно выделяемая стадия принятия и исполнения политико-управленческих решений. Последней в этом ряду можно считать такую составляющую, как кон­троль за состоянием и деятельностью политической системы. Применительно к каждой из стадий право­мерно говорить о конкретных формах проявления деятельности социальных субъектов (вербальной и реальной), устойчивые составляющие которой и   рассматриваются   нами   как   показатели   полити­ческой культуры.

Как связаны в нашей концептуальной схеме инсти­туциональные составляющие политической системы и политические идеи, взгляды, представления? Не от­нося последние к собственно структурным компонентам политической системы, мы тем не менее считаем их некоторой «идеальной» компонентой. Взятые та­ким образом политические институты рассматрива­ются в предлагаемой системе показателей в комплексе с порождаемыми ими связями и отношениями, опосредующими эти связи и отношения социальными нормами. Кроме того, наш подход предполагает учет единства политических институтов с лежащими в ос­нове их существования и функционирования полити­ческими идеями и представлениями разной степени общности, т. е. собственно идеологиями.

Понятно, что многие оценки политической систе­мы, равно как и ориентации на политические дей­ствия, являются ситуативными или претерпевают из­менения во времени. Поэтому следует уточнить, что в фокусе нашего исследования находятся прежде всего те компоненты политического сознания и поведения, которые оказываются укорененными в сознании (по крайней мере на протяжении изучаемого нами постперестроечного периода) и проявляются в отношении индивидов к политической системе, в их полити­ческих действиях.

Предлагаемая система показателей учитывает фак­тор многосоставности политической культуры. Как отмечалось, политическая культура представляет со­бой некоторую совокупность достаточно устойчивых образцов политического сознания и поведения, при­сущих конкретному социуму. Вместе с тем это не озна­чает, что политическая культура является монолитом. Оказывается, что ценности, представления, элементы поведения существенно различаются в тех или иных социальных группах. Не случайно, что значительное внимание анализу политической культуры было уделе­но в рамках изучения процессов социальных трансформаций и модернизации, когда в центре внимания оказывались политические представления и поведен­ческие ориентации групп, в наибольшей степени спо­собствующих или препятствующих изменениям.

Именно поэтому мы выделили «измерение» полити­ческой культуры, связанное с социоструктурными ха­рактеристиками ее носителей. Существенно диффе­ренцированными могут быть политические ценности и модели политического поведения территориальных общностей в связи с этническими и региональными отличиями. Наконец, дифференциация (по отноше­нию к населению в целом) может иметь место и в устойчивых политических ориентациях групп, включенных в деятельность тех или иных институтов общества, например военных и др.

Следует обратить внимание на измерения полити­ческой культуры, которыми являются «координаты» стабильности и изменчивости. С одной стороны, в по­литической культуре существуют в той или иной форме некоторые весьма устойчивые составляющие. С другой стороны, было бы неверным говорить о не­изменности политической культуры, о конкретной по­литической культуре как раз и навсегда заданном фе­номене. Динамично меняющаяся современная дей­ствительность в совокупности ее составляющих является одним из важнейших факторов формирова­ния и изменения политической культуры российского общества. В этой связи в предлагаемой системе пока­зателей отражена взаимозависимость изменений как в политической культуре, так и в политических ин­ститутах.

Проведенные за последние тридцать лет исследо­вания политической культуры различных стран сви­детельствуют о пластичности, изменчивости послед­ней. Другое дело, что составляющие политической культуры имеют разную степень изменчивости, а за­частую и свою логику эволюции, находящуюся во взаимосвязи с особенностями трансформаций режи­ма, историческим опытом, процессами политической социализации. Большое значение имеют и опыт по­вседневных контактов людей, и текущая практика кон­кретной политической системы.

Важную роль также играют изменения в социаль­ной и экономической структуре, включая современ­ные процессы глобализации. Кроме того, опыт новей­шей истории свидетельствует о целом спектре воз­можных траекторий трансформаций политических режимов, имевших различные политико-исторические, экономические и культурные основания. В этом смысле ничто не является изначально предопределен­ным⁸. Отсюда ясно, почему в системе показателей столько внимания уделено внешним связям и факто­рам формирования политической культуры.

Не случайной в системе показателей является и та­кая координатная ось «измерения» политической культуры, как «прошлое» — «настоящее» — «будущее». В актуальной политической культуре наряду с совре­менной политической практикой отражается и опыт предшествующих поколений. Это особенно ясно на­блюдается в периоды трансформаций, когда одни ранее устойчивые ценностно-нормативные образцы по­литического сознания и поведения разрушаются, дру­гие формируются, третьи модифицируются и т п. В этой связи особенности современного состояния российской политической культуры могут быть поня­ты в контексте анализа ментальных структур (в том числе их этнокультурных составляющих) трех перио­дов российской истории: постперестроечного и перестроечного, советского (последние 70 лет) и, хотя бы отчасти, дореволюционного.

Наряду с прошлым компонентами политической культуры являются представления людей о будущем (их социальные ожидания), что также важно в пере­ходных условиях. Все варианты политических идеоло­гий содержат определенный образ желаемого буду­щего, который так или иначе соотносится с массовы­ми оценками и ожиданиями, что проявляется в политической культуре конкретного периода.

В заключение несколько слов еще об одной группе факторов, которую зачастую связывают с конкрет­ными проявлениями политической культуры. Как бы­ло сказано, мы не разделяем точку зрения, в со­ответствии с которой особенности политической культуры однозначно определяются спецификой на­ционального характера. Проблема состоит в том, что если актуальные проявления политической культуры достаточно надежно фиксируются стандартными ме­тодами прикладной социологии и социальной пси­хологии, то в отношении специфики национального характера методическая сторона вопроса является более сложной⁹. Отчасти именно с этим обстоятель­ством связано ограниченное отражение показателей национального характера в предложенной схеме на­правлений и уровней анализа политической культуры современного российского общества.

¹ См.: Тюхтин В. С. Отражение, системы, кибернетика. М., 1972. С. 13.

² См. напр.: Осипова Е. В. Социология политической культуры Великобритании // Социс. 1992. № 4,9; Политическая культура: теория и национальные модели / Отв. ред. К. С. Гаджиев. Сост. Д. В. Гудименко. М., 1994; Гудименко Д. В. Политическая культура России: преемствен­ность эпох // Полис. 1994. № 2; Шестопал Е. Б. Политическая культу­ра // Гозман Л. Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология. Ростов н/Д 1996.

³ См.: Пивоваров Ю. С. Две политические субкультуры порефор­менной России: проблема взаимодействия // Ретроспективная и срав­нительная политология: Публикации и исследования. М.: Наука, 1991. Вып. 1.С. 255¾288.

⁴ Рукавишников В. О,, Халман Л., Эстер П., Рукавишникова Т. П. Россия между прошлым и будущим. Сравнение показателей полити­ческой культуры населения 22 стран Европы и Северной Америки // Социс. 1995. № 5.

⁵ Анализируемые определения содержатся в следующих работах: Баталов Э. А Советская политическая культура (к исследованию распадающейся парадигмы) // Общественные науки и современность. 1994. № 6.; Дженусов А. Политическая культура: концептуальные ас­пекты // Социально-политический журнал. 1994. № 11—12; Бабосов Е. М. Политическая культура советского человека // Вопросы теории и жизнь. М., 1987; Бурлацкий Ф. М., Галкин А А Современный Левиафан. М, 1985; Гаджиев К С. Политическая культура стран Запада // Полит­ология: Курс лекций. М., 1993; Кейзеров Н. М. Политическая культура социалистического общества. М., 1982.

⁶ См.: Исследование построения показателей социального разви­тия и планирования. М., 1979. С. 148.

⁷ См.: Мамут Л. С.  Политический  процесс //  Политология.  М., 1993. С. 83.

⁸ Diamond L J. Political Culture and Democracy in Developing Countries. Lynne Reinner Publishers Inc., 1993. P. 17.

⁹ О методологических проблемах исследования национального характера см., напр.: Сорокин П. А Основные черты русской нации в двадцатом столетии // О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 4бЗ.; Лурье С. В. Метаморфозы традиционного сознания: Опыт разработки теоретических основ этнопсихологии и их приме­нения к анализу исторического и этнографического материала. СПб., 1994. С. 5¾24.

— В книге изложены главным образом те разделы политической социологии, которые дают представле­ние, с одной стороны, о предмете этой науки, с дру­гой — о тех проблемах, которые остаются наиболее актуальными в условиях интенсивной общественной трансформации.

Противоречивая и динамичная политическая жизнь затрудняет порой понимание фундаменталь­ных основ и социальных истоков происходящего. Оставаясь на уровне восприятия политических явле­ний, трудно (а скорее невозможно) дать верный диаг­ноз происходящему, тем более прогнозировать ве­роятные изменения. Только учитывая социальные ас­пекты политических процессов, возможно достаточно глубоко понять и оценить происходящее.

Политическая социология дает именно такое виде­ние политической жизни в целом, раскрывая ее со­циальную детерминированность.

Овладение научным инструментарием полити­ческой социологии повышает потенциал исследова­телей, позволяет получать новые достоверные знания и делать на их основе доказательные выводы.

Политическая социология — относительно молодая отрасль научного знания. Она тесно связана с полити­ческой практикой, что дает ей возможность постоян­но обогащаться новой научной информацией. Своевременное освоение этой информации создает пред­посылки для глубокого анализа происходящих в политической сфере процессов и принятия достато­чно обоснованных политических решений.

Такое понимание современной роли политической социологии должно привлечь к ней внимание всех, кто испытывает устойчивый интерес к политической сфере жизни общества

ЛИТЕРАТУРА    

1. Авксентьев Н.Д. Национальная власть // Антология ми­ровой политической мысли: В 5 т. Т.4. М., 1997.

2. Алисова Л. Н. Взаимодействие политических партий как фактор реформирования общества. М., 1996.

3. Амелин В. Н. Социология политики. М., 1999.

4. Антология мировой политической мысли: В 5 т. / Рук. проекта Г. Ю. Семигин. М., 1997.

5. Арамо А. Концепция гражданского общества: восхожде­ние, упадок и воссоздание // Полис. 1954. № 3.

6. Арон Р. Этика развития социологической мысли. М., 1993.

7. Бакунин М.А. Философия. Социология. Политика. М., 1989.

8. Бердяев  Н.А. Судьба России. М., 1990.

9. БлонделъЖ. Политическое лидерство. М., 1992.

10. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество. М., 1992.    

11. Бурдье Пьер. Социология политики.

12. Бурлацкий Ф. М., Галкин А. А Современный Левиафан: очерки политической социологии капитализма. М., 1985.

13. Вайнштейн Г. И. Массовое сознание и социальный протест в условиях современного капитализма. М., 1985.

14. Вебер М. Избр. произв. М., 1990.

15. Власть и выборы. М., 1996.

16. Власть и оппозиция: Российский политический про­цесс XX столетия. М., 1995.

17. Волков Ю. Е. Социология политики как отрасль социо­логической науки // Социс. 1982. № 2.

18. Вятр Е. Социология политических отношений. М., 1979.

19. Гаджиев К С. Политическая наука. М., 1994.

20. Горшков М. К. Общественное мнение. М., 1988.

21. Гражданское общество: теория, история, современ­ность / Отв. ред. 3. Т. Голенкова. М., 1999.

22. Грамши А. Избр. соч. М., 1957. Т. 3.

23. Громыко АЛ. Политические режимы. М., 1994.

24. Гэллнер Э. Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. М., 1995.

25. Дарендорф Р. Дорога к свободе // Вопросы филосо­фии. 1990. № 9.

26. Дилигенский Г. Социально-политическая психология. М, 1994.

27. Дмитриев А., Кудрявцев В. Введение в теорию конфлик­тов. М., 1993.

28. Доган М., Пеласси Д. Сравнительная политическая со­циология. М., 1994.

29. Зборовский Г. Е. Еще раз о реальных проблемах со­временной социологии // Социс. 1999. № б.

30. Иванов В. Н. Россия федеративная: кризис и пути его преодоления. М., 1999.

31. Иванов В.Н., Ладодо И. В. Москва и москвичи 90-х го­дов. М, 1998.

32. Иванов В. Н., Смолянский В. Г. Конфликты и конфликтология. М., 1994.

33. Иванов В. Н., Смолянский В. Г. Политическая социоло­гия: очерки. М., 1994.

34. Ильин И. А. О сущности правосознания // Он же. Соч.: В 2 т. М., 1994.

35. Кинсбургский А В., Топалов М. Н. Социодинамика мас­совых политических действий. Москва, 1992 // Массовое сознание и массовые действия. М., 1994.

36. Кон И. С. Социология личности. М., 1969.

37. Крижанич Ю. Политика. М., 1997.

38. Ксенофонтов В. Н. Военная социология в России: ха­рактер и тенденции развития // Социс. 1995. № 5.

39. Левада Ю. «Человек политический»: сцена и роли пере­ходного периода // Президентские выборы 1996 и обще­ственное мнение. М., 1996.

40. Левашов В. К., Хлопьев А Т. Как живешь, Россия? Социо­логический мониторинг. М., 1996.

41. Левый поворот и левые партии в странах Центральной и Восточной Европы. М., 1998.

42. Ленин В. И. Великий почин. // Полн. собр. соч. Т. 39.

43. Локк Дж. Избр. филос. произв. М., I960. Т. 2.

44. Лосский Н. О. Характер русского народа. Кн. I и II. Мюнхен, 1957.

45. Маркс К., Энгельс Ф. Новая публикация первой главы «Немецкой идеологии». Л., 1966.

46. Мертон Р. Социальная структура и анемия // Социс. 1992. № 3.

47. Митрохин В. И. Динамика социальной власти. М., 1996.

48. Многообразие интересов и институты власти / Отв. ред. А. Г. Здравомыслов. М., 1994.

49. Назаров М.М. Политические ценности и полити­ческий протест. М., 1995.

50. Назаров М. М. Политическая культура российского об­щества (1991 — 1995 гг.): опыт социологического исследова­ния. М., 1998.

51. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1990.

52. Новгородцев П. Об общественном идеале. М., 1992.    

53. Новый курс России: предпосылки и ориентиры. М,, 1996.

54. Ноэль Э. Массовые опросы. Введение в методику демоскопии. М., 1978.

55. Облонский А. Бюрократия: теория, история, современ­ность // Знамя. 1997. № 7.

56. Общая и прикладная политология / Под ред. В. И. Жу­кова, Б. И. Краснова. М., 1997.

57. Осипов Г. В. Социология и политика. М., 1995.

58. Осипов Г. В. Реформирование России: итоги и перспек­тивы. М., 1996.

59. Панина Н. В. Аномия в посткоммунистическом обще­стве // Куда идет Россия? Социальная трансформация пост­советского пространства. М., 1996.

60. Петухов В., Рябов А. Временный феномен апатии масс // Независимая газета. 1994.17 авг.

61. Петренко В.Ф., Митина О. В. Психосемантический анализ динамики общественного сознания: на материале по­литического менталитета. Смоленск, 1997.

62. Показатели и индикаторы социальных изменений. М, 1995.

63. Политика: проблемы теории и практики: В 2ч. М, 1990.

64. Политическая культура и власть в западных демокра­тиях и в России: проблемно-тематич. сб. Вып.2. М., 1997.

65. Политическая наука в России / Отв. ред. Ю. С. Пивова­ров. М., 1993. Вып. 1.

66. Политическая наука: новые направления. М., 1999.

67. Политическая социология / Отв. ред. Ж. Т. Тощенко. М, 1993.

68. Политическая социология. М., 1994.

69. Политическая энциклопедия: В 2 т. М., 1999.

70. Политические конфликты: от насилия к согласию. М, 1996.

71. Политические ориентации трудящихся в условиях ре­формы политической системы. М., 1990.

72. Политология и современный политический процесс. М, 1990.

73. Психология национальной нетерпимости: хрестома­тия. Минск, 1998.

74. Пугачев В. П., Соловьев А. И. Введение в политологию: учебник для вузов. М., 1999.

75. Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная страти­фикация. М., 1995.

76. Реформирование России: мифы и реальность. М., 1994.

77. Россия: десять вопросов о самом важном. М., 1997.

78. Россия в цифрах. М., 1997.

79. Россия: социальная ситуация и межнациональные от­ношения в регионах / Авторы-составители: В. Н. Иванов, И. В. Ладодо, Г. Ю. Семигин. М., 1996.

80. Рукавишников В., Халман Л., Эстер П. Политические культуры и социальные изменения: международные сравне­ния. М., 1998.

81. Рывкина Р. Ф. Постсоветское государство как генера­тор конфликтов // Социс. 1999. № 5.

82. Семигин Г. Ю. Политическая стабильность общества. М, 1997.

83. Семигин Г. Ю. Социальное партнерство в современном мире. М., 1995.

84. Смелзер М. Социология. М., 1994.

85. Сигелс С. Преступная гонка: опыт коллективной психо­логии. М., 1993.

86. Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.

87. Социологическая энциклопедия / Ред. Г. В. Осипов. М, 1999.

88. Социальная и политическая стабильность в оценках и ожиданиях москвичей / Отв. ред. В. Н. Иванов. М., 1995.

89. Токвиль А де. Демократия в Америке. М., 1994.

90. Тоффлер О. Проблема власти на пороге XXI века // Свободная мысль. 1992. № 2.

91. Тощенко Ж. Т. Социология. М., 1994.

92. Трансформация социальной структуры и стратифика­ция российского общества. М., 1996.

93. Трансформирующиеся общества: цели и пути. М., 1996.

94. Фрейд 3. Введение в психоанализ. М., 1991.

95. Хакамада С. Самоорганизация и стихийность: опыт сравнительного социально-психологического анализа Япо­нии и России // Социс. 1999. № 4.

96. Халипов В. Ф. Кратология как система наук о власти. М., 1999.

97. Харчева В. Основы социологии: учебник. М., 1997.

98. Черных А. И. Гражданское общество в истории Рос­сии // Гражданское общество: теория, история, современ­ность / Отв. ред. 3. Т. Голенкова. М., 1999.

99. Шафф А. Мой XX век // Свободная мысль. 1994. № 5.

100. Шиллер Г. Манипуляторы сознанием / Пер. с англ. М., 1990.

101. Энциклопедический социологический словарь / Отв. ред. Г. В. Осипов. М, 1995.

102. Ядов В. А. Социальная идентификация в кризисном обществе // Социологический журнал. 1994. № 1.

103. Яновский Р. Г. Духовно-нравственная безопасность России // Социс. 1995. № 2.

104. Яницкий О. Н. Социальные движения. М., 1991.

105. Янссон Г. Треугольная драма: взаимоотношения меж­ду государством, местным самоуправлением и добровольны­ми организациями // Гражданское общество на европейском Севере. СПб., 1996.

106. Dowsse R. E., Hughes J. A. Political Sociology. London: Wiley, 1986.

107. Grurr Т. R., Licbbacb M. I. Forecasting internal Conflict: A Competitive Evaluation of Empirical Theories // Comparative Political Studies. 1986. Vol. 19. N 1. April.

108. Marsb A. Political Action in Europe and the USA. London: Macmilian, 1990.

109. Marsb A. Protest and Political Coonsiousness. London: Sage, 1977.

110. Potisnuto civiino drustvo. Beograd, 1995.

111. Stouffer S.A. The American Soldier. Princeton, 1949.

112. Merton R. K. Social Theory and Social Structure. Free Press, 1957.

113. Ruinciman W. G. Relative Deprivation and Social Structure. Free Press, 1957.

114. Ruinciman W. G. Relative Deprivation and Social Justice. Routledge and Kegan Paul, 1966.

115. Escben D. von, Kirk J. and Pimard M. The Organizational Substructure of Disorderly Politics // Social Forces / 1971. Vol. 49. N 4. Juche.

[*] Далее мы опираемся на ряд определений, приведенных в работе: Oskamp S. Attitudes and Opinions. Prentice Hall Inc, 1977

[†] Концептуальной основой используемых здесь построений Г. Алмонда и Вербы является теории социального действия Т. Парсонса (Parsons Т., Sbils E.A. Toward a General Theory of Action, Cambridge. 1951).

[*] Социальную структуру общества образуют социально-классовые группы, национальные (этнические), демографические, профессио­нальные, территориальные.